Теперь же мы имеем в Лостах историю Науглафринга. Она занимает дофига страниц, и если все их переводить, два дня просидеть придется, но я таки решила это сделать, потому что повествование весьма живописно. Итак, частями:
‘in great grief gazed the king upon Úrin as he left the hall, and he was weary for the evil of Melko that thus deceived all hearts; yet tells the tale that so potent were the spells that Mîm the fatherless had woven about that hoard that, even as it lay upon the floor of the king's halls shining strangely in the light of the torches that burnt there, already were all who looked upon it touched by its subtle evil.
Now therefore did those of Úrin's band murmur, and one said to the king: ”Lo, lord, our captain Úrin, an old man and mad, has departed, but we have no mind to forego our gain.”
Then said Tinwelint, for neither was he untouched by the golden spell: “Nay then, know ye not that this gold belongs to the kindred of the Elves in common, for the Rodothlim who won it from the earth long time ago are no more, and no one has especial claim to so much as a handful save only Úrin by reason of his son Túrin, who slew the Worm, the robber of the Elves; yet Túrin is dead and Úrin will have none of it; and Túrin was my man.”
At those words the outlaws fell into great wrath, until the king said: “Get ye now gone, and seek not O foolish ones to quarrel with the Elves of the forest, lest death or the dread enchantments of Valinor find you in the woods. Neither revile ye the name of Tinwelint their king, for I will reward you richly enough for your travail and the bringing of the gold. Let each one now approach and take what he may grasp with either hand, and then depart in peace.”
Now were the Elves of the wood in turn displeased, who long had stood nigh gazing on the gold; but the wild folk did as they were bid, and yet more, for some went into the hoard twice and thrice, and angry cries were raised in that hall. Then would the woodland Elves hinder them of their thieving, and a great dissension arose, so that though the king would stay them none heeded him. Then did those outlaws being fierce and fearless folk draw swords and deal blows about them, so that soon there was a great fight even upon the steps of the high-seat of the king. Doughty were those outlaws and great wielders of sword and axe from their warfare with Orcs, so that many were slain ere the king, seeing that peace and pardon might no longer be, summoned a host of his warriors, and those outlaws being wildered with the stronger magics of the king and confused in the dark ways of the halls of Tinwelint were all slain fighting bitterly; but the king's hall ran with gore, and the gold that lay before his throne, scattered and spurned by trampling feet, was drenched with blood. Thus did the curse of Mîm the Dwarf begin its course; and yet another sorrow sown by the Noldoli of old in Valinor was come to fruit.
Then were the bodies of the outlaws cast forth, but the woodland Elves that were slain Tinwelint let bury nigh to the knoll of Tinúviel, and 'tis said that the great mound stands there still in Artanor, and for long the fairies called it Cûm an-Idrisaith, the Mound of Avarice.
Now came Gwenniel to Tinwelint and said: “Touch not this gold, for my heart tells me it is trebly cursed. Cursed indeed by the dragon's breath, and cursed by thy lieges' blood that moistens it, and the death of those they slew; but some more bitter and more binding ill methinks hangs over it that I may not see.”
Then, remembering the wisdom of Gwenniel his wife, the king was minded to hearken to her, and he bade gather it up and cast it into the stream before the gates. Yet even so he might not shake off its spell, and he said to himself: “First will I gaze my last upon its loveliness ere I fling it from me for ever.” Therefore he let wash it clean of its stains of blood in clear waters, and display it before him. Now such mighty heaps of gold have never since been gathered in one place; and some thereof was wrought to cups, to basons, and to dishes, and hilts there were for swords, and scabbards, and sheaths for daggers; but the most part was of red gold unwrought lying in masses and in bars. The value of that hoard no man could count, for amid the gold lay many gems, and these were very beautiful to look upon, for the fathers of the Rodothlim had brought them out of Valinor, a portion of that boundless treasury the Noldoli had there possessed.
