Пухова Опушка

[Ursa Maior]

Но потом он оказался парень не промах. А от порядков, установленных у ваниар не просто невроз, можно крышей поехать. 

   
Ирмо тут единственный из валар относится к эльфам с сочувствием. Ну, и Эсте  тоже.
   

Но теперь как спркойно воспринимать  замечания канона о том, что в лицах нолдор свет Амана еще не угас и от того они орков косили направо и налево? Или ремарки о тех же ваниар, косивших тех же орков, но уже в Войне гнева?

А это была подспудная идея, когда я писала этот фанфик..И хихикала в кулак.

[BTV]

А это была подспудная идея, когда я писала этот фанфик..И хихикала в кулак.

Да, идея с дальним прицелом:) Да и потомства у ушедших в Средиземье как-то не видно... Похоже, есть в этой Вашей идее зерно истины:)

[Krakodil]

Потом, следуя хронологически, Кракодил опять, типа, серьезный текст написал.

Как с древ увядший лист падет

***

      Недолгое разбирательство близилось к концу. Бесстрастный и размеренный голос Намо перечислял длинный список проступков и прегрешений, начиная с самой клятвы.
      Ни один из тронов в Круге Судеб не пустовал — вопрос решался из числа наиважнейших. Зрителей, напротив, было не более трех десятков. Присутствовать за пределами Круга дозволено было каждому, но осмелились прийти немногие. Пришел Финарфин — хотел он того или нет, ему, как теперешнему правителю нолдор, было не отвертеться. Пришла Эарвен, царевна-лебедь — то ли для протокола вместе с супругом, то ли ради торжества над убийцами своих родичей-тэлери. Пришла Нэрданель и стояла изваянием, и обычный румянец на ее щеках лежал теперь кирпичными пятнами. Она не сводила глаз с двух оставшихся в живых ее детей, как будто надеялась насмотреться напоследок — но видела ли она их? Первые вести после веков неведения принес ей Финрод. Она узнала о своем вдовстве и смирилась с ним, поскольку ничего хорошего давно уже не ждала. Но сыновья ее, оказалось, были живы, и где-то в глубине ее души затеплилась надежда — теперь подрубленная под корень, быстро и жестоко. Пятерых приняло вечное ожидание, а двое — какими они вернулись, да и надолго ли? Жена Маглора пришла тоже, и вокруг нее отчетливо витало отчуждение, словно проклятие ее мужа переходило и на нее и могло заразить любого, оказавшегося поблизости.

      Маэдрос глядел сейчас прямо в лицо Короля Арды и думал о том, что уже было передумано тысячу раз. Не стоило поддаваться на уговоры. Решившись вернуть себе сильмариллы, следовало идти до конца. Но оказалось, что стоять против всего мира они были готовы только вдвоем — оставить против всего мира Маглора в одиночку он не смог. И он вернулся. Сдался сам и сдал сильмарилл. Считать ли себя клятвопреступником или просто не исполнившим клятву — такие тонкости Маэдроса не интересовали. Они ничего не меняли. Можно было утешаться тем, что по крайней мере, свою судьбу он встретит вместе с братом. А может, и этого утешения не было: Маглор временами терял сцепление с реальностью. Первые знаки этого показывались еще на корабле, несшем их в Благословенный Край. В Альквалонде Феанарионов встретили не как преступников, а как зачумленных. На них даже не решались смотреть прямо, тут же всякий раз отводя глаза. И хотя ничего дурного там не случилось, и никто не сказал им нехорошего слова ни прямо, ни за их спинами, но короткое пребывание в Лебединой Гавани только усугубило положение дел — отлучки Маглора из действительности становились все более далекими и долгими. Вот и теперь по лицу его, а более по отрешенному взгляду видно было, что мысли его опять ушли прочь странными путями, и скорее всего, он просто не воспринимает происходящее.
      Может, это было и к лучшему.
      Маэдросу вспоминались слова отца: «они и он одного рода». Если Намо умеет читать мысли, пусть вкушает от души.
      И сильмариллы лежали на небольшом постаменте перед Королем Арды, все три, и сияли ясным своим светом, совсем как в тот день, когда их создатель принес их сюда пред очи Варды Элберет; и вид их искушал протянуть к ним единственную руку и объявить их своими по праву, и так исполнить наконец эту неразрешимую клятву, хоть бы после этого камни сожгли его дотла.
      Раздался голос Манвэ:
      — Се мое решение.
      Но в приличествующую после того паузу внезапно вклинилось несогласным звоном:
      — Какие законы и какой толк дозволяют судить одним только обвинением без защиты?!
      Это было настолько диковинным, что никто даже не удивился. Невысокая фигурка в одежде с чужого, явно более внушительного плеча, стояла посередине расступившейся и без того немногочисленной кучки присутствующих, не решаясь взойти в Круг. Хоть выговор ее был чистый, оттенок кожи, карие глаза и иссиня-черные волосы, убранные в низкий пучок, показывали, что это одна из уманиар, неизвестно как попавшая сюда.
      На лицах валар не отразилось ни раздражения, ни недоумения, ни даже вопроса, как осмеливается она прерывать речь Короля Арды и по какому праву вмешивается в суд Стихий. Кто же в здравом уме скажет муравью: «уйди с дороги»?!
      — Хочешь ли ты свидетельствовать в защиту этих двоих? — певуче произнесла Варда.
      — Да, я хочу свидетельствовать.
      Один из недоприговоренных обернулся с некоторым любопытством.
      — Назови себя, — велел Намо.
      — Иннгвен Айвендэ из рода Кинн-лаи.
      — Что ж, если больше некому сказать слово в их защиту, пусть хотя бы мориквендэ делает это. Выйди вперед и говори.
      — Здесь будет услышан голос каждого, — сказала Ниенна.
      Аварэ вступила в Круг и, став напротив Намо и обращаясь к нему, заговорила так связно, как только умела.
      — В принесении клятвы обвинял ты, Владыка, говоря, что она дурна уже сама по себе — но разве нельзя кому-то клясться, хотя бы даже и именем Единого?! Нет в том преступления, и не запрещено это в мире. Обвиняешь ты в убийствах сородичей в Альквалонде и похищении чужих кораблей — оба эти дела беззаконные, в том нет спора. Но разве не сродникам убитых надлежит требовать цену крови, и владетелям кораблей — возмещения?! Да и ты уже вынес за это приговор много лет назад проклятием твоим — разве судят за одно дважды?! Назвал ты два других убийства сородичей, и это дела насилия, несомненно, — но не беззакония. Разве нет вины на тех, кто удерживает краденое от заведомых хозяев, точно зная, что владеет краденым?! Если же скажешь ты, что воздаяние оказалось несоразмерным проступкам, и не взыскивают за скарб плату кровью — пусть так. Но почему не умерил ты тяжесть сих дел делами другими, противоположными?!
      Внутри Иннгвен нарастало странное ощущение, что время уже на исходе. Едва слышно вздохнула Ниенна.
      — Те, кого обвиняешь ты, пришли в Эндорэ и долгие века защищали нас от вашего врага, и воевали с вашим врагом вместо вас в землях, которые вы оставили на откуп Моринготто — разве это ничего не стоит в глазах твоих?! Сокрушаешься ты о пролитой ими крови сородичей — но разве наша кровь, без всякой нашей вины проливаемая слугами Моринготто, была водой перед лицом твоим?! Они делали то, что должны были делать вы, и вместо помощи…
      — Довольно! — резко сказал Намо, подняв руку.
      Маэдрос едко усмехнулся: приговор был вынесен еще до начала судилища. Эту смешную маленькую ворону слушали только забавы ради и оборвали, как только ее слова перестали забавлять.
      Но и слова Намо пресеклись на этом.
      Цвет лучей солнца изменился. Изменились краски мира. Сильмариллы вспыхнули и приугасли снова.
      А потом появился свет. Никто не мог бы сказать, откуда он исходил и что служило его источником, но он был как будто со всех сторон, так что никакая вещь не отбрасывала тени, и вместе с тем он приближался.
      Свет, заключенный в сильмариллах, свет даже самих Древ, если кто-то еще помнил его, были только бледной копией, неумелой подделкой этого сияния. Свет такой яркости мгновенно выжег бы им глаза, испепелил бы любую плоть, но все смотрели на него совершенно спокойно и без всякого страха, и им казалось, будто это самая прекрасная вещь в мире, какую даже вообразить себе было нельзя.
      Манвэ поднялся со своего трона, ему последовали остальные валар. Через знание, отразившееся на их лицах, и эльдар поняли, что именно происходит здесь и сейчас.
      Об этом не говорило ни одно поучение, и ни в одном наставлении не было о том ни единого слова. С тех пор, как айнур спустились в мир, никто не ждал видеть это и даже не представлял, что это может означать, и почему так случилось, и возможно ли такое вообще — но это совершалось на их глазах.
      И когда свет заполнил собой все окрест от края и до края, зазвучал голос. И опять никто не смог бы сказать точно, слышит ли он его так, как прочие земные звуки, или же слухом души.
      — Дал Я вам мир, чтобы сойти вам в него, и наделил властью, чтобы обустроили его обиталищем для Детей Моих и управляли бы им для блага его. Но вы уклонились с пути и воссели в праздности, желая иметь все для себя и забыв, что вы только слуги, но не хозяева. Ясные слова ниспослал Я вам в наставление, но пребыли вы глухи. Еще знамение дано было вам, и се узрели вы, что Пламя Негасимое скрыто от вас, и свет иссякнул в руках ваших, и не можете творить его более. Но и тогда не образумились, упорствуя, и связывали и разрешали прихотью своей, и достигли в самообольщении своем предела. Ныне полна чаша до краев и переполнена, и мера будет отмерена. Исторгнитесь же!
      Сказанное обратилось в явь прежде, чем кто-либо сумел что-то понять, вернее, уразуметь, потому что оно было слишком немыслимым, чтобы осознать его. Настала тишина, такая мертвенная, какая была, вероятно, еще в Пустоте. Величественный Манвэ и пресветлая его супруга, могучий Ульмо, вечно-юная Вана, силач Тулкас, мрачный Намо — впервые Воплощенные узрели лицо Владыки Душ, и ужас был на нем — и остальные валар истончались, делались все более прозрачными, и наконец исчезли, истаяв невесомым дымком. Четырнадцать тронов остались пусты. Безмолвие и свет.
      — Одно только слово приму теперь.
      Какими речами говорить с Единым, и как обращаться к нему? Стоять ли, как прежде, или пасть ниц? Да и имело ли это значение, когда вся душа, какой была она сотворена и какой стала, со всеми ее движениями и побуждениями ныне как на ладони?
      Голос, полный отчаянного упования и пугающийся собственной храбрости:
      — Верни из вод морских Белерианд, Всеотец! Пусть мы найдем силы на все остальное!
      — Да будет! — словно пронеслось в пространстве, слышимое всем.
      И свет начал удаляться. Он не гас, он уходил, подобно тому, как уходит море при отливе, и они сделались как рыбы, оставленные на берегу в бессильной печали провожать взглядами такую прекрасную воду, не чая увидеть ее когда-нибудь снова.
      Не переговариваясь словом, в молчании, потрясенные тем, что видели и слышали, спускались они с Таникветиля. Иннгвен оказалась в самом конце и все более замедляла шаги. Мир плыл перед глазами, в голове отчаянным калейдоскопом переворачивались осколки мыслей. Она остановилась совсем, без сил опустилась на обочину дороги. Кажется, под руками была трава…

