Посвящается Эо, которая уверяет, что любит мои "бытовые" рассказы.
Эта история случилась почти в самой середине прошлого века. Шёл к концу декабрь 1958 года, моей маменьке было семнадцать лет, она училась в вечерней школе, работала курьером на радиозаводе и жила вместе с матерью в двенадцатиметровой комнатке. До недавних пор с ними жила ещё и маменькина старшая сестра, но в то время она как раз пребывала в непродолжительном замужестве и обитала на территории супруга, так что мои будущие мать и бабка жили, можно сказать, просторно.
О глобальном потеплении в те времена ещё слыхом не слыхивали, зимы стояли настоящие. Город Горький утопал в снегу, часто случались крепкие морозы, а потому большинство населения ходило в валенках. Это было тепло и удобно, исключение составлял только один момент: они были не слишком эстетичны, и если на улице, с зимним пальто или шубой они ещё выглядели уместно, то вот на танцах, вместе с нарядным платьем не смотрелись совершенно. Да и неловко в них танцевать. Поэтому девушки, собираясь в какой-нибудь клуб на очередной танцевальный вечер, заворачивали выходные туфли в газету и несли свёрток под мышкой. Конечно, это было неудобно, а что делать? Пакетов с ручками ещё не выдумали, в дамскую сумочку туфли не влезали, а класть их в хозяйственную сумку или сетку-авоську было совсем неуместно – не на рынок же собрались, а на культурное мероприятие! В клубе валенки вместе с верхней одеждой сдавали в гардероб, обували лёгкие туфельки и шли танцевать.
В тот вечер маменька пошла в клуб одна, без подруг – так уж получилось. Зато на обратном пути у неё образовался провожатый – молодой человек, который несколько раз приглашал её на танец. Не сказать, что он так уж сильно ей понравился, но всё-таки какая-то компания, а до дома не близко. Они шли и болтали о разном, и ничто, как говорится, не предвещало.
Вдоль улицы тянулся ряд двухэтажных домов, которые назывались "бывшие купеческие". Некоторые были целиком деревянными, у других первый этаж построен из камня, но архитектура примерно одинакова: вход на нижний этаж, где прежде были служебные помещения и комнаты прислуги, со двора, а на второй этаж, в господские покои – с парадного крыльца, с улицы. Сразу за резной двойной дверью была небольшая передняя, в которой в былые времена оставляли зонтики, плащи и калоши, и сразу же начиналась довольно широкая лестница. Она заканчивалась площадкой, с которой влево и вправо два других лестничных марша вели на второй этаж – в левое и правое крыло.
Проходя мимо одного такого дома, молодой человек внезапно рванул дверь, схватил маменьку за локоть и впихнул внутрь. Сам вскочил следом и дверь захлопнул. Внутри было темно, свет не горел, только в небольшое оконце над дверью пробивалось с улицы какое-то слабое свечение. Ухватив свою жертву уже за обе руки, провожатый попытался не то повалить её на ступеньки, не то втащить вверх по лестнице. Что он собирался делать – учинить какое-нибудь насилие или попросту отобрать сумочку, часы и прочее небогатое имущество – осталось не выясненным. Маменька дожидаться момента истины не стала. Она заорала так, что у самой зазвенело в ушах. От неожиданности налётчик отпрянул и выпустил одну из рук жертвы, чем жертва немедленно воспользовалась и полоснула ногтями ему по физиономии. Ногти у неё были не длинными, но очень жёсткими.
- Дура! - взвыл налётчик, хватаясь за лицо.
Маменька изо всех сил отпихнула его, толкнула наружную дверь, выскочила на улицу – и дай бог ноги!
Только вблизи своего квартала, когда бежать пришлось в гору, она сбавила скорость, слегка отдышалась и тут же сделала ужасное открытие: туфлей не было! Висевшая на руке у локтя сумочка уцелела, а свёрток с туфлями, очевидно, выронила во время борьбы на лестнице.
Возвращаться было немыслимо и бессмысленно. Туфли наверняка обнаружил мерзавец-провожатый и с радостью присвоил такой трофей. Ещё бы! На толкучке с руками оторвут, а может, и на толкучку идти не понадобится, пристроит какой-нибудь соседке или коллеге. Вдобавок маменька совершенно не помнила, в каком именно доме это случилось. Улица длинная, а дома все похожие. Да и стемнело к тому времени, а при свете редких фонарей не очень-то разглядишь, чем один дом отличается от другого. А время уже позднее, идти не близко, пока туда, пока обратно – уже и за полночь перевалит, фонари и вовсе погасят, а возвращаться через не особо благополучные районы, да через заброшенный монастырь, где тоже неизвестно кто отирается. В своём квартале маменька ничего не боялась, местная шпана, да и более серьёзные уголовники своих знали и не трогали, а парочка переулков по дороге имели очень уж дурную славу, там не то что хулиганьё и мелкие жулики, у которых хоть какие-то понятия всё-таки были, а отпетые бандиты обитали, совершенно без всяких тормозов, ночью могли и ножом полоснуть без долгих разговоров – случаи были. И не за крупный куш, а за обычные часы, меховую шапку, кошелёк в кармане. Такие были в те времена нравы в некоторых местах славного города Горького.