Now as he gazed Tinwelint said: “How glorious is this treasure! And I have not a tithe thereof, and of the gems of Valinor none save that Silmaril that Beren won from Angamandi.” But Gwenniel who stood by said: “And that were worth all that here lies, were it thrice as great.”
Then arose one from among the company, and that was Ufedhin, a Gnome; but more had he wandered about the world than any of the king's folk, and long had he dwelt with the Nauglath and the Indrafangs their kin. The Nauglath are a strange race and none know surely whence they be; and they serve not Melko nor Manwë and reck not for Elf or Man, and some say that they have not heard of Ilúvatar, or hearing disbelieve. Howbeit in crafts and sciences and in the knowledge of the virtues of all things that are in the earth or under the water none excel them; yet they dwell beneath the ground in caves and tunnelled towns, and aforetime Nogrod was the mightiest of these. Old are they, and never comes a child among them, nor do they laugh. They are squat in stature, and yet are strong, and their beards reach even to their toes, but the beards of the Indrafangs are the longest of all, and are forked, and they bind them about their middles when they walk abroad. All these creatures have Men called ‘Dwarves', and say that their crafts and cunning surpass that of the Gnomes in marvellous contrivance, but of a truth there is little beauty in their works of themselves, for in those things of loveliness that they have wrought in ages past such renegade Gnomes as was Ufedhin have ever had a hand. Now long had that Gnome forsaken his folk, becoming leagued with the Dwarves of Nogrod, and was at that time come to the realms of Tinwelint with certain other Noldoli of like mind bearing swords and coats of mail and other smithyings of exquisite skill in which the Nauglath in those days did great traffic with the free Noldoli, and, 'tis said, with the Orcs and soldiers of Melko also.
As he stood in that place the spell of the gold had pierced the heart of Ufedhin more deeply than the heart of any there, and he could not endure that it should all be cast away, and these were his words: “An evil deed is this that Tinwelint the king intends; or who hereafter shall say that the kindreds of the Eldalië love things of beauty if a king of the Eldar cast so great a store of loveliness into the dark woodland waters where none but the fishes may after behold it? Rather than this should be, I beg of thee, O King, to suffer the craftsmen of the Dwarves to try their skill upon this unwrought gold, that the name of the golden treasury of Tinwelint become heard in all lands and places. This will they do, I promise thee, for small guerdon, might they but save the hoard from ruin.”
Then looked the king upon the gold and he looked upon Ufedhin, and that Gnome was clad very richly, having a tunic of golden web and a belt of gold set with tiny gems; and his sword was damasked in strange wise, but a collar of gold and silver interlaced most intricate was round his neck, and Tinwelint's raiment could in no wise compare with that of the wayfarer in his halls. Again looked Tinwelint upon the gold, and it shone yet more alluring fair, nor ever had the sparkle of the gems seemed so brilliant, and Ufedhin said again: “Or in what manner, O King, dost thou guard that Silmaril of which all the world hath heard?”
Now Gwenniel warded it in a casket of wood bound with iron, and Ufedhin said it was shame so to set a jewel that should not touch aught less worthy than the purest gold. Then was Tinwelint abashed, and yielded, and this was the agreement that he made with Ufedhin. Half the gold should the king measure and give to the hands of Ufedhin and his company, and they should bear it away to Nogrod and the dwellings of the Dwarves. Now those were a very long journey southward beyond the wide forest on the borders of those great heaths nigh Umboth-muilin the Pools of Twilight, on the marches of Tasarinan. Yet after but seven full moons back would the Nauglath fare bearing the king's loan all wrought to works of greatest cunning, yet in no wise would the weight and purity of the gold be minished. Then would they speak to Tinwelint, and an he liked not the handiwork then would they return and say no more; yet if it seemed good to him then of that which remained would they fashion such marvellous things for his adornment and for Gwenniel the Queen as never had Gnome or Dwarf made yet.
“For,” said Ufedhin, “the cunning of the Nauglath have I learnt, and the beauty of design that only can the Noldoli compass do I know - yet shall the wages of our labour be small indeed, and we will name it before thee when all is done.”