***

      Дней десять спустя с ней увиделся Финрод. Иннгвен, в косынке и фартуке, вышла во двор навстречу, радостно улыбаясь, поклонилась согласно обычаю.
      — Вот уж не думала я, что свидимся мы еще раз, да еще и в Закатном краю! — воскликнула она.
      — Ты опять помогаешь на кухне? — спросил он, глядя на ее обсыпанные мукой руки.
      — Да, господин. Это гораздо приятнее, чем отстирывать бинты, помогая целителям, и чем… — Иннгвен слегка запнулась, — чем многие другие занятия.
      Она отряхнула руки и фартук и оглядела Финрода снова, на этот раз более пристально.
      — Теперь ты не будешь сомневаться, что из Мандоса выходят в истинной плоти, — улыбнулся Финрод.
      — Теперь ты не скажешь мне, что я не видела света, — легко отозвалась Иннгвен.
      — Как раз об этом я хотел говорить с тобой.
      Иннгвен схватилась за голову в притворном негодовании.
      — И ты туда же, господин! Я и без того несколько дней не знала, куда мне деваться. На меня смотрели так странно, будто ожидали неизвестно чего. Но потом постепенно убедились, что я не более чем та, кем выгляжу, и оставили меня в покое.
      — Что-то похожее было и со мной, когда я вернулся, — припомнил Финрод. — Всем очень хотелось знать, как оно там.
      — И что ты отвечал им, господин?
      — В конце концов мне хотелось отвечать «попадете и узнаете».
      Они рассмеялись. Утро было чудесным и легким, таким замечательным, каких оба давно уже не видели.
      — Но все же, — попросил Финрод, — если у тебя есть время…
      Иннгвен, посерьезнев, машинально отряхнула руки еще раз.
      — Да, у меня есть немного времени. Но вряд ли я смогу что-то рассказать тебе. Ты ведь хочешь узнать все обстоятельства до мелочей?
      Финрод кивнул.
      — А мне трудно найти нужные слова и даже точно восстановить все в памяти. Несколько дней я не могла вспомнить, как я сюда попала, в какую сторону мне идти и самое мое имя. Даже это возвращалось постепенно. Лучше бы ты сам там был, господин, — добавила Иннгвен с сожалением. — Но теперь что об этом говорить?
      — В этом никто не виноват, кроме меня, — ответил Финрод. — Я понял, что не смогу присутствовать на этом судилище даже зрителем. Для меня это оказалось бы слишком тяжело, и я уехал. Наверное, это было малодушно.
      — Не мне о том судить, господин. И для меня было тяжело находиться там, а я ведь только посторонняя.
      — Однако же тебе достало смелости вмешаться с защитой.
      — Похоже, так думают все. Но тебе, господин, я скажу правду, — тут Иннгвен плутовато взглянула на него. — Не выдай меня при случае. Я и не думала никого защищать, намерения мои были совсем противоположными. Просто мне не хватило времени, чтобы целиком выполнить желаемое.
      — Конечно, твоя тайна будет сохранена, — поддержал ее тон Финрод, — но мне удивительно это слышать.
      Иннгвен сказала уже без прежней легкомысленности:
      — Это оттого, что ты рано покинул Внешние Земли, господин, и многого не видел. Здесь не нужно было ни смелости, ни дерзости. Достаточно было помнить.
      Солнце пригревало все сильнее, и собеседники перешли в густую тень ближайшего дерева. Там даже была скамья, но садиться Иннгвен наотрез отказалась, потому что стоит ей только присесть, и она заболтается на весь день.
      — Попробуй все-таки собраться с мыслями, — сказал Финрод. — Если не сейчас, то потом. Я был бы рад услышать твой рассказ. Ведь все поучения утверждают, что у одного только Манвэ достаточно сил говорить с Единым. И вот на глазах у многих с ним говорила Воплощенная, аварэ, кому… — Финрод замолчал, подыскивая слова.
      — Кому заказано даже входить в эту благословенную землю, — вывела его из затруднения Иннгвен. — Я знаю, каковы ваши поучения о нас. Тебе незачем стесняться того, что придумал не ты.
      По молчаливому согласию они оставили эту сомнительную тему.
      — Это означает, — продолжил Финрод, — что какая-то часть поучений ошибочна, и я не знаю, какая именно и насколько. Может быть, все даже вовсе не так, как нам представлялось. И, прежде чем размышлять о следствиях, я ищу хотя бы причины.
      Иннгвен кивнула, соглашаясь.
      — Я тоже ищу их, господин.
      — Давай начнем с тебя. Ведь случилось все после твоих слов.
      Иннгвен мотнула головой так резко, что концы косынки чуть не попали ей по лицу.
      — Причина не может быть во мне. Посуди сам, господин: кто я в этом мире, чтобы из-за меня делались такие дела?!
      — Но это случилось.
      — Я не знаю, отчего это вышло. Как бы там ни было, господин, если Единый всемогущ, он не может быть связан ничем, кроме собственных желаний, и если он кому-то является или с кем-то говорит, причиной тому не чьи-то заслуги и достоинства, сколь бы велики или малы они ни были, но только одно желание Единого.
      — Ты говоришь очень убежденно, — заметил Финрод.
      — У меня было время подумать. Я пришла незваной в чужую землю, выскочила вперед всех среди чужого народа и самочинно заняла чье-то место, мои слова были своекорыстны, и я ищу себе оправданий.
      — Но Единый принял твои слова.
      — Меня это не очень убеждает, господин. Ваши поучения правы в одном: авари в самом деле из другого теста, нежели вы.
      — Признаюсь тебе, — задумчиво начал Финрод, — когда я услышал эту историю, я невольно попытался представить, что сделал бы я, окажись на твоем месте. Первым моим побуждением было бы попросить исцелить Арду, но ведь это было бы невероятной наглостью. Тогда вместо этого я бы просто спросил, будет ли Арда исцелена и когда это случится, но что дал бы ответ на мой вопрос и чему бы он помог? Потом я подумал, что попросил бы вернуть время назад, когда еще сияли Древа, а Моринготто только замышлял свои планы, чтобы мы могли попытаться что-то изменить, но увидел, что и это было бы глупо, ибо я всего лишь обменял бы нечто определенное на нечто неопределенное. Так что, будь вместо тебя я, Единый до сих пор ждал бы ответа. Видишь, твое своекорыстие еще не худшее из возможного.
      — Ты умеешь находить утешение, господин, — мягко сказала Иннгвен. — И, наверное, оно мне пригодится. Но, может быть, причина лежит на поверхности и заключена в переполнении меры? И последняя капля упала именно там и тогда?
      По лицу Финрода словно прошла тень.
      — Если так, то ты понимаешь, что из этого следует?
      — Конечно, господин. Но меня это не смущает так, как тебя.
      — Я предпочел бы поискать других объяснений. Хотя причины может не быть вовсе. Ибо всемогущество Единого исключает его из круговорота причин и следствий.
      — В таком мире было бы очень неуютно жить, господин.
      — Аварэ это смущает больше, чем меня?
      Иннгвен посмотрела на солнце и усмехнулась.
      — Мы говорим умные речи о том, в чем оба не смыслим, а у меня тем временем тесто, должно быть, давно убежало из кадушки.
      Финрод поднялся со скамьи.
      — Тогда расскажи, пусть даже очень коротко, какие пути привели тебя сюда. Хотя с этого, конечно, мне надо было начинать.
      — Пустяки, господин, — отмахнулась Иннгвен. — Каждому нравится сначала говорить о том, что ему более интересно. Но в начале этих путей было плохое время, и я пока не хочу вспоминать его даже здесь.

      В воспоминаниях действительно было мало приятного. Весь знакомый Иннгвен мир вдруг стал морским дном; ей самой посчастливилось выбраться на сушу. Поначалу она не могла найти вообще ни одной живой души, только море прибивало к берегу останки тех, кому повезло еще меньше, чем ей. Той ночью Иннгвен обрадовалась бы и звукам орочьих голосов, и даже волчьему вою, ибо как ни убеждала она себя в обратном, ей казалось, что она осталась последней из живущих в Арде. С рассветом она пошла по взморью куда глаза глядят.
      Спустя время она начала встречать других квенди, таких же потерянных, как она сама, и сколько-то эдайн, но, как ни старалась, не смогла отыскать никого из тех, кого знала раньше. Разыгравшийся через неделю шторм очистил воздух от запаха тления, забрав с собой мертвые тела, которые никто не мог похоронить, потому что нечем было копать могилы. На этих обломках берегов делать было совершенно нечего, и все, кто мог и хотел, перебирались на ту сторону гор — Эред Луин, Иннгвен наконец-то вспомнила это название. И теперь, когда она ясно представляла себе свое местонахождение, случившийся потоп ужасал еще больше. Но Иннгвен осталась. Она не хотела уходить. Слева от нее маячили чужие невысокие горы, а справа под морской водой лежала земля, которую Иннгвен за долгие века привыкла считать своим домом.
      Орки тоже попадались на ее пути, но бед оттого не приключалось. Вернее всего, Иннгвен спасала от больших неприятностей внешность, резко отделявшая ее от заклятых орочьих врагов, и умение говорить на одном с орками языке тоже служило свою службу.
      Гораздо более Иннгвен опасалась встреч с эдайн. И в самом деле, именно из эдайн был тот настоящий безумец, должно быть, повредившийся рассудком от пережитого, который напал как-то раз на нее в прибрежном лесу, и только случайные на тот момент попутчики Иннгвен упокоили его, иначе там бы и завершилось ее странствие.
      В конце концов, спустя сколько-то месяцев скитаний уже изрядно смахивающая на призрака Иннгвен прибилась к нолдор, к тем из них, которыми предводительствовали Феанарионы — те, которые еще оставались в живых. Иннгвен, конечно, не была знакома с двумя братьями — кто они и кто она? — но знала о них. О них все знали. Они умели поддерживать вокруг себя некую устойчивость, а среди окружающего хаоса и неустройства не было ничего ценнее, и Иннгвен вцепилась в этих окаянных, как репей в собачий хвост.
      Впрочем, у нее были основания полагать, что от нее тоже есть какая-то польза, и во всяком случае, она обладала умением не мешать и не путаться под ногами.
      Так Иннгвен и приплыла в Аман. Уже в дороге она поняла, что ею двигало желание хотя бы взглянуть в лица Стихий Мира. Утонувшая земля стояла перед ее мысленным взором. Такого не должно было быть, нельзя было так делать.
      В пути, как и до того, по своему обыкновению, она внимательно слушала слова других, но сама более молчала, нежели говорила, разве только иногда задавая вопросы. В Благословенном Крае, несмотря на свою инородную внешность, Иннгвен не обращала на себя ничьего внимания — временами бытие незаметной маленькой аварэ случалось очень кстати. Видимо, ее считали кем-то вроде прислуги, поэтому не задержали на Тол Эрессеа, и вслед за двумя проклятыми братьями она оказалась там, где оказалась, а оттуда было недалеко и до Круга Судеб.

      — Мне не хочется вспоминать об этом, — повторила Иннгвен. — Из всех, кого я знала до потопления Белерианда, ты единственный, господин, кто встретился мне после этого, потому я и болтаю с тобой, забыв о вежливости и обычаях, хоть и не должна была.
      — Здесь уже не так важно, кто кем был в Эндорэ, — сказал Финрод. — Тебе здесь нравится?
      — Да, но все же моя земля за морем. Я подожду, пока туда не захочет вернуться кто-нибудь из них, — Иннгвен показала в сторону дома, — ведь когда-то это непременно случится, и, может быть, скорее, чем все думают. Ведь теперь все по-другому. А до тех пор я надеюсь быть здесь. Я все-таки больше никого тут не знаю, и я благодарна им за гостеприимство. Я делаю то, что мне по душе, и от меня есть польза — что еще мне нужно? А как живешь ты, господин?
      — Скоро я собираюсь объявить о помолвке.
      — Быстро же ты нашел свое счастье, — заметила Иннгвен с лукавством.
      — Она ждала меня все эти годы и дождалась.
      — Тогда это еще прекраснее, господин. Я рада за тебя и за твою нареченную.
      Наступила пауза.
      — Вернутся ли Стихии когда-нибудь обратно?
      — Не знаю. Но нужны ли они теперь, когда есть это?
      Они оба перевели взгляды на прекрасно видимую отсюда Ойолоссэ. Вершина Вечно-белой Горы продолжала сиять ровным немеркнущим светом.
      — Ты думаешь, этот свет — это…
      — Я думаю, это присутствие, господин.

С этим текстом такая же история - чую, что порой не те слова не на тех местах. Сильно чую. Но опять не могу уловить, где именно и как надо исправить.

[BTV]

Потом, следуя хронологически, Кракодил опять, типа, серьезный текст написал.

Как с древ увядший лист падет

    В герои не метила, так получилось.
    И вроде только широкими мазками показана картина катастроф личных или мировых, но берет за душу. Вообще, Эру тоже хорош-пока чаша его терпения не переполнилась, делать ничего не делал. То есть могла и не переполнится вообще никогда. Даже когда валар творят беспредел так, словно ни о каком Эру и не слышали. Так что радоваться, что справедливость восторжествовала можно, но надеяться, что он будет и дальше за справедливость, не стоит.

Но оказалось, что стоять против всего мира они были готовы только вдвоем — оставить против всего мира Маглора в одиночку он не смог. И он вернулся. Сдался сам и сдал сильмарилл.

   А какая версия событий тут была? Маглора схватили? А как об этом Маэдрос узнал?
    Читать про Нэрданель и жену Маглора физически больно. Куда там Лютиэн...

Верни из вод морских Белерианд, Всеотец! Пусть мы найдем силы на все остальное!

     Соглашусь с Финродом, что просьба откатить к какому-то моменту в прошлом не имеет смысла-там будут все те же валар. Да и может получиться, что вернувшись, все все забудут и поедут по старой колее. Да и нет гарантий, что Эру исполнит эту просьбу.  Насчет последнего предложения не поняла: это отменит проклятье об истаивании эльфов?
    Еще я помню, что под этой работой Вы давали ответ, что майар будут теперь в поте лица выпускать души из Мандоса-это прекрасно. А что насчет Маглора? Сумасшедших эльфов не бывает, но он тут явно болен-он поправится сам или его надо к майар Лориэна отправлять? Ну хоть польза от них будет.
    Вообще, не являясь специалистом, могу только отметить, что здорово передана атмосфера. Обороты, построения фраз-складывается ощущение, что читаешь Библию.  Описания света, ощущения присутствующих: "и они сделались как рыбы, оставленные на берегу" или речь Эру: "и свет иссякнул в руках ваших, и не можете творить его более".
    Отдельно понравилось: " впервые Воплощенные узрели лицо Владыки Душ, и ужас был на нем". Тут Намо канонический, так что его не жалко, истукана.

— У меня было время подумать. Я пришла незваной в чужую землю, выскочила вперед всех среди чужого народа и самочинно заняла чье-то место, мои слова были своекорыстны, и я ищу себе оправданий.

    Оправданий в том, что озвучила эту просьбу насчет Белерианда? Ну, тут, в Амане, мало кто мог попросить большего.

Орки тоже попадались на ее пути, но бед оттого не приключалось. Вернее всего, Иннгвен спасала от больших неприятностей внешность, резко отделявшая ее от заклятых орочьих врагов, и умение говорить на одном с орками языке тоже служило свою службу.

    Насчет языка не поняла-это же не Всеобщий, да?
   А напавший на нее безумец-это кто-то конкретный? И почему именно эдайн представляли наибольшую угрозу? Потому что будучи людьми могут сходить с ума от пережитого, а эльфы нет? Хотя вон Маглор начал...

— Да, но все же моя земля за морем. Я подожду, пока туда не захочет вернуться кто-нибудь из них, — Иннгвен показала в сторону дома, — ведь когда-то это непременно случится, и, может быть, скорее, чем все думают. Ведь теперь все по-другому.

    То есть эльфы вернутся в Средиземье. А как же их соседство с людьми? Или Эру эту проблему тоже как-то решит?

— Ты думаешь, этот свет — это…
      — Я думаю, это присутствие, господин.

    То есть вместо валар Эру теперь правит сам? Но какой смысл? Или к нему будут обращаться с вопросами, просьбами? Или это он для майар напоминание оставил, чтоб не забывались?

[Эстелин]

А что насчет Маглора? Сумасшедших эльфов не бывает, но он тут явно болен-он поправится сам или его надо к майар Лориэна отправлять?

Надеюсь, что шок от вот этого светового шоу от папы Эру просто встряхнет Маглора, и он очнется сам. А реал переменился достаточно, чтоб не пытаться от него отгородиться. Реабилитируется сам. А доверия к майар даже после такой революции долго будет немного. Тем более, что из-под палки (в смысле - из страха, что их тоже элиминируют) добросовестно не работают, в том числе и медики. Разве что первое время, пока не привыкнут.

То есть вместо валар Эру теперь правит сам? Но какой смысл? Или к нему будут обращаться с вопросами, просьбами? Или это он для майар напоминание оставил, чтоб не забывались?

Полагаю, что именно как напоминание, что управа имеется. А править самому ни к чему. Из Мандоса должно выйти много народа: закаленного, умеющего решать любые проблемы, способного к самоорганизации. Без богов все наладят.

[Ursa Maior]

Полагаю, что именно как напоминание, что управа имеется. А править самому ни к чему. Из Мандоса должно выйти много народа: закаленного, умеющего решать любые проблемы, способного к самоорганизации. Без богов все наладят.

Полагаю, что если Эру захочт править, он будет править, невзирая на то,кто там вышел из Мандоса. А если он НЕ захочет, то уйдет, даже если там не окажется закаленных, умеющих и способных, а будут одни дураки.

[Эстелин]

Полагаю, что если Эру захочт править, он будет править

Думаю, править не захотел, раз пообещал выполнить только одну просьбу. И удалился в параллельные пространства, оставив только знак своего реального существования.

[Эстелин]

Фанфик очень-очень старый. К тому же нигде не публиковался кроме как на личном, давно сгинувшем сайте участника ХА под ником Хэл.
Начало биографии Феанаро.
По канону Феанаро женился "в ранней юности". Так что к концу фанфика ему на человеческий счет где-то лет 19- 20.