До слёз было жалко совсем новые туфли. Купили их в начале сентября, но из-за рано наступившей слякотной погоды обновку почти не пришлось поносить, только вот на танцы и надевала. Покупка же других, взамен утраченных, предполагала огромные сложности. Во-первых, пойди ещё найди их в магазине. Хорошая обувь на полках отродясь не валялась, да вдобавок размер большой, нога с подъёмом, не всякая обувка налезет. Прежде чем те нашла – набегалась.
Во-вторых, лишних денег в доме не было. Моя будущая бабка, не закончившая даже первого класса, могла работать только на самых низкооплачиваемых должностях, где образования не требовалось, а плохое здоровье не позволяло ей трудиться физически, она не могла, например, пойти на стройку каменщицей или штукатуром, где платили побольше. В то время работала она вахтёром в трудовой артели, получала самый маленький оклад из существующих – 360 рублей, да ещё подрабатывала дворником за четверть ставки. Маменька же моя, хоть и работала курьером, но, будучи несовершеннолетней, числилась какой-то там ученицей и деньги получала соответствующие. В общем, жили трудно, еле дотягивая от получки до получки.
Ну, и в-третьих, мать, узнав про такое дело, голову оторвёт. И ладно бы поскандалила и забыла, один сканал кое-как пережить можно. Да только у моей бабушки был такой характер, что она ничего не прощала и не забывала. Сто лет будет припоминать какой-нибудь проступок или просто промах при каждом удобном, а то и неудобном случае. А уж потерю новых туфлей не забудет до самой смерти, каждый выход в кино или на танцы теперь будет сопровождаться недовольством, а то и руганью.
Рассуждая обо всех этих печальных вещах, маменька добралась до своего дома. Свет в окнах не горел, да и понятно – матери её вставать приходилось очень рано, чтобы дворницкую работу закончить до начала основной смены. Потихоньку, стараясь не разбудить родительницу, маменька пробралась к своей постели и залезла под одеяло. Тут же явился кот Рыжий, завалился в ноги, блаженно замурчал. Маменька слегка подвинулась, давая и ему место, и приняла решение: ничего пока матери не говорить. До весны далеко, авось, что-нибудь придумается. Правда, на танцы придётся ходить в старых туфлях, но что поделаешь!
И вот быстротечное время перекидало на своих счётах долгие зимние дни, прошёл март с дневным снеготаянием и заморозками ночью, солнце, миновав равноденствие, светило всё ярче, земля просыхала, и вот-вот уже придётся из бот и полуботинок переходить на более лёгкую обувь.
- Мам, весна уже, мне бы туфли новые, у старых подошва ещё по осени стёрлась почти насквозь.
- Так мы же тебе купили!
- Мы собирались, да так ничего и не выбрали.
- Да как же? Я хорошо помню, серые такие.
- Нет, я их долго примеряла, всё не решалась брать, потому что они были тесноваты, а ты и говоришь: если жмут – не бери, а то будешь с кровавыми мозолями мучиться.
- А ты всё равно взяла. Сказала, что сколько ходили – вообще ничего на твою ногу не было, авось разносятся.
- Да нет же, я их было взяла, а уже у кассы раздумала.
- А мне что-то казалось – купили мы их.
- Если бы купили, они бы были, а нету. Я вон на танцы в старых хожу, того и гляди – развалятся.
- Надо же... Я уверена была!
- Это потому что выбирали долго. Ты ещё потом ворчала на обратном пути: вырастила лапу, обувку не найдёшь...
- Ну, раз так... Зарплату получишь – пойдём, поищем.
На том эта история тогда и закончилась.
Продолжение её случилось без малого через двадцать пять лет.
Сколько себя помню, маменька любила со мной разговаривать. В дошкольном детстве чаще всего – по дороге в детсад и обратно. Обо всём на свете: и о текущих делах, и стихи учили, и задачки решали, и о книжках, которые я читала сама или с ней вместе, и ещё о многом разном. Когда я стала старше, мы разговаривали, занимаясь вместе домашними делами, или по дороге в кино, или сидя в поезде или междугороднем автобусе, когда выбирались в дальние поездки. В числе прочего рассказывалаона и о своёмдетстве и юности. Ту историю с туфлями тоже поведала, когда мне было лет тринадцать. Я её выслушала с интересом, но без всякой задней мысли. А года через два около девяти вечера в дверь позвонила моя подруга.
- Что случилось? - встревожилась я.
Зная её семейные реалии, можно было предположить всё, что угодно. Например, мамаша устроила очередной грандиозный скандал и выгнала её из дома. Такое случалось, как-то раз она у нас жила недели три, пока не вернулся из рейса её отец и не стал искать, куда девалась средняя дочь.
Но на сей раз никаких катаклизмов не случилось.
- Слушай, одолжи на недельку термос, - попросила подруга. - Завтра на соревнования едем, в дорогу хоть чаю с собой возьму. Да и там пригодится, в столовой кипятку нальём, вечером в общаге заварим.