Then by reason of the glamour of the gold the king repented his agreement with Ufedhin, and he liked not altogether his words, and he would not suffer so great a store of gold to be borne without surety out of his sight for seven moons to the distant dwellings of the Dwarves; yet was he minded nonetheless to profit by their skill. Therefore suddenly he let seize Ufedhin, and his folk, and he said unto them: “Here shall ye remain as hostages in my halls until I see again my treasury.” Now Tinwelint thought in his heart that Ufedhin and his Gnomes were of the utmost service to the Dwarves, and no covetice would be strong enough to bring them to forsake him; but that Gnome was very wroth, saying: “The Nauglath are no thieves, O King, nor yet their friends”; but Tinwelint said: “Yet the light of overmuch gold has made many thieves, who were not so before,” and Ufedhin perforce consented, yet he forgave not Tinwelint in his heart.
Therefore was the gold now borne to Nogrod by folk of the king guided by one only of Ufedhin's companions, and the agreement of Ufedhin and Tinwelint spoken to Naugladur, the king of those places.
в великом горе глядел король на Урина, как тот покидал зал, и он устал от зла Мэлько, которое так обмануло все сердца; все же рассказывает история, что столь могущественны были заклинания, что Мим безотчий сплел вокруг этого клада, что, даже как он [клад] лежал на полу королевских чертогов, сияя странно в свете факелов, что горели там, уже были все, кто смотрел на него, тронуты его утонченным злом.
Теперь поэтому те из банды Урина роптали, и один сказал королю:
- Смотри, господин, наш предводитель Урин, старик и безумный, ушел, но мы не имеем мысли воздерживаться от нашей выгоды.
Тогда сказал Тинвелинт, ибо равно и он не был не тронут золотым заклинанием:
- Нет тогда, не знаете вы, что это золото принадлежало роду эльфов в общем, ибо родотлим, кто добыли его из земли давным-давно, больше нет, и никто не имеет особенного притязания даже на горстку, исключая только Урина по причине его сына Турина, который убил змея, грабителя эльфов; все же Турин мертв, и Урин не получит ничего из него [золота]; и Турин был моим человеком.
При этих словах внезаконники впали в великий гнев, пока король не сказал:
- Убирайтесь теперь вы и не ищите, о глупцы, ссориться с эльфами леса, чтобы смерть или ужасные чары Валинора не нашли вас в лесах. Равно не ругайте вы имя Тинвелинта, их короля, ибо я награжу вас достаточно богато за вашу работу и принесение золота. Пусть каждый из вас приблизится и возьмет, что он может схватить обеими руками, и затем уходит с миром.
Теперь были эльфы леса, в свою очередь, недовольны, кто долго стояли поблизости, глядя на золото; но дикий народ сделал, как им было велено, и даже больше, ибо некоторые подходили к кладу дважды и трижды, и сердитые крики раздавались в том чертоге. Тогда хотели лесные эльфы препятствовать им в их воровстве, и великий раздор поднялся, так что хоть король хотел остановить их, никто не обратил внимания на него. Тогда те внезаконники, будучи свирепым и бесстрашным народом, обнажили мечи и наносили удары вокруг себя, так что скоро была великая битва даже на ступенях высокого седалища короля. Удалые были те внезаконники и великие владетели меча и топора от их приемов войны с орками, так что многие были убиты, прежде чем король, видя, что мира и прощения не может больше быть, не призвал дружину своих воинов, и те внезаконники, будучи сбиты с толку более сильной магией короля и запутавшиеся в темных путях чертогов Тинвелинта, были все убиты, сражаясь яростно; но королевский чертог был залит кровью, и золото, что лежало перед его троном, рассыпанное и попранное с презрением топчущимися ногами, было промокшим от крови. Так проклятие Мима карлика начало свой путь; и все же другая печаль, посеянная нолдоли встарь в Валиноре, принесло плоды.