Сын короля

Венчики фиолетово-пурпурных ирисов пахли сладко и тревожно. С их листьев скатывались крупные капли, уже намочившие вышитую кайму белого платья. Мириэль подняла сорванный цветок повыше. Дальний свет на фоне темно-синего неба окаймил лепестки золотом.
Рядом мощно выпирал из влажной почвы куст ирисов золотисто-розового оттенка.
Нет... Они тоже красивы, но эти подойдут больше. Она вышьет их на полотне вытканном волнистыми полосами серого и серебристого цвета. Пусть ирисы склоняются над водами сумрачного мира Внешних земель...
Почему-то последнее время ей все чаще приходили на память картины оставленного берега. То седые от инея травы, то водопады без блеска. Печальные пустые пространства, дорога куда-то в неизвестность, усталость...
Мириэль присела на теплый камень и вытянула босые ноги. Хотелось молча сидеть в одиночестве, дозволяя мыслям бесцельно скользить из настоящего в прошлое. Ко вчерашнему смешению света, когда сняла она со станка готовое полотно. К прошлому Дню Середины лета. Дальше, к берегам озера, в котором отражались звезды.
Странно, тогда она все время хотела куда-то идти, видеть и слышать новое. Но ведь намного приятнее отдаться покою неподвижной воды у самых ног...
Стрекоза села на палец ноги, потерла лапки, покрутила глазастой головой и снова зависла над ручьем. Лягушки пялили глаза, время от времени разевая рты. Капля за каплей стекали с ивовых листьев, круги разбегались и исчезали, поглощенные гладью воды...
Мириэль прижала ладонь к животу. Сын, еще не видевший Света, но уже бойкий и нетерпеливый, решил повернуться на другой бочок.
Ой, сколько же она просидела у этого ручья! Облака серебристы, а ведь отливали золотом, когда она рассматривала цветок. Надо возвращаться домой. Но сперва сорвать еще десяток ирисов - одного мало на целый занавес.
На краю поляны она остановилась. Навстречу выбежал черногривый конь и взвился на дыбы в шаге от нее.
- Я пришел домой, а тебя нет!
- Осторожно, эти цветы нужны мне немятыми, - Мириэль мягко выскользнула из рук короля.
- Они будут целы и невредимы.
Финвэ подбросил жену на блестящую холку и сам вскочил следом. Конь пошел машистой иноходью, оберегая хрупкую ношу.

На Тирион наползли пузатые лиловые тучи. Дождь рушился из них сверкающей стеной, заставляя ветви деревьев склоняться под тяжестью воды. Можно было почувствовать, как яблони и персики втягивают влагу, переливая в набухающие плоды.
Король вошел в комнату, стряхнув с волос капли.
- Меня захватило ливнем прямо на ступенях. Можно мне посидеть возле тебя или опять скажешь, что тебя тревожит запах леса?
- Нет. От тебя пахнет зрелыми травами. Щекочет ноздри аромат молодых соков.
Финвэ коленом подвинул низкую скамеечку и присел у ног жены.
- Почему ты забросила тот занавес с ирисами, Мириэль? Ведь получалось так красиво.
Королева расправила на коленях багряный шелк.
- Доделаю потом когда-нибудь... Я хочу вышить рубашку сыну.
- Сыну?! - Финвэ рассмеялся. - Долго же придется ждать, пока он сможет не заблудиться в ней!
Мириэль молча склонилась над работой. Король тоже замолчал в смущенном недоумении. Потом тронул широкую полосу золотой и фиолетовой вышивки на рукаве.
- Те же ирисы?
- Они очень странные цветы. Оживают и сильнее пахнут перед грозой.
- От чего ты все время печальна, Мириэль? Прежде ты радовалась каждому смешению света. А теперь даже меня встречаешь без улыбки.
Мастерица наперстком разгладила стежки.
- Мне почему-то очень тяжело. Даже с постели я встаю усталой, будто целый круг света работала в саду. Я сама себе удивляюсь. Другие матери лучатся радостью, ожидая рождения ребенка, а я... Только за работой я еще чувствую себя прежней.
- Не понимаю тебя.
- А проходя через гостиную, оглядываюсь на зеркала: отражают ли они меня еще...
- После сбора урожая это кончится. Ты отдохнешь и снова станешь бодрой. А потом... дети приносят столько радости!
Финвэ вдруг рассмеялся. Мириэль на мгновение оторвалась от работы и взглянула на него.
- Мы с Махтаном Аулендилом делали наконечники для водоводных труб. Отлили их из серебра, чтобы вода освежалась, стекая, и прикидывали, как понадежнее присоединить их к каменным желобам. Вдруг - грохот! Оказывается, мы не заметили, как дочка Махтана пробралась в литейную. А она взяла молоток - как только подняла! - и ударила по одной из труб. Они и покатились на пол. Честное слово, Мириэль, если мой сын свалит трубы прямо мне на ноги, я тоже нисколько не огорчусь!
Мастерица вдела в иглу новую нитку.
- Тучи уходят. Пойдем погуляем вместе после обеда?
- Я хочу закончить эту рубашку и взяться за другую, светло-синего шелка. Ведь у нашего сына будут такие же серые глаза и черные волосы, как у тебя.
- Зачем так торопиться?
Мириэль вздохнула:
- Не знаю. Просто мне хочется, чтоб у него было много красивых вещей.
- Ну а я сделал кое-что для тебя. Позволь, я сам распущу тебе волосы и заколю их по-другому.
Он подобрал шелковистые пряди жены двумя длинными заколками.
- Я взял агаты и вырезал из них речные кувшинки. Это твой цветок, Мириэль. Где бы я ни встретил их, я сразу думаю о тебе. Носи эти заколки хоть иногда, melde.
Финвэ провел ладонями по ее волосам.
- Не убирай руки, melin. От тебя в меня вливаются силы. Сядь рядом со мной и возьми меня за руку.
- Мне кажется, что я уже слышу fea нашего сына. Правда, это удивительно, Мириэль: никогда не существовавший входит в мир и начинает жить, думать... Откуда он берется?
- Может, из части наших fear? Недаром дети так похожи на родителей. Положи руку вот сюда, - Мириэль прижала ладонь короля к своему животу. - Пусть сын наш будет так же силен и отважен, как ты, вождь нолдор.
- От тебя же пусть унаследует он тонкое видение красоты и стремление воссоздавать ее...
Ребенок снова шевельнулся, словно и впрямь было доступно нерожденному осанвэ. Финвэ испуганно отдернул руку:
- Тебе не больно, когда он вот так?..
- Нет. Это вовсе не больно. Страшновато немного.
- Он молодец, этот малыш. Ведь ты наконец улыбнулась, melde.
- Ты согрел меня, taro ankalimo, - Мириэль встала, отложив шитье. - Пойдем обедать на веранду. А потом я отправлюсь с тобой к фонтанам. Пусть наш сын услышит пение и смех, шелест поднимающихся после дождя листьев, плеск танцующей воды.
Не разжимая рук они вышли на широкий балкон, опоясывавший дом.

Резец с визгом соскользнул с плоскости камня. Рука вздрогнула от прорвавшегося душевного напряжения. Король с досадой отбросил инструмент.
Уже второй раз смешался свет Тельпериона и Лаурелин, а никто не прибежал к нему с долгожданной вестью. Сколько же еще ждать?
Финвэ глянул на плиту темно-красного гранита. В полированную поверхность уже были врезаны кленовые ветви. Поднимающиеся им навстречу жесткие чашки горных лилий намечал тонкий контур.  По замыслу контраст между влажной густой краснотой полированных деталей рельефа и серо-розовыми сколами фона создаст пространство и движение. Но в этот момент рисунок показался королю грубым, а сама идея рельефа - нелепой.
Финвэ вышел из мастерской. Освободившиеся от тяжести плодов деревья расправляли натруженные ветви. Астры с интересом глянули на короля желтыми зрачками, львиный зев сжал свои пасти, поздние розы источали надменное равнодушие. Лишь голубая ель на полпути к дому была исполнена гордого мужества. Но что ей, ели! Ее крылатые дети сами разлетаются, созрев, и не тревожат мать.
Женщины были веселы, и, выпроваживая Финвэ из спальни жены, советовали, не теряя времени, заняться подарком молодой матери. Им, конечно, лучше ведомо, как помочь роженице и ребенку. Но у него-то все валится из рук! А подарок - он давно готов. Никто еще не видел этих вещей, кроме самого мастера. Мириэль первой откроет шкатулку. Не может быть, чтоб убор ей не понравился. Пусть она наденет его, когда первый раз выйдет с сыном из дому...
Золотой свет уже заметно потеснил серебряные блики. Может, кто-то из женщин давно ищет его и не догадывается пройти в мастерскую?
Из-за ели выступила высокая фигура. Золотые косы сбегают на высокую грудь, венец из колосьев над смугловатым лбом, на струящемся с широких плеч зеленом плаще сплетаются живые цветы позднего лета.
- Иаванна!..
- Успокойся, король. Да, лишь Намо по силам прозревать будущее. Но одна я чувствую все движения живого: от зреющей вон на том кусте почки до готового сделать первый вдох младенца. Велики труды твоей жены, ибо рождающийся сейчас будет небывало велик. Прими его и береги.
- Он мой сын, Кеметари!
- Твой и Мириэли. Желаю счастья вам троим, потому что пора уже тебе, король, сбросить рабочую одежду и принарядиться.
Могучая рука Матери Живого легла на плечо нолдо, подтолкнув его на дорожку к дому.

- Король! - Олорэ чуть не столкнулась с Финвэ на террасе. - Жена и сын ждут тебя с нетерпением!.. Такой славный мальчик: едва открыл глазенки - и сразу скосил их на окно.
Мастерицу распирала щедрая радость. Она чмокнула Финвэ в щеку и порхнула вперед, чтобы торжественно распахнуть перед ним белую дверь.
Лицо Мириэли казалось прозрачным, в огромных темно-серых глазах робкая радость тонула в усталости.
- Melde! - король упал на колени у постели, целуя ее холодные губы.
- Эй, куда! - Олорэ и Алассаннэ со смехом подняли его и повернули к колыбели. - Жену ты знаешь давно, а сыночка еще не видел!
Финвэ осторожно принял на раскрытые ладони теплый сверток.
- Держи его крепче, король! Вертеться он уже успел научиться.
Ребенок шевельнулся, и Финвэ поспешил прижать его к груди. Крошечное нежное существо оказалось энергичным и подвижным. Взгляд чуть голубоватых глаз остановился на венце короля, ручка шевельнулась под пеленкой.
- Можно поцеловать его, Алассаннэ?
- Можешь ласкать сына, король, хоть полный круг света!
- Только не забывай время от времени отдавать его матери, чтоб она его покормила, - добавила Олорэ.
Финвэ обернулся к жене. Та по-прежнему не поднимала головы с подушек, но на губах и в глазах ее появилась слабая улыбка.
- Мириэль!
Король поставил на одеяло серебряную шкатулку.
- Я это сделал к тому дню, когда... Но теперь я понимаю, какие это пустяки по сравнению с тем, что ты подарила мне!
- Э, ты слишком скромен, король! Разве ты ничего не вложил в эту прелесть? - Алассаннэ подняла ребенка повыше. - Какие глазки!.. Мириэль, ты все еще не открыла шкатулку?
- Потом. Я хочу еще отдохнуть. Финвэ, melin, я только полежу одна...
Женщины бросились поправлять подушки.
- Конечно, отдохни! Мы принесем ребенка, когда он проголодается.

В гостиной был накрыт стол.
- Твоей жене пришлось нелегко, король. Мы никогда не видели прежде, чтобы ребенок рождался так трудно.
- Я собирала ягоды, когда почувствовала, что дочке пора выйти в мир, - улыбнулась Олорэ. - Едва успела добраться до дому, а прибежавшей соседке досталось только выкупать Линтэ.
Финвэ все смотрел на заснувшего у него на руках малыша:
- Мой сын, Финвион. Так будут назввать его живущие в Амане... Простите меня, я, кажется, так поглупел от радости, что и не поблагодарил вас за помощь. Возьми его на минутку, Олорэ.
Алассаннэ примерила плетеное из скани ожерелье.
- Позаботься теперь о дочке, король. Мальчишки - они такие озорные!
- Девочки не лучше! - засмеялась Олорэ. - Ты же знаешь, что творится у меня дома: шагу негде ступить от всевозможных зверушек.
- У моего сына будут сестры и братья, - Финвэ тронул губами щечку ребенка. - Пусть счастье жить в краю без горя разделяют многие эльдар.
Малыш шевельнулся и пискнул.
- Мы хотим кушать, - определила Олорэ. - Папа нас пока кормить не умеет, и мы пойдем к маме.
- Пусть Мириэль еще отдохнет, - сказала Алассаннэ поднявшемуся было от стола королю. - Мне трудно понять, что происходило с ней. Вместо спокойной радости она испытывала... как будто страх.
- Я думаю, что радость совсем скоро вернется к моей жене. Разве можно не радоваться, когда...
- Когда сын сыт и хочет снова к папе! - закончила Олорэ. - Мириэль отдыхает и велела передать тебе, что очень довольна подарком. После нового смешения света она выйдет к столу.

Ожерелье из голубых сапфиров легло на плечи королевы. Пояс с такими же вставками обнял снова гибкую талию.
- Я угадал с камнями, melde. Только на тебе они по-настоящему прекрасны. Куда ты хочешь пойти?
- К ручью у подножия Туны.
- А почему не к фонтанам?
- Там сейчас поют и танцуют, а я хочу посидеть в тишине.
- Хорошо. Правда, я бы желал, чтобы многие увидели моего сына.
- Когда-нибудь потом, - Мириэль наклонила голову к лежащему у нее на руках ребенку. - Его еще увидят не раз...

Также спокойны чуть движущаяся вода, ивы и травы. Ирисы раскрыли зрелые коробочки, роняя семена. Снуют и замирают над песчаным дном почти прозрачные мальки.
Мириэль расстегнула ожерелье.
- Оно очень красивое, то тяжелое, melin. Я надену его, когда пойдем обратно. Я хочу полежать вон там, в тени.
- Может, лучше вернемся домой?
- Зачем? Тут так хорошо и спокойно. Посиди над ручьем, а я отдохну.
Финвэ присел на валун.
- Вот как устала мама, пока ты жил в ней. Ничего, скоро она отдохнет. А пока я поиграю с тобой. Хочешь посмотреть листья поближе? Знаешь, когда ты только родился, глазки у тебя были почти голубые. Теперь же серые и даже серебристые, как свет Сильпиона. Не могу поверить, что когда-нибудь твои ладошки станут не меньше моих... А хвататься крепко ты уже умеешь. Подожди. Когда еще раз созреют плоды в наших садах, ты встанешь на ноги. Я посажу тебя перед собой на коня, и мы поскачем, куда ты захочешь. В горы - к елям, прямым, как стрелы; в луга, заросшие розовым рододендроном... Или к Морю, что катит волны с темного Востока. За Морем трудно жить, Финвион, но там я встретил твою маму...
Малыш задвигался и требовательно вскрикнул.
- Спасибо, что разбудил меня, yonja, - Мириэль села на камень рядом с королем. - Твоя мама разоспалась, отец размечтался, а ты голоден. Вон, молоко намочило платье. Больше не пойдем гулять так далеко.
- Нет, yonja, пойдем! - Финвэ поднял сына над головой. - Только посадим маму на Тельпелаймэ. Эта кобыла быстра, как штормовой ветер; и осторожна, как чеканщик. Мама оденется как на охоту, подберет косы под этот венец с сапфирами. А мы сядем на Алкарнаро и втроем поскачем к лугам за Туной.
- Когда-нибудь мы так и сделаем, melin. Дай мне немного окрепнуть... Как ты проголодался, мой charma!
- Тебе не больно, когда он вот так жадно сосет?
- Глупый ты, melin. Мне приятно... даже плакать хочется.
- Почему тебе все чаще хочется плакать, а смеяться - никогда. Ведь даже там, в Сумрачных землях, ты была задумчивой, но веселой.
- В Сумеречных землях... - Мириэль перевела взгляд на воду. - Там всегда темно, свет не бросает таких вот ярких бликов, что устают глаза... Подержи сына, пока я застегну платье, и пойдем домой. Тебя, наверняка, ищут не меньше десятка мастеров.