Я без долгих слов полезла на антресоли за термосом.
- Смотрите, не займите случайно первое место, - напутствовала я подругу. - А то ведь и на Российские соревнования ехать придётся.
- И это мой лучший друг! - закатила она глаза. - Гадюка редкостная!
- Какая есть. Берите, что дают, а то и этого не будет, - ответствовала я в лучших традициях советских продавщиц.
Мы ещё немного потрепались, и она умчалась. А через неделю явилась в школу и подошла ко мне с очень виноватым видом.
- Тут такое дело... Мы термос нечаянно разбили... Но я у матери денег попросила, так что могу деньгами отдать, а могу новый купить, когда в магазине попадётся. Конечно, такого, как у вас, здесь не купишь, но всё-таки...
Термос у нас в самом деле имел не совсем обычный дизайн. Отец привёз его из какой-то республики, где был в командировке. У нас таких в самом деле не продавали.
Я мигом просчитала в голове ситуацию.
- Даже и не вздумай! Забери свои деньги, и дома у нас о том термосе даже и не заикайся.
- То есть?
- То есть ты знать ничего не знаешь.
- А как же...
- Придумаю что-нибудь.
Я хорошо знала свою маменьку. Денег она не возьмёт, а мне всё равно попадёт за то, что отдала этот чёртов термос без спроса. А кого мне было спрашивать, если дома никого нет? Да и не видела я в этом большого преступления – одолжить лепшей подруге посудину на несколько дней. Мы друг друга и не в таких ситуациях выручали. К тому же маменька кое-что унаследовала от своей мамаши, так что притащи взамен хоть десяток термосов, всё равно станет припоминать этот разбитый до скончания века. Так что я лучше помолчу до поры, не так часто она им пользуется. А там видно будет.
Через несколько месяцев, вернувшись из школы, я застала родительницу стоящей на кухонном столе и запихивающей обратно в антресоли кучу посудно-хозяйственного барахла.
- Оль, ты не знаешь, куда я термос дела? - спросила она из-под потолка.
- Знаю. Ты его бабе Вале подарила.
Баба Валя не являлась моей бабушкой и вообще не приходилась нам роднёй. Она была свекровью маменькиной подруги, но в силу дружбы двух семейств, нам случалось бывать у неё в станице и всем вместе, и по отдельности, и на праздники, и с помощью в сельхозработах. Последний наш визит туда состоялся минувшей осенью, когда баба Валя с мужем праздновали юбилей свадьбы. Ехали мы пригородным поездом, который по тем временам несчастные сто километров тащился четыре часа. Погоды стояли слякотные, холодные, поэтому мы прихватили с собой термос с горячим какао.
- Надо же, какой у вас термос интересный! - восхитилась баба Валя, когда маменька отмывала посудину под краном. - Никогда таких не видела. Впрочем, у нас тут вообще никаких не купишь. А иногда бывает нужен.
- Если нужен – забирайте, - сходу предложила маменька доброй тётке, от которой мы видели немало хорошего как в общечеловеческом, так и материальном плане. - Берите, берите, мне, если надо будет, муж ещё привезёт.
- Что ты! - замахала руками та. - Получается, что я выпросила! Не надо, не возьму.
И, как маменька ни уговаривала, бабка стояла насмерть. Хотя вещь ей нравилась, было невооружённым глазом видно. И, уезжая, маменька, будто нечаянно оставила его на буфете. Однако, баба Валя догнала нас уже за калиткой и после отчаянных препирательств буквально силой впихнула его в маменькину сумку, причитая, что она вот от всей души, а мы решили подарками за добро отдариваться.
- Так она же не взяла! - вспомнила маменька.
- А ты его втихаря оставила.
- Да, но она же нас потом нагнала...
- Она нагнала, а ты не взяла.
- Разве? Мне казалось, что она его в сумку запихнула.
- А мне кажется, что она пыталась, а ты не дала. И ещё сказала, что обидишься на неё.
- Странно. Я была уверена...
- Ну, вы так много спорили, что и запутаться нетрудно, чем дело кончилось. Я теперь тоже сомневаться начинаю...
- Но тогда он бы был дома!
- А нету?
- Нет.
- А ты хорошо смотрела?
- Ну, залезь ещё ты посмотри! А то, быть может, я ослепла! - обиделась маменька.
На том и эта история закончилась. Отец действительно потом привёз другой термос, точно такой же, только другого цвета, и он ещё долго служил нам верой и правдой.
Я никогда потом не вспоминала этот случай и так ничего маменьке и не рассказала, даже когда стала совсем взрослой. Зачем? Кому приятно узнавать, что его обвели вокруг пальца! Рассказала своему сыну.
- Не боишься, что я тоже приму к сведению? - смеясь, спросил он.
- Нет. Потому что я, в отличие от твоей бабушки, извлекла из этого случая мораль.
А мораль тут очень простая: если вы не хотите, чтобы вам врали, нужно, чтобы говорить вам правду было безопасно.