Тогда были тела внезаконников выброшены наружу, но лесных эльфов, что были убиты, Тинвелинт позволил похоронить вблизи холмика Тинувиэль, и говорится, что великий курган стоит все еще там в Артаноре, и долго фейри называли его Кум ан-Идрисайт, Курган Алчности.
Теперь пришла Гвенниэль к Тинвелинту и сказала:
- Не касайся этого золота, ибо мое сердце говорит мне, что оно втройне проклято. Проклято в самом деле драконовым дыханием и проклято кровью твоих вассалов, что увлажнила его, и смертью тех, кого они убили; но нечто более горестное и более связывающее зло, думаю я, висит над ним, что я не могу [I may not - мне не позволено/не разрешено] видеть.
Тогда, вспомнив мудрость Гвенниэль, своей жены, король решил послушаться ее, и он велел собрать его и бросить в поток перед воротами. Но даже так он не мог стряхнуть его [клада] заклятие, и он сказал себе:
- Сперва я гляну в последний раз на его прекрасность, прежде чем я отброшу его от себя навсегда.
Поэтому он дал отмыть его дочиста от пятен крови в чистой воде и выставить его напоказ перед собой. Теперь такие громадные кучи золота никогда с тез пор не были собраны в одном месте; и некоторое из этого было обделано в чаши, миски и блюда, и рукояти там были для мечей, и ножны, и чехлы для кинжалов; но бОльшая часть была червонного золота необработанного, лежащего в массах и в слитках. Стоимость этого клада никакой человек не мог сосчитать, ибо среди золота лежало много драгоценных камней и они были очень красивы на вид, ибо отцы родотлим принесли их из Валинора, часть той безграничной сокровищницы, которой нолдоли там владели.
Теперь, как он глядел, Тинвелинт сказал:
- Как великолепно это сокровище! И я не имею ни десятины от этого, и из драгоценных камней Валинора ничего, исключая тот сильмарилл, что Берен добыл из Ангаманди.
Но Гвенниэль, которая стояла рядом, сказала:
- И это было бы достойно всего, что здесь лежит, будь оно трижды больше.
Затем поднялся один среди компании, и это был Уфедин, Гном; но больше он странствовал по миру, чем любой из королевского народа, и долго он жил с науглат и индрафангами, их родичами. Науглат - странная раса, и никто не знает определенно, откуда они пошли быть; и они не служат ни Мелько, ни Манвэ, и не обращают внимания ни эльфу, ни человеку, и некоторые говорят, что они не слышали об Илуватаре или, слыша, не верят. Однако в ремеслах и науках, и в знании свойств всех вещей, что в земле или под водой, никогда не превосходит их; все же они живут под землей в пещерах и туннельных городах, и прежде Ногрод был могущественнейшим из них. Стары они, и никогда не появляется дитя среди них, равно они не смеются. Они коренасты сложением и все же сильны, и их бороды достигают даже пальцев их ног, но бороды индрафангов длиннейшие из всех и раздвоены, и они [индрафанги] завязывают их вокруг своих станов, когда выходят наружу. Всех этих созданий люди называют "карликами" и говорят, что их ремесла и искусность превосходят таковые Гномов в удивительной изобретательности, но по правде мало красоты в их самостоятельных работах, ибо к тем привлекательным вещам, что они делали в века прошедшие, такие отступники Гномы, как был Уфедин, всегда прикладывали руку. Теперь давно этот Гном покинул свой народ, заключив союз с карликами Ногрода, и в то время пришел в королевства Тинвелинта с некими другими нолдоли похожего ума, неся мечи и кольчуги и другие кузнечные изделия изысканного мастерства, в котором науглат в те дни вели большую торговлю со свободными нолдоли и, говорят, с орками и солдатами Мелько также.