В комнате Мириэли окна закрывали толстые гобеленовые шторы. Сама она лежала на узком диване, бесцельно перебирая мотки цветного шелка.
- Почему у тебя так темно, melde? - король тронул затканное листьями плюща полотно. - Над Тирионом час смешения света, яблони готовы распустить цветы...
- Не надо, не открывай окно. Свет томит меня...
Финвэ удивленно глянул на жену.
- Он слишком... горяч, что ли. Зовет, обещает что-то... А мне тяжело смотреть на него.
- Мириэль!
- Я чувствую себя почти тенью, melin, Через силу хожу и говорю... Попыталась отвлечься работой - и ничего не получилось. Мне кажется, что сын забрал почти всю меня. Осталось немного, чтоб кормить и укладывать его. Хорошо, что ему еще нужно мое молоко...
- Я позову кого-нибудь из целителей. Не может быть, чтобы в Благой земле не нашлось бы средства вернуть тебе радость, melde!
- Единственная моя радость уже проснулась и таращит глазки. Подай мне его. А целители... разве они научились дарить радость жизни тому, кому она кажется бременем?
Мириэль расстегнула платье. Ее маленькая грудь казалась голубовато-белой, как лепесток кувшинки. Сын жадно обхватил розовый сосок, уперся кулачком в шелк платья. И ногами он все старался нажать на поддерживающую его руку.
- Он быстро растет, melin. Уже такой тяжелый, что мне трудно его поднимать.
- Да! Прошлый раз так ударил меня по лицу, что даже губа припухла., - Финвэ с облегчением поддержал приятную тему. - А потом залез ладошкой в варенье и припечатал ее мне к волосам. И себе всю рожицу вымазал. Такой ловкий - я не успел перехватить его ручку...
- В его глазах горит огонь, что ярче света Древ. Дух его подобен живому пламени. Феанаро - так звала бы я его...
- Звала бы?!.
Мириэль не ответила, перекладывая ребенка к другой груди.
- Только бы хватило у меня сил выкормить его. Не хочу, чтобы мой сын брал грудь других матерей.
- Мириэль, скоро он перестанет тебя высасывать, и силы твои начнут прибывать. Алассаннэ сказала, что труднее всего родить первого ребенка.
- Второго у меня никогда не будет, melin. Феанаро вобрал в себя то, что могло бы взрастить многих. Сбереги его, Финвэ.
- Ты говоришь так, словно собираешься покинуть его и меня!
- Я боюсь, что это случится.
- И сын вырастет без тебя?!
- Не надо, melin. Не хватало еще, чтоб он видел, как его родители плачут.
Ребенок выпустил сосок и глянул на отца и мать удивительно ясными глазами.
- Нет, ты ешь, мой charma. Мама еще не уходит от тебя.
- Мириэль, - Финвэ сжал руку жены. - В час рождения нашего сына Иаванна предсказала, что будет он небывало велик. Но посмотри, во скольких семьях уже по двое детей! Почему обыкновенное, хоть и трудное дело сломило тебя?
- Я не знаю... Может быть, виноват Черный Всадник?..
- Черный Всадник?!. - Финвэ рванулся вскочить, шаря у пояса.
- Не думаю, что это был сам Мелькор. Наверное, кто-то из его прислужников, - Мириэль укачивала настойчиво глядящего на нее сына. - Мы с девушками собирали подмаренник на краски. Вдруг повеяло леденящим холодом. Из тени деревьев выползло что-то огромное и непроглядно черное. Только светились багровым две пары глаз. Калиэн, бывшая с нами, и твой друг Эльвэ бросились вперед и загородили нас. "Уходи!" - крикнул Эльвэ и поднял копье. "Бегите!" - велела нам Калиэн, растягивая лук. Девушки метнулись прочь, а у меня ноги приросли к земле. Ведь Всадник смотрел прямо на меня!
- Melde!
- Я растерялась. Он тянулся ко мне мыслью и почти схватил. Холод стал подниматься от ног, словно жизнь вытекала из меня. "Моя!" - звучало у меня в голове. И тут щелкнула тетива. Чернота задрожала. Эльвэ метнул копье, Калиэн выстрелила еще раз... "Все, все умрете!" - взвыло из тени, и я провалилась в темноту. Пришла в себя уже у озера на руках у Ингвэ, а защитившие меня сидели вокруг, встревоженные и яростные.
- Эльвэ говорил о схватке с Черным Всадником. Но почему он не сказал, что...
- А что бы изменилось? Ты догнал бы врага и вернул то, что он у меня отобрал?.. Я надеялась, что здесь исцелюсь и буду сильна, как все. Но когда наступил час рождения сына... Алассаннэ приговаривала: "Дыши и тужься", - а у меня вдруг похолодели ноги. Сын бился во мне, а меня утягивало в темноту. Это было ужасно, melin! Хотелось кричать, звать на помощь тебя, Эльвэ, Калиэн, Оромэ... Ведь погибали мы оба!.. Женщины хлопотали надо мной, стараясь помочь. И я собрала остатки сил, чтоб дать жизнь Феанаро. Видно, это и в самом деле были остатки. Когда Олорэ поднесла мне ребенка, я уже не чувствовала своего тела. Только удары сердца... Как хорошо, что ты пришел так скоро! Ты позвал меня обратно. Но теперь я чувствую, что иссякают последние капли того, что было во мне. Не случись этого у Вод Пробуждения... нет, я не смогла бы родить тебе дочь, потому что в нашем сыне соединились жизни всех моих детей. Но Феанаро рос бы со мной.
Слеза все же упала на лоб малыша. Тот стер ее ладошкой и уставился на отца.
- Не огорчайся, мой charma, это к сожалению, тоже случается. Сейчас папа возьмет тебя и выйдет на веранду, а мама еще поспит. Зато, когда ты захочешь спать, она положит тебя рядом с собой, чтоб чувствовать твое тепло. Иди, гуляй.
- Не отчаивайся, melde!  Ведь есть еще Великие в Благой земле! - Финвэ вскочил. - Я пойду в высокий Ильмарин и попрошу помощи. Нас не оставят страдать!.. Ты не огорчайся зря, yonja! Мама будет с тобой всегда, ты еще станешь убегать от нее, как все шалуны!

Выше всего в Арде сверкающая Ойолоссэ. Тучи трутся об ее пояс, звездный свет отражается в снегах. Но легка дорога для того, кого ждут на вершине.
Сквозь хрустальный пол сияют золотые облака - Лаурелин стоит в полном цвету. Отблески на стенах от жезла Короля Мира. Сам Финвэ вырезал когда-то этот жезл из огромного кристалла тревожного голубого цвета. Могуч величайший Хранитель и подобен своим ветрам. Лазурные глаза его принимают взгляд Финвэ.
- Горе твое донеслось ко мне давно, король нолдор. Не ты один страдаешь от дел Мелькора. Но знаю, что каждый острее чувствует свою рану.
- Я не смогу жить без Мириэли. Неужели нет в Арде силы, способной вернуть ей радость? Мы шли в край без горя - почему оно захлестнуло меня и моего сына?
Молчание Великого полно дум. Проницает он суть случившегося, не отбрасывая и боли, принесенной эльда.
- Нет в Арде Искаженной места, куда не дотянулась бы тень печали. Исправить прошлое нельзя. Можно лишь осмыслить его и примирить с настоящим. Поручи свою жену заботам Ирмо и Эстэ. В покое Лориэна угасают страдания, и радость сама вливается в усталые fear. Даже нам, Сущим прежде Арды, целителен покой. Проводи ее в Золотой Лес и утешься сыном.
- Ждите ее и любите. Печаль не вечна.
Варда, одетая в свет, воплощение чистоты и ясности. Улыбка ее словно растворяет печаль нолдо.
- Благодарю вас, Великие. Я буду ждать и надеяться.

Кони медленно пошли прочь по зеленому лугу.
Финвэ не отпускал руку жены, другой прижимая к себе сына. Скоро легкий туман отделил их от жаркого простора за опушкой.
Тишина. Лишь плеск воды и легкое движение листьев. Над озером маленькая беседка, в ней узкое ложе.
- Расти, Феанаро. Когда-нибудь мы снова увидим друг друга. Пусть твои глазки не жгут слезы. Будь счастлив, Финвэ.
- Мириэль! - король обнимает жену, прижимается губами к ее мягким губам и чувствует, как тонкое тело повисает у него на руках.
Она уже спит.
Финвэ положил Мириэль на ложе, укрыл шарфом.
- Отдохни, melde. А я буду ждать тебя. Буду много работать, чтобы время шло быстрее. И ничего не трону в твоей комнате. Когда ты вернешься в Тирион, ты и не заметишь, что покидала его. Только твой сын чуть подрастет. Ты удивишься, каким он станет красивым и ловким. Отдохни.
Феанаро тронул руку матери - ее ресницы едва заметно вздрогнули. Но глубок сон Лориэна.
- Пойдем, yonja. Мама скоро вернется к нам.

Финвэ посадил сына на ковер у балюстрады и буквально рухнул на скамью.
Проклятый Черный Вала! Мало того, что он отнял у эльдар несколько жизней там, во Внешних землях! И не все еще вернулись из Чертогов Отдыха. Не пришла певунья Эхтелэ, маленькая проворная Филит, охотник Халлорнэ... Еще больше принес он горя тэлэри. А теперь стало ясно, что тень его дел дотянулась и до Амана! Мириэль ранена его злобой и чахнет среди Блаженного края... Нет, нельзя было уговаривать ее потерпеть. Пусть излечится и вернется прежней.
- Мы подождем маму, yonja?
Сын поднял голову от деревянного конька, которого увлеченно катал по полу, и обернулся к двери.
- Подождем. Будем сидеть и смотреть вон туда, за те вершины. Там далеко Золотой Лес Грез. А потом мы сядем на коней и привезем маму обратно. И будем танцевать и веселиться два круга света подряд! Ты ведь не видел, как мама танцует? Она умеет скользить над полом, как облако; и кружиться весенним ветром. Смеется она, как быстрая речка, поет тихие песни о звездах на воде...
Заныли стиснутые зубы, но слезы все скатывались на рубашку, на сложенные на перилах руки. Вдруг Финвэ почувствовал прикосновение горячих ладошек к коленям. Сын уцепился за подол его рубашки и встал на ноги, требовательно глядя на короля.

[Эстелин]

Продолжение

Дернулся занавес на балконной двери, Финвион выбежал на крыльцо и замер огорченно.
- Ты не привез маму?
- Мама еще не отдохнула, мой charma.
- Почему она так долго спит? Я только закрою глаза, открою и снова хочу гулять.
Финвэ подхватил сына на руки. Как быстро теплый комочек превратился в длинноногого мальчишку! В иссиня-черных волосах какие-то лепестки, от рубашки пахнет дымом каменного угля...
- Ну, что ты делал без меня? Нос, локти, коленки - целы?
Мальчишка засмеялся, закинув голову:
- Пойдем, покажу!
На столе лежала вещица в виде шарика, с которого спилена одна треть. Верхняя половинка ее была окрашена в белое, нижняя - в красное, из плоскости среза торчал шпенек. Финвион крутнул этот шпенек. Волчок завертелся. На белом кругу возникла красная точка, вытеснила белое. Последние обороты игрушка докрутила, стоя на шпеньке.
- Это ты сделал?
- Ага... Atarinja, когда снова поедешь в Лориэн, возьми меня с собой. Я позову маму - и она проснется.
Вот еще одна боль. Малыш ждет - не дождется мать. Едва научившись говорить, он уже спрашивал о Мириэли. Сперва чуть ли не каждое смешение света: когда мама придет. Теперь надеется, что из поездки в Лориэн отец вернется с ней. Но холоден сон королевы, не дозваться ее...
- Пойдем ужинать, yonja

Финвион ковырял ножом какую-то деревяшку.
- Береги пальцы, малыш.
Тот поднял на короля внимательный взгляд:
- Скажи, почему мама ушла в Лориэн?
- Я уже объяснял тебе. Ты целый год жил в ней, и она очень устала.
- Но почему тогда у всех других мамы дома?.. Правда, что она отдала мне свою жизнь?
Узкое лицо мальчишки побледнело, губы сжались.
- Где ты это слышал?!
- В саду на нижней террасе.
- Сказавшего такое нельзя назвать очень умным. Все мамы отдают что-то от себя своим детям. И жизнь тоже. Но нельзя отдать всю. Мама устала, она была слабее других, а ты - такой непоседа...
- Жаль, что это неправда, - мальчишка снова взялся за игрушку. - Я бы пошел к Кеметари и попросил ее взять у меня половину и отдать маме. Мы бы жили вместе.
- Я бы и сам... только не плачь, yonja.
- Я... я порезался.
- Иди скорее, завяжу тебе палец. Говорил же - осторожнее...
Тонкие руки обвили шею Финвэ.
- Ну, ладно, melin. Пойдем на постель, ляжем вместе. Вместе и плакать легче. Если ты от чьих-то глупых слов вообразил себя виноватым, то знай: виновник всего ныне в Мандосе ищет у себя остатки совести.
Финвион поднял мокрое от слез лицо.
- Пойдем. Расскажу тебе все, что слышал от мамы о Черном Всаднике.