Как он встал в том месте, заклятие золота понзило сердце Уфедина более глубоко, чем сердце кого-либо там, и он не мог вынести, чтобы оно было все выброшено прочь, и таковы были его слова:
- Злое деяние это, что Тинвелинт король намеревается; или кто после этого скажет, что род эльдалиэ любит вещи красоты, если король эльдар выбросил столь великий запас красоты в темные лесные воды, где никто, кроме рыб, не сможет после видеть его? Вернее, чем это будет, я молю тебя, о король, позволить мастерам карликов попытать свое умение на этом необработанном золоте, чтобы имя золотой сокровищницы Тинвелинта стало слышимо во всех землях и местах. Это они сделают, я обещаю тебе, за малую награду, лишь бы спасти клад от гибели.
Тогда посмотрел король на золото и посмотрел он на Уфедина, и тот Гном был одет очень богато, имея тунику из золотой паутины и пояс из золота, усаженного крошечными драгоценными камнями; и его меч был украшен как бы пестрым узором в странной/чужеземной манере, но воротник из золота и серебра, переплетенный запутаннейше, был вокруг его шеи, и одеяние Тинвелинта не могло никоим образом сравниться с таковым путника в его чертогах. Снова посмотрел Тинвелинт на золото, и оно сияло еще более заманчиво прекрасно, и никогда еще блеск драгоценных камней не казался таким сверкающим, и Уфедин сказал снова:
- Или каким способом, о король, охраняешь ты тот сильмарилл, о котором весь мир слышал?
Теперь Гвенниэль хранила его в деревянном ларце, окованном железом, и Уфедин сказал, что это был стыд так помещать драгоценность, что не должна касаться ничего менее достойного, чем чистейшее золото. Тогда был Тинвелинт смущен и уступил, и таково было соглашение, которое он сделал с Уфедином. Половину золота должен король отмерить и дать в руки Уфедина и его компании, и они должны унести его прочь в Ногрод и жилища карликов. Теперь то было очень долгое путешествие на юг за пределы обширного леса, на границах тех великих вересковых пустошей возле Умбот-муилин, Сумеречных Прудов, на границах Тасаринана. Однако после только семи полнолуний обратно должны науглат путешествовать, неся заимствованное у короля, все обделанное в работы величайшей искусности, все же никоим образом не были бы ни вес, ни чистота золота уменьшены. Тогда они говорили бы с Тинвелинтом, и, если ему не понравится работа рук, тогда они бы вернулись и не говорили больше; однако если бы она показалась хорошей ему, тогда из того, что осталось, они выделали бы такие удивительные вещи для его украшения и для Гвенниэль королевы, какие никогда Гном или карлик не делали еще.
- Ибо, - сказал Уфедин, - искусности науглат я научился, и красоту замысла, что только могут нолдоли осуществить, я знаю - все же будет плата за наш труд мала в самом деле, и мы назовем ее перед тобой, когда все будет сделано.
Тогда по причине очарования золота король раскаялся в своем соглашении с Уфедином, и ему не понравились в общем его слова, и он не хотел позволять такому великому запасу золота быть унесенным без определенности у него из вида на семь лун в далекие жилища карликов; все же он думал, тем не менее, извлечь выгоду из их умения. Поэтому внезапно он дал схватить Уфедина и его народ, и он сказал им:
- Здесь вы останетесь как заложники в моих чертогах, пока я не увижу снова мои сокровища.
Теперь Тинвелинт думал в своем сердце, что Уфедин и его Гномы были на величайшей важности службе у карликов, и никакая алчность не была бы достаточно сильна, чтобы привести их к оставлению его; но тот Гном был очень разгневан, говоря:
- Науглат не воры, о король, и даже не их друзья.
Но Тинвелинт сказал:
- Все же свет чрезмерного золота сделал много воров, кто были не таковы прежде.
И Уфедин вынужденно согласился, все же он не простил Тинвелинта в своем сердце.
Поэтому было золото теперь унесено в Ногрод народом короля, ведомым одним только из спутников Уфедина, и соглашение Уфедина и Тинвелинта было говорено Наугладуру, королю тех мест.
Во избежание путаницы "Гномы" с заглавной - это нолдор, а те гномы, которых мы привыкли так называть - это "карлики".