Щенки, только что лакавшие из миски молочную кашу, черно-белым клубком кинулись к калитке. Мальчишка остановился, не зная, как выбраться из круга кусачих пастей, лижущих язычков и молотящих по ногам хвостиков. Огромная сука безуспешно звала ворчанием своих суматошных детей.
- А ну, баловники! Разве так встречают гостя?
Рослая девушка в одежде охотника принялась собирать щенят в охапку. Они тут же вцепились в ее воротник, шею, руки.
- Теперь заходи, Финвион, и сразу садись на скамейку. Если не двигаешься, они меньше пристают.
Щенки все же покусали торчащие из сандалий пальцы мальчишки и по очереди полизали царапину на его левом колене. Сука носом растолкала их, напоминая о недоеденной каше.
- Хочешь щенка? Тогда подожди, пока они наедятся, и сядь прямо на песок. Твой сам к тебе подбежит.
Финвион оторвался от созерцания собачьей возни.
- Я бы взял у тебя щенка... Только я пришел спросить...
Охотница вскинула на него веселый взгляд зеленоватых глаз.
- Калиэн, я слышал, что там, во Внешних землях, на мою маму напал Черный Всадник...
- Хотел напасть. Эти злобные твари были хуже всех. Поговаривали, что им не мясо было нужно, а весь эльда целиком. Чтоб тащить в свое логово и как-то издеваться там.
- Мою маму он ранил...
- Да. Эльвэ нес ее на руках, а я вертелась у него за спиной, чтоб еще какая-нибудь гадость не выскочила. Но Ингвэ исцелил твою маму, малыш.
- Нет, Калиэн. Она... она и сейчас... - вдруг глаза мальчишки вспыхнули яростно. - Тебе надо было стрелять раньше!
- Наверное. Мы надеялись, что он набросится на нас, а девушки успеют убежать.
- Вы сами испугались!
Калиэн приподняла брови в задумчивости.
- Я плохо представляю себе, как это - испугаться. Мы понимали, что Всадник может убить любого из нас. Но уступать ему дорогу... - она жестко усмехнулась.
- Если бы я был там, среди вас, я бы... сел на коня и...
- Если бы ты был среди нас, королева не была бы твоей мамой. А с нечистью мы сражались, и лучше всех - твой отец.
Калиэн хотела погладить Финвиона по напряженной спине. Тот дернулся, отстраняясь.
- Калиэн, если убить врага - раненому становится легче?
- Ничуть. Зато враг этот больше никого не покалечит. Ты поиграй со щенками и успокойся. Я хорошо знаю твою маму. Она никогда не уходила надолго.

Золотистый полумрак в беседке. Тонкая фигурка застыла у входа. Черная одежда, совсем белое лицо, тени вокруг глаз.
- Мириэль! Я прихожу сюда уже много лоа. Может, ты все же слышишь меня, Мириэль? Наш сын подрос, он еще красивее, чем ты можешь себе представить. Очнись хоть на время, чтоб взглянуть на него... Он рвется сюда, к тебе, а я все не решаюсь привезти его. Он горяч и нетерпелив. Он будет звать тебя, и боюсь... останется здесь. Неужели такой долгий сон не исцелил тебя? Открой глаза, Мириэль! Тебе снова захочется видеть красоту мира... Вот, я целую тебя, а ты все так же безучастна. В чем твое страдание, Мириэль?..

Стены пронизанной искорками тьмы окружают огромный чертог. Белая тень посреди него, словно колеблемый ветром цветок.
- Зачем ты пришла, Мириэль?
- Я устала от всего. Даже от своего тела. Я не хочу ничего ощущать. Это так тяжело для меня.
- А Финвэ? Он плачет возле тебя в Лориэне.
- Я люблю его. Но что даст ему моя любовь? Я уже тень.
- Твой сын, Мириэль, не знает покоя. Он ждет тебя.
Бледное видение поникло.
- И сыну я буду приносить лишь горе - слабая и страдающая, как воплощенная печаль. Пусть они утешатся радостями жизни и простят меня. Я же прошу у тебя, Намо, приюта до конца Арды Искаженной. Мне она невыносима.
- Твое право выбирать. Иди в Чертог Грез, Мириэль.

Валиэ возникла из столба струящегося золотого света.
- Финвэ!
- Эстэ! - он повернулся к ней и замер от холодного предчувствия.
- Мириэль оставила мои сады. Отныне она в Мандосе.
Губы короля приоткрылись, он прижал ладони к лицу и вдруг рухнул в траву.
- Ты очнешься, король нолдор. Прольешь много слез, но встанешь сильным. Дома тебя ждет сын.
Валиэ растворилась в мерцающем тумане.
Очень нескоро неподвижное тело шевельнулось. Финвэ оперся ладонями о землю, глянул на вход в беседку и забился в рыданиях. Когда слезы утомили его, он перевернулся на спину, глядя в неподвижные кроны деревьев.
- Как я скажу это сыну, Великие? Как скажу?!

Финвион спрыгнул с перил:
- Ты опять вернулся один?..
- Да... Мама все не хочет просыпаться, - король постарался зажать себя в кулак и говорить спокойно.
- Ну возьми же меня с собой! А то я один поеду!
- Хорошо. В следующий раз.
- Я позову вороного белозвездного Рокко-сурэ. Мы так поскачем, что птицы будут отставать!.. Знаешь, что я сделал? Взял тот браслет, что ты оставил на столе...
- Опять ходил в мастерскую без меня? - Финвэ посадил сына на перила и осторожно взял за кончик носа. - Сколько тебе говорить, чтоб не смел в одиночку разжигать горн? Обожжешься ведь и будешь лежать и ковырять от скуки подушку. Мало тебе отбитых пальцев? Вот прибью повыше задвижку на дверь...
Он чуть подергал мальчишку за нос. Тот засмеялся:
- Я все равно палкой открою!
- Ну, показывай, что ты там сделал.
Финвэ не узнал свою заготовку. В серебро были врезаны пластинки малахита, изображающие ивовые листья, а между ними посвечивали голубые сапфиры.
Финвион нетерпеливо повис на плечах отца:
- Это к тому поясу и ожерелью, которые ты сделал для мамы. А еще, там у тебя в коробке лежит камень с восьмиконечной звездой внутри. Можно, я его возьму?
- Зачем?
- Сделаю плетеную оправу из серебра на узком ободке и вправлю его. Пусть у мамы будет много украшений к одному наряду.
Финвэ старался, чтоб сын не видел его лица.
- Я проезжал мимо озера - там барахтаются все дети города. Ты не хочешь искупаться, yonja?
- Пойдем вместе!
-У меня накопились дела. Сбегай один.

Яблоки на этом дереве были огромными - одной рукой не возьмешь - и пламенно-алыми. Навалив корзину с верхом, Финвион потащил ее из сада.
- Надорвешься, сумасшедший!
Высокая рыжеволосая девочка ухватилась за ручку корзинки.
- Вот еще! Я уже четвертую несу.
- Ну и глупый. Растянешь запястье - ложкой в рот не попадешь два круга света.
Дочь Махтана поставила корзину себе на плечо и пошла вперед, чуть колебля гибкую спину. Опустив ношу на плиты улицы, она оглянулась.
- Зайди к нам. Я хочу нарисовать тебя.
- Зачем?
- Я видела, как ты сидел на дереве. Очень интересно. А потом мама даст тебе миску пенок от абрикосового варенья.
- Мне что – залезть на ваш клен?
- Нет. Сядешь на скамейку, как я скажу.
Девочка чуть растрепала мальчишке волосы, оттянула к плечу ворот рубашки.
- Обопрись правой рукой о скамью и смотри вон туда. Вот так, - она пальцем приподняла его подбородок.
Финвион чувствовал на себе холодный и острый взгляд художницы. Она быстро взглядывала на него и трогала кистью белый лист.
- Долго еще?
- Нет. Можешь на минутку перестать болтать ногами?.. Ну, посмотри на себя.
- Ой как здорово!.. А почему ты не нарисовала синяк на локте? Он же есть!
- Но вот-вот пройдет. Или он тебе дорог, как память? Сейчас подрисую...
- Не надо, что ты! - Финвион схватил его за руку. - Я и не подумал, что картинка останется надолго. Мама придет, увидит и огорчится.
- Одевайся и пойдем на кухню.

Финвион смыл с лица и рук капли абрикосовых пенок.
- Твой отец сейчас дома, Нерданель?
- Нет, - она улыбнулась. - Он ушел к королю.
- Жаль. Я хотел посмотреть, как он льет бронзу. Знаешь, те вазы для фруктов. Я не поверил, что они отлиты, а не вырезаны.
- Напрасно не поверил, - девочка тряхнула рыжей косой. - Я сама лепила модели для двух из этих ваз.
В горне лениво шевелилось пламя. Финвион попробовал разогреть кривой медный стержень. От удара по колоснику в огонь посыпалась окалина - над темно-багровой горкой углей затанцевали язычки пламени чистых и ярких цветов.
- Интересно было бы написать картину огнем, - задумчиво произнесла Нерданель. - Чтоб пламя вот так же переливалось, но хранило изображение.
- Как фонтан, только из огня? - глядя в горн заблестевшими глазами, уточнил Финвион.
- Нет, струи фонтана меняются каждый миг, а рисунок для того и делается, чтоб навсегда сохранить случившееся однажды.... Посмотри, на что ты уселся! Штаны твои теперь всех цветов грязи. Пошли на озеро.

Стеклянный кубок изнутри был обмазан пылью медного купороса. Финвион старательно дул в февку, направляя на него струю огня.
- Что ты делаешь,  yonja?
- Хочу чтобы медь насытила стекло своим цветом... - он снова припал губами к трубке.
- Проще добавить соль в расплав.
- Тогда стекло станет просто синим. А так получается вот что.
Финвион торопливо раскидал лоскуты и поставил перед отцом узкую вазу. Густой карминный цвет дна плавно сходил на нет, и волнистые краешки едва отливали розовым.
- Удивительно красиво! И бокал будет таким же?
- Не совсем. Я сперва прокалил на нем цинковую обманку. А теперь вот купорос. Но я хочу, чтоб получались рисунки, как на бумаге водяными красками.
- Как тебе пришло это в голову, yonja?
- Нерданель сказала, что хотела бы рисовать огнем.
- Рыжая Махтаниэн? Из нее выйдет мастерица под стать отцу.
- Если у меня получится, мы возьмем большой кусок стекла и вместе нарисуем на нем фиолетовые ирисы над ручьем. Как на том занавесе, что не дошила мама. И вставим ее в окно на галерее. Вот мама удивится, когда увидит такую картину!
Финвэ сжал кулаки под столом.
- Видно, я ошибся, давая тебе когда-то имя. В Амане будут знать Куруфинвэ - умельца, сына короля. Ты только будь осторожен, melin. Не возись тут по целому кругу света. А то от дутья глаза на лоб вылезут.
- И мама подумает: что за чудище выросло без нее!..

- Atarinja, ты и в эту пору урожая не ездил в Лориэн. Почему?
- Мне кажется... что я напрасно бывал там и раньше. Наверное, я беспокоил Мириэль своей печалью, и она никак не могла отдохнуть. Давай, будем еще терпеливее, yonja. Станем делать вид, что совсем не грустим по маме.
- Я, наверное, не смогу... Жаль, что Нерданель не нарисовала маму. У нее портреты получаются так, что сперва поздороваешься, а потом разглядишь лист бумаги. А тот, что ты сам сделал, слишком маленький.
- Но и над ним ты плачешь.
Куруфинвэ возмущенно тряхнул головой.
- Я увидел это случайно, когда проходил мимо твоей комнаты. Не надо этого делать. Постарайся вспомнить что-нибудь радостное.
- Мне нечего вспоминать. Только... - подросток провел ладонью по лбу. - Будто вы вдвоем склоняетесь надо мной, и мамины волосы щекочут меня... Так было?
- Много раз. Оставь свои трубки и сядь рядом. Прежде ты спал рядом со мной, а теперь я тебя редко вижу.
Финвэ прижал к себе сына. Под гибкими ребрами подростка сильно стучало сердце.
- Твои волосы тоже серебрятся под косыми лучами, как у твоей мамы. И пальцы тоньше и чувствительнее моих. И такая же складочка между бровями, когда ты грустен. Мне не нужен ее портрет - у меня есть ты.
- Мы будем терпеливыми, - шепнул Куруфинвэ. - Я не поеду в Лориэн. И ты пока не езди. Давай отправимся к Морю. Ты еще раз покажешь мне то место, где вы сошли на берег. А я хочу побывать у телери. Там строят новый город прямо над волнами.
- Куда ты захочешь, yonja.
Финвэ запустил пальцы в волосы сына и прижал его голову к своей груди.


Махтан положил клещи на наковальню и повернулся к двери. Куруфинвэ стоял в проеме, ухватившись за притолоки.
- Ну ты и летел! Словно за тобой гнался Черный Всадник!
- Если бы он за мной погнался... - молот гулко ударил по наковальне, - ...он бы вынырнул под подошвой Арды!
- Ищешь дочку? Она только что закончила модель и пошла отмываться от глины.
Куруфинвэ дернулся было во двор, но вернулся.
- Вот, посмотри сперва.
На избитую поверхность металла лег желтоватый полупрозрачный камень величиной с яблоко.
- Помнишь, мы пробовали растить кристаллы из расплава?
- И у нас получился большой кусок шлака, который ты зашвырнул вон в те кусты. Моя младшая нашла его и пристроила на клумбу.
Куруфинвэ нетерпеливо качнул головой:
- Я подумал еще немного и понял, что расплав надо держать при постоянной температуре. Тогда начинает нарастать большой кристалл, а не маковые зернышки. Правда, пока получились с раковинами и грязью...
- Куда ты их швырнул?
Взгляд темно-серых глаз кольнул кузнеца. Куруфинвэ снова схватил молот, замахнулся изо всех сил и обрушил его на камень. Металл зазвенел и отскочил, не нанеся вреда кристаллу.
- Постой!..
Куруфинвэ звонко рассмеялся и подал камень Махтану.
- Он тверже алмаза. Вот только некрасивый. Сперва был белым, а потом пожелтел. Я покажу его Нерданели.
- Подожди! Расскажи, из чего готовил расплав.
- Потом! Мы вместе придем и все расскажем!

Вода широкой струей падала в каменную чашу. Нерданель, зажмурившись, подставляла под нее сложенные ковшиком ладони и терла лицо. Вдруг на спину ей хлынул поток.
- Ах, ты! Ну, подожди!..
Она тоже зажала ладонью жерло трубы, направляя  тугую струю на Куруфинвэ. Тот на миг опоздал отскочить. Тогда он принялся кидать на девочку полные горсти воды. Нерданель схватила его за рукав и за волосы и втолкнула в чашу.
- Ну, вот! Я хотел показать тебе камень, который у нас получился, а ты меня так толкнула, что он улетел куда-то.
- Ты бы сперва показал, а потом уж брызгался.
- А, не важно! В мастерской моего отца лежат еще четыре. Пошли посмотрим? И принесем показать твоему отцу.
- Попозже. У меня, кроме тебя и отца, есть еще сестренка. Я просто обязана идти ворочать валуны, чтобы она посадила на них азалию и еще какие-то горные цветы.
- Давай вместе их быстро сложим?
- Лилталотэ непременно должна стоять рядом и руководить. Горку она вообразила себе какую-то особенную.. Постой, эти камни - они выросли?
- Да! Я принес тебе самый лучший, который искрился, а ты его выбросила.
- Я?!. Сейчас я тебя еще раз прополощу!
- Не выйдет!
- Еще как выйдет!
Из-за густой ирги, отделявшей кузницу от дома, вышла темноволосая девочка.
- Ой, почему вы оба такие!?
- Потому что вода мокрая, - ответил Куруфинвэ. - А трава зеленая. И твоя сестра, вместо того, чтобы пригласить меня в гости, облила водой и повалила на одуванчики.
- Не огорчайся, я тебя приглашаю, - Лилталотэ взяла его за руку. - Я налью тебе вишневого сока.
- Спасибо, - Куруфинвэ наклонил голову, как перед хозяйкой дома.
Фаньявэн сложила руки на груди:
- Пойдем, дружок, переодену тебя. С тебя ручьи бегут.
Лилталотэ залилась смехом. Куруфинвэ тоже смеялся, глядя как с его пальцев шлепаются на пол веранды крупные капли.
Потом он с сестрами сидел в тени клена, глядя на собранную из грубых кусков гранита горку.
- Отец уехал в Валмар. Когда он вернется, мы отправимся за рудами в то ущелье, о котором говорил твой отец, Нерданель. И еще поедем далеко-далеко на север. Там попадаются камни, в котоорые будто заключены звезды. Я уже собрал одиннадцать светло-зеленых изумрудов с такими звездами. Нужно еще столько же.
- Хочешь сделать ожерелье? - спросила Лилталотэ.
- Да. Когда мама вернется, я подарю его ей.

Финвэ отпустил коня и пошел по выложенной белым камнем дорожке. Цвели ясени, выпустила золотые сережки липа. Год шел к середине.
Еще один год в Благой земле. Эльдар живут свободно и радостно, стоит на холме Тирион, сын почти вырос - что тебе еще нужно, король нолдор?  Отчего, вечно занятый, ты все же ощущаешь пустоту в душе? Куруфинвэ не может сидеть возле тебя все время. У него уже своя жизнь, и нельзя пытаться завладеть ею для своего удовольствия.
Ингвэ, друг и соратник в Походе, научи ясности и спокойствию духа!
Звонкий голос, приближаясь, плел прозрачно-золотистую мелодию, словно где-то впереди кружился жаворонок. Незамутненная радость звучала в этой песне, простой, как ветер. Вот мелькнула среди стволов фигурка: струятся волосы, трепещет платье, лицо обращено к золотым облакам. Скользит она по дорожке и поет так, словно в мире невозможна печаль.
- Кто ты, alatien?
- Индис мое имя, король. Жаворонком зовут меня ваниар.
- Значит, есть в Амане исцеление горю!

У подножия Ойолоссэ не вырос город. Небольшие дома ваниар разбросаны в садах: недалеко друг от друга, но уединенно. Таков и дом Ингвэ, короля эльдар. Стена раздвинута в сад, где-то плещет родничок, обложенный камнями.
- Отдайся течению времени Финвэ. Прошлое и так с тобой. Смотри в сегодня, и оно породит доброе завтра.
- Мой сын не знает, что его мать ушла навеки. Он был слишком мал, когда это случилось, и я побоялся сказать ему. А теперь не представляю себе, как это сделать.
- Скажи правду, Финвэ. Произшедшего не исправишь. И что такое "навеки"? Мир обновится, и мы увидим его таким, каким он должен быть.
- А как жить до этого?
- Смотри вокруг, доверься fea. Рано или поздно серая вуаль горя упадет с твоих глаз.
Пионы качают тяжелыми головами, вздрагивают зайчики на полу, и звонкая песенка долетает из сада.
- Кто это, Ингвэ?
- Индис, моя родственница. Она идет сюда.
Дева, вбежавшая в дом, была подобна Иаванне: в травянисто-зеленом шелке, в венке из руты на золотых волосах. Но вместо мощи Кеметари была в ней искристая легкость. Словно ветерок коснулся листьев - ее шаги, блики света на быстрой воде - ее улыбка.
- Приветствую тебя, король нолдор. Вот, возьми, я только что собрала эти ягоды в лесу.
Да, прошлое с ним: Мириэль в сером платье и меховом плаще у темного водопада. А сейчас - струи света, песня скворца и улыбающаяся Индис. Можно ли соединить их?

- Великие, возможно, мой вопрос нелеп, но мне нужен ответ. Может ли эльда любить двух женщин? Одна из них тенью кружится в снах Мандоса, другая с песней бродит у подножия Ойолоссэ. Я чувствую, что обе дороги мне одинаково.
- Fear тянутся друг к другу, Финвэ. Мириэль сама захотела уйти от тебя, а Индис... - участливо смотрят глаза Кеметари. - Иди навстречу новому счастью.
- Но не будет у эльда двух жен под небом, - звучит голос Намо. - Пока не покинет светлый мир один из вас, не выйдет из моих чертогов Мириэль, хотя бы она и пожелала этого.
- Мириэль хочет вернуться?! - сердце обрывается в груди Финвэ, и не разделить уже надежду и печаль.
- Нет, король. Она спокойно плывет в своих грезах. Ты свободен выбирать.
Тишина над каменными тронами Маханаксара. Где-то Индис поет свои песни под кронами яблонь. Где-то светящаяся мгла качает Мириэль. Где-то Куруфинвэ гладит шерсть вороного коня, принесшего его в горы.
- Я выбираю сущее ныне, Великие. И если ошибаюсь - пусть тяжесть ошибки ляжет на меня одного.

Брызги водопада сверкают в траве. Красные ягоды остролиста касаются плеч.
- Я люблю тебя, Финвэ, с того мига, как увидела первый раз. Тебя венчали короной Тириона, ты стоял среди ликующей толпы, и я не в силах была отвести от тебя взгляда.
- Я не могу забыть Мириэль.
- Я и не хочу этого. Вспоминай все радостное, что пережил с ней, и прошлое перестанет быть горьким. А я сделаю светлым твое настоящее.
- Есть и Куруфинвэ, Индис.
- Его я тоже люблю. Ведь он твой сын. Я хотела бы сама вырастить его, но тогда ты не замечал меня.
- Теперь мои глаза открылись, viljalinde.
Руки Индис лежат в ладонях короля. Капли сверкают в траве.

Сына нет дома, но он уже почувствовал возвращение отца и вот-вот появится. Где же твое прославленное мужество, король нолдор?
Куруфинвэ быстро присел на подлокотник кресла и обнял отца. Тонкий, легкий. Руки в заживших ожогах, свежие ссадины на двух пальцах..
- Ты еще подрос за это время, yonja.
Быстрая улыбка на губах.
- А ты переменился отец. Наверное, у Ингвэ тебе было хорошо.
- Да... Пойдем, сядем к окну.
Сердце сына бьется под рукой короля. Куруфинвэ, сильный и ловкий, юный мастер - ты все же еще ребенок...
- Yonja, я хочу тебе сказать... Наберись твердости... Мама не вернется к нам. Она пожелала покоя Мандоса.
Мгновенная дрожь под рукой. Куруфинвэ откинул голову, взгляд ярких глаз стал пронизывающим.
- Ты знал это давно?
- Да, yonja. Но ты был совсем малышом, и я боялся сказать тебе...
- Я это чувствовал. Всегда.
Теперь взгляд Куруфинвэ устремлен в никуда. Боль поднимается в нем морским приливом. Но усилием скручивает себя юный нолдо.
- Atarinja... пусть мамина комната останется прежней.
- Конечно. А ты можешь перебраться в соседнюю с ней.
- Нет, я этого не хочу. Пусть все будет, как было.
Куруфинвэ застыл, боясь потревожить свою боль. Королю трудно решиться обрушить на него новую весть.
- Yonja... в садах ваниар я встретил родственницу Ингвэ. Она согласна стать моей женой.
Глаза Куруфинвэ расширились.
- Женой?! А мама?!.
- Она не вернется. Индис любит тебя, yonja. И ты полюбишь ее, когда узнаешь. Ведь любовь бывает разной. Ты когда-нибудь найдешь себе невесту и оставишь меня...
- Никогда!
- Не надо. Зачем сковывать себя опрометчивыми словами? Мне будет грустно отдавать тебя юной нис - ведь ты будешь с ней, а для меня останутся крохи твоего внимания. А потом и у тебя родится сын и станет тебе дороже всего...
Куруфинвэ молчал, комкая штофное покрывало дивана. Король силой притянул его к себе.
- Все пройдет, melin. Надо только перетерпеть.
- Можно... я пока уеду?

Вороной конь летел над высокими травами. Зеленым огнем горели его глаза, словно у хищника. Раздутые ноздри, заложенные в ярости уши, будто скачет он в бешеную погоню. Уже позади леса Калакирии, цепь озер и отроги Пелор. Неутомим конь из табунов Великого Охотника. Эльда лежал на его спине, обхватив мощную шею, и коня гнало вперед жестокое отчаяние всадника.
Когда встали вокруг дебри северного Валинора, конь перешел на шаг. Эльда съехал с его спины на широкие листья дудошника. Розово-белый конский храп коснулся его спины и затылка. Лежащий не шевельнулся, и вороной тихо отошел.
Он возвращался ко всаднику в час смешения света, потом еще раз, когда захотел пить - тот был по-прежнему неподвижен. Конь приподнял ногу, чтоб толкнуть эльда копытом, и не решился. Он ходил поодаль, похрустывая невкусной лесной травой и отгоняя любопытных лисиц. Эльда явно ранен и оставлять его было нельзя.
Роса упала и высохла под лучами Лаурелин. Птица качнула ветку, рассматривая темный комок у корней. Перламутровка села на черные волосы.
Конь насторожился и тревожно заржал. Ему откликнулись с опушки. С красно-гнедого соскочил высокий рыжеволосый всадник.
- Куруфинвэ! Ты что, ушибся?
Сильные осторожные руки приподняли лежащего. Всадница устроила его у себя на коленях и принялась торопливо ощупывать его руки, ноги, ребра.
- Куруфинвэ! Да что с тобой?!
Серые нестерпимо яркие глаза плеснули на нее мучительным горем.
- Называй меня отныне Феанаро.
- Да что случилось?.. Пить хочешь?
- Ничего я не хочу.
- Перестань. У тебя губы потрескались.
Он припал к фляжке, торопливо глотая разведенное водой и вишневым соком вино. И, выронив ее. уткнулся в колени всадницы. Та поглаживала вздрагивающие плечи и растрепанные волосы с терпеливостью взрослой женщины. Кони стояли бок о бок, перекладывая в беспокойстве острые уши.
- Ну, тебе полегче? Тут рядом ручеек. Пойдем, умоемся, и расскажешь мне, что у тебя за несчастье. Я никогда раньше не видела, чтобы ты плакал.
- И не увидишь. Это последние слезы в жизни. Потому что не может случиться ничего подобного тому...
- Чему?
Феанаро повернулся к ней.
- Нерданель, моя мать Мириэль Сериндэ ушла в чертоги Намо, чтоб не выйти оттуда до конца мира. Я узнал об этом... наверное, два круга света назад.
- Действительно, горе твое велико... Так велико, что только глупец станет утешать тебя.
- Мой отец Финвэ, король нолдор, берет в жены Индис из ваниар. Он сказал, что та давно любит его.
Нерданель молчала.
- Я, наверно, вернусь в Тирион... попозже. А потом поеду к Маханаксару и попрошу... проводить меня к маме. Наверное, это будет правильно. Я стоил ей всех сил. А там мы будем вместе.
- Давай лучше выйдем из этого леса. Полежи на теплой опушке... Жаль, я не очень-то умею петь слова сна. Но все же постараюсь, чтобы ты отдохнул.
Феанаро с горькой иронией глянул на девушку:
- Ты не думаешь, что я засну у тебя на коленях и уже не проснусь, как мама?
- Полагаю, ты сперва попрощаешься со своим и моим отцом.

Когда Феанаро поднял голову с расстеленной куртки, невдалеке горел костер. Пахло горячим хлебом и заваренными травами.
- Умойся и поешь.
- Я не хочу.
-- Ну, выпей отвара.
Глоток горячего питья словно растопил что-то внутри.
- Отец любит тебя, глупый. Каково будет ему, если ты и в самом деле вдруг уйдешь?
- А Индис?
- Любовь бывает разная. У моего отца есть мама, я и Лилталотэ. Можно ли высчитывать, кого он любит больше. Одинаково, но по-разному.
- Но Индис...
- Подожди высказываться, пока не увидишь ее. Вдруг она тебе понравится... Ты ей понравишься наверняка.
- Откуда ты знаешь?! - горячий отвар плеснул на колено.
- Я знаю тебя. Ешь и поедем к горам. Я, собственно, собиралась поискать там камень для оправы большого зеркала.

Может ли по-настоящему радоваться свету тот, кто не блуждал во тьме?
Финвэ казалось, что он вновь переживает миг, когда сошел с коня Оромэ у Эзеллохара. Индис Калимэ вошла в его дом, и словно растаяли вечные сумерки в комнатах. Свет и песня - новая королева нолдор. Хотелось делиться радостью со всеми вокруг. Вот только Куруфинвэ...
Где раздобыл он черную одежду? Он появился после десяти кругов света, какой-то отстраненный. Лицо осунулось, будто он только что встал после тяжелой раны.
- Yonja!
Сын дрогнул, но подошел с нарочитым спокойствием.
- Мы с Махтаниэн искали лазурит.
Король обнял его и почувствовал, как тот напряжен.
- Atarinja, я потом зайду к тебе в мастерскую.
- Нет уж. Сейчас будем обедать.
Индис ступила в комнату в ореоле света:
- Melin... О, Куруфинвэ!
Она обняла юношу. Тот стоял статуей, даже не расслабил плеч, чтобы женщине было удобнее их обхватить.
- Куруфинвэ, nilja, ты, наверное, голоден? Пойдем же к столу.
Финвэ придвинул стул сына вплотную к своему. Короля беспокоило, что тот не поднимает глаз от скатерти и даже, кажется, с трудом глотает.
- Ты нездоров? Свалился откуда-нибудь?
- Нет. Просто... мы недавно поели в доме Фаньявэн. Как привезли камень, так нас посадили обедать.
Финвэ притянул к себе сына и быстро ощупал его голову.
- Говоришь - не свалился? Откуда же ссадина на затылке? Целый круг света никуда больше не побежишь. Полежи у себя, почитай.
Куруфинвэ тронул затылок. Он не помнил, где ударился. Может, зацепило веткой, когда мчался опрометью от города?
- Все почти зажило.
- Пусть заживет не почти а совсем.

[Эстелин]

Продолжение

В комнате полумрак, сильно пахнет букет белых лилий на столе. Свиток давно на полу. Шелестит песок в больших часах. Смешался за окном золотой и серебряный свет.
Если встать, то придется выйти из комнаты, а этого очень не хочется. А время все тянется; тугое, как вареный сок белокорых деревьев. Томительно ждать, пока оно пройдет
Мама ушла давным-давно. Неужели ей не надоело дремать вот в таком сумраке, не захотелось пойти в лес, сбежать по лестнице и окунуть ладони в фонтан? "До конца мира" - это же невообразимое множество переворотов часов. и не таких, как на его полке со свитками, а большущих, какие он видел у мореходов тэлэри. Разве возможно провести их вот так, лежа и глядя в пустоту? Только один раз смешался свет над городом, а он уже измучился, убивая ничем не занятые часы...
Приоткрылась дверь.
- Хочешь, я спою тебе слова сна, Куруфинвэ?
- Называй меня Феанаро.

Тирион весь выстроен из белого камня. Мастера тесали и резали плиты, чтобы город радовал взгляд. Но спрятаться от дождя годится и домик из досок, который с друзьями можно сколотить за круг света. Возле бьет из склона холма мощный родник. Старые деревья окружают луг, отгораживая его от города.
Феанаро старался ничего не брать из отцовского дома. Даже на дощатую кровать накидал сухой травы и накрыл своим плащом. В углу на столе привинчены тисочки и шлифовальный круг для работы, за домом наскоро сложена печь. Рокко-сурэ не уходит далеко - в любую минуту его могут позвать, чтоб уехать надолго.
Финвэ сделал вид, что почти не огорчен фантазией сына. Ребенком тот строил шалаш в саду, а теперь вот соорудил нелепое жилище. Пусть проводит время там, если ему все еще хочется играть в Покинутые земли. Когда же сын все-таки заходил домой, король немедленно сажал его за стол и старался кормить чем-нибудь особенным. Уговаривал отдохнуть в своей комнате. Что за удовольствие валяться на шуршащей сухой траве, если ждет свежая мягкая постель?
И пусть сын переоденется. Он что, собрался подкрадываться к оленям во Внешних землях?
Феанаро подчинялся, не желая огорчать отца.
В комнате Мириэли ни одна вещь не поменяла своего места. Даже обрывки алого шелка оставались приколотыми к раме станка. Мама не убрала их, когда закончила ткать пояс.
Феанаро поднимал резную крышку сундука. Зачем ему все это? Нужна кожаная куртка, чтобы искры и брызги металла не обжигали; меховые сапоги и плащ, чтоб взбираться в снега на вершинах гор.
Он перебирал шелк, тонкий лен, легкую шерсть. Если бы мама была с ним, он надел бы вот эту рубашку цвета темных роз, вышитый золотыми ветками плащ, стянул гибкую талию узорным поясом...  Рокко-сурэ нетерпеливо бьет белым копытом в траву, прижимает уши и вдруг срывается в такой галоп, что всадника заваливает на круп. Кони Финвэ и Мириэли бросаются следом, стараясь настичь; свистит ветер, раздувая волосы и дергая ворот рубашки...
Нет, лучше бы он пошел к фонтанам и перед всеми собравшимися там подал маме руку, приглашая танцевать. Плавно скользит королева вокруг опустившегося на колено сына, опираясь кончиками пальцев на его ладонь, и тут же летит с ним в вихре быстрой музыки...
Но лицо Мириэли все время нечетко. Финвэ показывал сыну, раскрывая свою память, какой была его мать. Она сидит на камне над темной водой и смотрит на отражения звезд; бежит по полегшим травам, короткое платье развевается вокруг быстрых ног; поднимает обвитую тяжелыми косами голову от шитья. Но сам Феанаро помнил только что-то теплое и мягкое, да еще огромные глаза без блеска, смотревшие сверху нежно и печально...
Хорошо. Он наденет вот эту светло-синюю рубашку, выбранную по вороту узором серебра и черни. Отец хочет, чтобы он присутствовал на королевском совете. Опытные мастера уже прислушиваются к неожиданным и метким замечаниям Финвиона.
- Nilja, ты готов? Отец ждет тебя, чтобы вместе пойти к фонтанам.
Индис, далекая и прекрасная. Ее невозможно представить себе сидящей на пороге шатра или бегущей под холодным дождем. Вокруг нее всегда свет, словно появилась она из росы Лаурелин. Потому и носит он, Феанаро, только черное - в память о матери, пришедшей сюда из мира без света.
- Да, tari, я уже иду.
- Не убегай сразу после совета, nilja. Отец огорчится, если приглашенные сегодня на ужин не увидят тебя.
Феанаро наклоняет голову. Ради отца он вытерпит в этом доме еще круг света.

- Феанаро! Ну ты и причудник! Мама сказала, что тебя надо просто нашлепать, как ягненка.
Нерданель, одетая по-рабочему, распахнула дверь в хижину и бросила на кровать огромный узел.
- Неужели ты не мог просто попросить у кого-нибудь настоящую постель и скатерть? А твои миски я сейчас перебью и принесу тебе хорошие.
- Сперва принеси, а то нам придется есть простоквашу из горстей.
- Ты и до этого додумаешься. Что ты делаешь?
- Попался странный камешек. Когда я его гранил, думал найти в нем звезду. А он вдруг начал скручивать свет в пучок. На что он годится?
В глаза Нерданели ударил огненный луч.
- Ты ослепил меня, чтобы я не заметила, что на столе у тебя осталась одна сухая корка?.. Подожди, не убирай камень. Это интересно. Луч появляется, когда свет падает вот на эти грани?
- Естественно. Получается, что в нем есть что-то вроде трубки для света.
- Пожалуй, это не так уж бесполезно. можно же...
- Постой. Я уже понял.Такой алый зайчик, падая на стекло или прозрачные камни, придаст им цвет и блеск.
- Лучше на воду. Ведь если подсветить этим струи фонтана...
- Ну, да! Только надо разобраться, чем он отличается от других.
- Сперва поешь, а то высохнешь, как зрелый стручок.
- Ты будешь обедать со мной?
- Конечно. Я забежала прямо из литейной - видишь, в чем я? Сейчас перекусим, и иди к нам. Будем лить сигнальные колокола. У нас в саду уже полно детей - дожидаются, чтобы первыми позвонить в них.
Хлеб еще теплый, варенье в горшочке, свежий маслянистый сыр. Они едят, смеясь и болтая, обмениваясь шлепками по коленям. Сюда не дотягивается золотое видение Индис.
- Так и будешь жить в доме, где между досками пола пробивается трава?
- Нет, разумеется. Выстрою большой, чтоб было куда пригласить многих. Но сперва кузницу и литейную. Эта печь во дворе не годится для ращения камней.
- Зови работать и нас с отцом. А Лилталотэ хочет посадить у себя растение, колючее как связка копий, но дающее удивительно вкусные плоды. Его привезли с запада, и оно прижилось в садах.
Нерданель крутит в пальцах кристалл. Алый луч скользит по стене.

В жизнь Индис все же вошла печаль. Имя ей было Куруфинвэ Феанаро. Мальчик дичился ее, огорчая отца. Ей, готовой любить весь свет, никак не удавалось найти путь к его напряженной душе. "Да, tari... Нет, tari... Хорошо. Я пойду к себе".  И неприступный взгляд темно-серых, светящихся изнутри глаз. Всегда хотелось обнять его, прижать к груди упрямую голову. Но она не решалась. В юном нолдо жила и шевелилась неизбывная печаль, медленно перерождавшаяся во что-то опасное. Если бы Финвэ заметил ее, Индис. раньше! Она вырастила бы его сына, бережной и светлой любовью залечила бы его рану, как она сумела исцелить горе короля. А теперь и не понять, как подступиться к Куруфинвэ.
- Nilja, ты опять уходишь?
- Я хочу кое-что сделать у себя, tari.
- Присядь рядом со мной.
Феанаро присел на диван - на расстоянии вытянутой руки, прямой. как свечка.
- Я все думаю: что ты ешь, когда по десятку кругов света пропадаешь где-то? Сидишь голодным?
- Нет, tari. Я беру у хозяек хлеб и молоко.
- Это никуда не годится. Приходи каждый день хотя бы к обеду.
Молчание в ответ.
- Ногти обломанные, сбитые. Сейчас я это исправлю.
Пока Индис подравнивала ногти сыну короля, ей казалось, что в руке у нее сосульки, какие нарастают на сводах самых глубоких подвалов города.
- Вот так лучше... Волосы у тебя подрезаны совсем коротко. Кто тебя так остриг?
- Нерданель Махтаниэн.
- Это не очень красиво.
Снова отчужденное молчание.
- Ты придешь обедать?
- Если отец позовет.
Феанаро встал, чуть поклонился и вышел на веранду. Свет скользнул по глыбе льда и бессильно отразился в пространство.

Финвэ перехватил сына у выхода.
- Куда ты снова убегаешь?
- Мы закончили строить мастерскую, надо начинать сушить печи.
Король обнял Феанаро, и тот с облегчением положил голову ему на плечо.
- Я тебя почти не вижу, yonja.
- А ты приходи ко мне!
- В твою хижину? Честное слово, в Походе мы строили лучшие дома.
Феанаро рассмеялся:
- Это пока. Потом у меня будет дом не хуже, чем у других, вот увидишь.
- И ты совсем бросишь меня?
Финвэ сказал это и тут же испугался - глаза сына блеснули отчаянно.
-Никогда, atarinja!
- Ну-ну! - король поспешил успокоить его, переведя все в шутку. - Я же вижу, сколько девочек на праздниках не сводят с тебя глаз.
Феанаро равнодушно пожал плечами:
- Да? Ну а мне-то что?
- Однажды какая-нибудь возьмет тебя за руку и уведет еще дальше. Но я не буду в обиде на нее. Ведь в моем доме прибавится гостей.
- Atarinja, я скоро уеду надолго.
- Куда ты собрался?
- К Ауле. Я хочу узнать у него... Мне пришла одна мысль.
- Что за мысль, yonja?.. Давай присядем и поговорим подробнее.
- Я, кажется. понял, как растут кристаллы. У них внутри есть какие-то линии, по которым они выстраиваются. И я хочу научиться управлять этими линиями, чтобы камень рождался не какой попало, а замысленный мной.  Мы с Нерданелью уже пробовали менять окраску камней, но пока что вырастают либо уродцы, либо мутные и некрасивые.
- Хорошо, yonja. Только не убегай пока. Пообедаем вместе, и я схожу к тебе - посмотреть, что вы с Махтаниэн творите. А когда вернешься от Ауле, попробуем сделать расплав вместе.

Дом Великого Кователя врезан в склон высокой горы. У огромного портала - строй древних вязов и жесткая метельчатая трава. За обширным залом начинается коридор, ведущий в глубь земли. На стенах его нашли себе место все минералы Арды. Красный и серый гранит - мускулы тверди, сверкающие кварцевые кости и еще множество пород, дающих стойкость фундаменту мира.
Ауле встретил приехавших нолдор, словно только что оторвавшись от работы. Безрукавка из тонкой замши облегала могучий торс, кожаные штаны усеивали пятнышки окалины, рыжие волосы стянуты обручем вокруг лба. С высоты своего  роста глянул повелитель огня и камня на гостей золотистыми веселыми глазами.
- Рад видеть вас. А ты, Куруфинвэ Феанаро, мог бы заезжать и чаще.

Бесконечная лестница уводила все ниже в недра. Из глубины впереди слышался грохот, накатывали волны жара. Феанаро шагал по ступеням рядом с Великим Кователем. Нерданель, тоже одетая в кожаные доспехи литейщика, держалась за спиной Финвиона. И с площадки им открылось оранжевое бурлящее озеро.
- Смотрите, юные нолдор. Здесь, разогретые огненным сердцем Арды, кипят слагающие ее вещества. Они растекаются в трещины остывших пород и порождают всевозможные кристаллы. От многого зависит, станет ли капля расплава изумрудом или куском сине-зеленого корунда. Легкое устремляется вверх, создавая линии роста, тяжелое ограничивает его порыв.
Густая масса внизу клокотала, вздувая пузыри. Феанаро ступил на самый край и бросил платок. Лоскуток полотна вспыхнул. На поверхность озера упал лишь неощутимый пепел.
- В наших печах жар куда слабее. Как разогреть вещество, чтобы оно стало таким однородным? Может, подавать в огонь больше воздуха?
- Мои горны греет сам Подземный огонь. Думай, как заставить уголь пылать жарче... Но не стой так близко к обрыву. Даже я не успею подхватить тебя, если покачнешься, заглядевшись на огненный круговорот веществ.
Феанаро чуть улыбнулся и отступил на шаг.

Феанаро потер глаза:
- Я, кажется, совсем ослеп, рассматривая эти кристаллы.
Перед на столе громоздился сверкающий ворох.
- Я тоже... - Нерданель встала и потянулась всем своим гибким сильным телом. - Но надумала пока, что расплаву не обязательно сильно кипеть. Пусть, перемешанный, он остывает спокойно. Даже тигель надо ставить так, чтоб он не качнулся.
- Верно! Вот отчего муть - от встряхивания тигля!.. Но все же сперва расплав должен стать совсем жидким. Да и как добиться, чтобы остывал он без резких охлаждений?
- Позвать помощников, и пусть качают меха наперемену.
- Это быстро всем надоест. И в первую очередь - мне... Пойдем посидим под деревьями.
У подножия горы бил родничок, и вокруг него цвели желтые калужницы.
Феанаро упал навзничь и заложил руки за голову. Поясок отвис на втянувшемся под ребра животе. Юноша забылся дремотой. Мешались перед ним видения огненного жерла Арды и пустынных равнин Внешних земель, а взгляд был устремлен на бегущую по песку воду. Стебелек травы то сгибался под напором родниковой струи, то, пересиливая ее, выпрямлялся.
Вдруг Феанаро резко вскочил на колени, сорвал стебелек, черкнул им по песку - тот сразу сломался - выдернул толстый початок розового цветка и принялся что-то рисовать.
- Нерданель, у тебя бумага с собой?
- Нет, конечно. А что?
- Ладно... - он провел несколько линий, загладил их ладонью, нарисовал другие.
- Что это у тебя?
- Понимаешь... Вода - она течет и толкает. Сильно. Если сделать мельничное колесо с широкими лопастями, крутиться оно будет мощно. А на вал ступицы насадить другое, маленькое, со множеством крыльев, и заключить в трубу. Пусть это маленькое колесо гонит воздух в горн!
Нерданель наклонилась над чертежом:
- А как...
- Подожди! Надо сделать колесики, передающие движение одно другому, и вал можно поставить вертикально.
- Молодец! - девушка поцеловала его в щеку.
Феанаро торопливо утерся ладонью, продолжая чертить.
- Вот такое колесо, а над ним другое, поменьше. И крыльчатка завертится еще быстрее!

Удары выбивали белые и красные искры из куска металла. Вала и нолдо наперемену опускали молоты на светящуюся поковку. Нерданель, сидя в углу, быстро набрасывала на листе две обнаженные по пояс фигуры: мощного Ауле и гибкого Феанаро.
Клещи опустили круглый кусок света в воду, пар с шипением метнулся к потолку.
Еще парящая поковка легла на верстак.
- Это уже готово к работе. Твой механизм, Феанаро, сам отшлифует зубцы.
- Спасибо за помощь, Великий Кователь!

- Что ты рисовала в кузнице, Нерданель?
- Тебя и Ауле. Рядом вы были удивительно красивы. Смотри, какие толстые мышцы на руках валы, как блестит на них отсвет огня. И ты - белокожий, быстрый, как волна, рисунок мышц под кожей четок и неуловим одновременно...
- И что, по-твоему, красивее? - Феанаро отправил в рот кусок копченого мяса.
- Красивее? Что за вопрос? Ты можешь сказать, кто красивее: конь или олень? И тем более: конь или стриж? Все можно сравнивать лишь по отдельным качествам. А главное, интересен был именно контраст. Есть вещи очень разные, но равные по значению. Так и эльдар: пусть различаются видом и характером, но равняются в...В воплощении себя в жизнь, что ли... Ну, представь себе, что все в Тирионе точь в точь похожи на тебя. Или на меня. Интересно было бы жить в таком городе?
Феанаро расхохотался:
- Ужасно увлекательно! Все нисси окунают нэри в фонтаны и причесывают, закрутив им руки за спину!
- А нэри швыряют нисси в волосы репьи, называют линючими кошками и овцами. Думаю, через круг света город опустел бы, потому что каждый побежал бы из него в свою сторону!
- Я бы остался. Мне все равно, когда ты меня бранишь.
- Ах, все равно?!
- Нет-нет! Я неправильно сказал. Я очень уважаю твои замечания... если еще не поел. Вот, когда буду сыт, можешь хоть задушить...  Опять ошибся! Когда сделаю воздуходувку к горну и печи и выращу камни.
- Какой ты еще ребенок! Силен как вала, а сам...
- Как вала? Значит, ты уже не сможешь катать меня по траве!
- Смогу и еще как!
Белая и смугловатая ладони обхватили друг друга. С полминуты упертые в стол локти вздрагивали от напряжения, а потом рука Нерданели оказалась прижатой к скатерти. Но Феанаро вдруг прищурился гневно:
- Ты поддалась! Мне этого не надо!
- Ну, поддалась чуть-чуть. Мне просто надоело бороться. Тебе ведь еще долго расти, и ты, конечно, станешь сильнее, раз уже сейчас почти одолел меня.
Холодный блеск в серых глазах погас. Феанаро взял еще кусочек мяса, мазнул его острым соусом.
- Мама не стала бы бороться со мной на локтях. Но сказала бы также... Давай на обратном пути в Тирион сделаем круг на юг? Хочется проехаться подальше.

Ветер гнал волны по созревающим полям. Феанаро, сидя на березовой опушке, рассматривал василек.
- Знаешь, ведь ростом олвар управляют те же законы, что и кристаллами.  Смотри: вот центр и лучи от него. Те звезды в изумрудах - они порождены вот этими линиями.
Он провел пальцем по лепесткам.
- Я не сомневаюсь. Олвар берут нужное себе из земли, то есть те же вещества, что слагают камни.
- Как у тебя все просто получается! - Феанаро стегнул Нерданель по спине цветком. - Почему же тогда олвар не тверды, как камень?
- Наверное, потому, что построены из легких веществ и заключают в себе воду...
Недотрога из пальцев девушки плюнула ему у нос семенами. Он дернулся было вскочить, но тут же отвлекся на другой цветок.
- Зато не бывает кристаллов с пятилучевой симметрией, а пятилепестковых цветков множество...
Тень упала на сидящих на траве нолдор. Они подняли головы.
- Приветствуем тебя, Кеметари.
- Что завело друзей Ауле в мои поля и сады?
 Иаванна рассматривала их зелеными, полными доброго внимания глазами.  Платье валиэ было сплошь заткано золотом по светло-коричневому, в венке кос качались ягоды боярышника.
- Просто мы не спешим домой, - ответил Феанаро.
Иаванна, наклонившись, поставила его на ноги и сильной ладонью пригладила черные волосы.
- Ты почти вырос, сын короля нолдор. Когда-то я благословила брак твоих родителей и твое рождение. Я не умею предвидеть судьбы, но чувствую, как бьются в тебе неизмеренные еще силы. Я рада, что ты есть в этом мире.
Кеметари также легко подняла Нерданель.
- И ты сильна, полна жизни и красива, дочь Аулендила. Великий Кователь приветствовал твое появление на свет. Хотя оба вы заняты делами огня и металла, но и я люблю вас. Что-то предчувствую, связанное с вами. Нечто великое и прекрасное принесете вы в Арду.
Валиэ прижала их обоих к своей тугой груди и шагнула в поле. Колосья расступались перед Матерью Живого, а она, такая же могучая, как Ауле, скользила между ними, не задевая ни одного стебля.

Дом на поляне строился с размахом: большой зал, чтобы беседовать с гостями и помощниками, которых у Феанаро все прибавлялось; две террасы, на втором этаже комнаты для тех, кто остается надолго. Но сам будущий хозяин перетащил дощатую кровать в мастерскую. На ней он отдыхал пару часов и снова хватался за работу.
Финвэ приезжал, смотрел на непотухающие печи, на горы измельченной руды, а потом хватал сына в охапку и сажал на холку своего коня. Феанаро пытался вырваться, требовал дать ему хотя бы смыть с рук сажу. Конь, скосив глаза, пускался галопом к городу.
В доме у башни царила Индис. Ее присутствие было ощутимо издали, как тепло камина. И Феанаро, только что смеявшийся и вертевший головой так, что волосы его хлестали короля по лицу, замирал, сжимался настороженно.
Потом он, переодетый в цветное, богато украшенное, выходил к общему столу и садился слева от короля. Индис с улыбкой подкладывала сыну Мириэли самое вкусное, но никогда не получала от него ничего, кроме холодно-вежливой благодарности. Королеве казалось, что она недостаточно добра и внимательна к нему.

Нерданель положила на стол овальный, одетый чешуей плод. Нежный, но сильный запах сразу перебил привкус дыма в воздухе.
- Это посылает тебе Лилталотэ и просит поцеловать три раза в благодарность за садовые ножи.
- Ну, целуй поскорее и покажи, как потрошить эту растительную ящерицу.
Вскоре они дочиста выкусывали кисло-сладкую мякоть от самой кожуры.
- Как тебе показалась ящерица моей сестренки?
- Но персики вкуснее! - Феанаро улыбнулся задорно.
- Я принесу еще пару, а ты отвези их своему отцу.
- Он сам скоро приедет сюда.
Нерданель сжала в кулаке пучок кожурок.
- Я бы на твоем месте все же постаралась подружиться с Индис. Хотя бы, чтобы не огорчать Финвэ.
- Ты сперва окажись на моем месте, а тогда... Вот тебе и возможность.
Индис, почему-то одетая в длинное платье, соскочила со спины серебристо-серой кобылы.
- Иди, встреть королеву.
- Ну, нет! Вот тебе мое место, - Феанаро за руку перетащил Нерданель на свой стул, а сам выскользнул в окно.
Индис приоткрыла дверь.
- Приветствую королеву.
- Приветствую юную мастерицу.
- Феанаро нет дома?
- Наверное, он ушел в мастерскую.
- Дверь там закрыта. Ты не возражаешь, если я подожду его здесь?
- Как я могу возражать? Я не хозяйка в этом доме.
Индис глянула на девушку лучезарными синими глазами.
- Но ты дружишь с Феанаро. Может быть, ты скажешь мне, что заставляет его жить в этой лачуге и... избегать меня?
Нерданель посмотрела на чешуйчастые корки.
- Он не хочет, чтобы кто-то занимал место его матери.
- Разве я пытаюсь сделать такую глупость? Я люблю его и ничего не требую взамен. Ведь не бегает же он ото всех женщин? Пусть и ко мне относится, как к любой другой. Большего мне не надо.
- Ты - не другая, Индис. Ты - жена его отца.
Наверное, впервые в жизни на глаза прекрасной ваниэ навернулись слезы.
- Что же мне сделать, чтобы Феанаро перестал дичиться? Я всего лишь поделилась своей любовью с королем, и это принесло Финвэ счастье. Я хочу того же и его сыну. Неужели он никогда не поймет этого?
- Феанаро, наверное, единственный, кто полностью понимает, что такое "никогда".  Я видела, как Феанаро смотрел на женщин, играющих со своими малышами. Мир переменится, в нем исчезнет всякое горе, но в его жизни такого уже не будет ,действительно, никогда.
- Как жаль, что он не достался мне малышом!.. Нерданель, nilja, я вижу, что ты умна не по годам. Попробуй объяснить ему... Я надеюсь, что время все же помирит нас с ним. Прощай, я еду в город. И постараюсь стать еще внимательнее к Феанаро.
- Я помогу тебе сесть на коня, королева.

Над новым домом возводили крышу. Феанаро, просидевший за волочильным станком чуть ли не два круга света подряд, лазал по стропилам вместе с мастерами. Любым ремеслом он овладевал мгновенно и желал участвовать в каждом этапе строительства.
На доски укладывали черепицу из полупрозрачного голубого стекла. Хрупкие на вид, эти пластины нельзя было разбить молотком.
- Феанаро, твой отец едет! И с ним еще кто-то. Кажется, королева...
Нога вскочившего юноши скользнула по плитке. Сидевший рядом кровельщик не успел схватить его за руку.
Финвэ бросился к лежащему на траве сыну. Тот оперся на руки и попытался встать. Тут же испарина выступила у него на лбу, губы посерели...
- Халлвэн, помоги! - крикнул король своей спутнице.
Та подхватила Феанаро, помогая устроить его лежа.
- Кто надоумил тебя лазать по верхотуре, не привязавшись веревкой? - высокая нолдэ гневалась со слезами на глазах. - Король, он же сломал ногу! А я-то думала порадовать своими колокольчиками... Ну-ка, дыши! Лучше стони, пока тебе не помогут.
- Yonja, ну как же ты так... - король торопливо поцеловал сына.
Феанаро отпустил прикушенную губу:
- Atarinja, ну, ушиб колено, подумаешь. Оглянуться не успею, как заживет...
- А ну, молчи, озорник! - Халлвэн подсунула ему под голову свою свернутую куртку. - Все мальчишки одинаковые... Стони, говорю тебе, храбрец непутевый!.. И помощники у тебя такие же - до сих пор никто не догадался бежать за владеющим искусством исцеления!
Нолдэ явно была стеклоделом - руки ее покрывали мелкие ожоги и пятна от кислот. Она гладила Феанаро по щеке, по голове, продолжая, однако, смотреть на него с хорошо отрепетированным гневом. Юному мастеру, несмотря на боль, стало смешно.
- Халлвэн, зачем меня так бранить? Разве я нарочно упал?
- С вами, мальчишками, только так и надо. Иначе не останется времени на работу - только и будешь перевязывать ожоги и порезы. Я на своих учеников прямо сразу забранюсь - они делаются осторожнее.
- И никто не обжигается?
- Как бы не так! Горшок меда уходит на их руки и носы!
- Ты ехала ко мне?
- Хотела посмотреть, как ты окрашиваешь стекло. И вот, привезла колокольчики, чтобы повесить их на веранде. Ветер будет наигрывать на них каждый раз новую мелодию... А ты вон что устроил! Будь ты моим сыном - до цветения садов смотрел бы в окошко!
Финвэ, гладя ладонь Феанаро, поглядывал на строгую мастерицу с благодарностью. Сына надо было побранить и как-то наказать, но король просто не умел этого сделать.
- Покажи колокольчики, Халлвэн.
Стекло ртутно блестело снаружи. Феанаро чуть качнул рукой, серебряный язычок коснулся боевого кольца, и тихий звук  поплыл над поляной. Не был он весел, не был печален - что-то далекое, неясное, радостно-тревожное  прозвучало в песне стекла и металла. Другой колокольчик зазвенел голосом пониже, словно ожидаемое приблизилось.
- Нравится?
- Да... Высота звука от чего больше зависит: от диаметра кольца или толщины стенок?
- Диаметра кольца, конечно... Ты только не прикидывайся, что тебе не больно! Король, в кровать его - и дверь на палку... Элениэн, serme, наконец-то!
Нолдэ-врачевательница встала на колени рядом с Феанаро и быстро провела ладонью ниже его левого колена. Тот невольно сжал в пальцах траву - показалось, что кости не больно, но ощутимо шевельнулись.
- Serme, займись им скорее! Когда плачут, плохо; а когда вот так молчат - еще страшнее...
- Сейчас, Халлвэн. Отойди пока и помолчи. И ты, король. Закрой глаза, Феанаро, и вспомни что-нибудь спокойное.
- Халлвэн, приезжай когда созреют яблоки. А колокольчики оставь, я их обязательно повешу.
- Тебе велели молчать, озорнику!
- Да, yonja, усни скорее. Мне ведь тоже больно.
Феанаро отдался рукам и голосу Элениэн.

Плотные занавеси на окне. Раненому положено как можно больше спать. Если не спишь, то в ноге начинает пульсировать боль. Когда очнулся первый раз, показалось, что снова только что ударился. Даже губу прикусил до крови. Хотел позвать отца, но вспомнил об Индис и терпел, пока не пришла Элениэн. Снова сон и пробуждение. Боль теперь появляется, если неловко шевельнешь  толстой, как бревно, ногой. И начинает тихонько постукивать: я здесь и жду следующего движения...
Феанаро улыбнулся. Отец пришел явно с целью его поругать, а вместо этого играл с ним в шашки не меньше трех часов. Потом спохватился, обещал долго не выпускать из дому и стал поить бульоном с ложки. Это было смешно: словно снова стал совсем маленьким.
Проснувшись в следующий раз, он взял у отца чашку и выпил пахнущий пряностями отвар, а есть творог с медом отказался. Элениэн, узнав об этом, щелкнула его по носу и впихнула несколько ложек. Кости должны из чего-то расти, сказала она.
Да, все строится из чего-то. Надо только подобрать вещества так, чтобы росло нужное...
- Феанаро, ты не спишь?
Индис: гибкая, золотистая. В руках подносик с какой-то едой, глаза издали гладят ласковым теплом.
- Нога не болит?
- Нет, tari.
- Тогда я тебя сначала причешу. Не двигайся, я сама подложу еще подушку.
Она, осторожно придерживая, разбирает спутанные пряди, потом сплетает их в косу и перевязывает голубой тесьмой.
- Тебе удобно будет так лежать?
- Спасибо, tari.
Теперь ее легкие пальцы снимают повязку с левого локтя, черпают из баночки зеленоватую мазь, скользят по кровавой корке.
- Не больно?
- Нет, tari.
На тарелке куски морской рыбы, посыпанные зеленью. Индис готова класть их прямо в рот раненому и уже цепляет ложкой один...
- Я сам, tari.
Королева отобрала пустую тарелку, сделал было шаг к двери и вдруг поставила подносик на стол. Феанаро даже не успел ничего подумать - Индис, присев на кровать, прижала его к себе.
- Глупый, упрямый, несчастный мальчик! Я люблю твоего отца и тебя. Очнись же от пережитого горя! Неужели ты так и будешь жить с холодным камнем в душе? Он причиняет тебе боль. Открой его свету, и пусть он, наконец, растает! Ни я, ни  Финвэ не можем быть счастливы, пока ты ходишь в этой черной холстине и прячешься в своей хижине. Или, - она, обхватив ладонями лицо юноши, повернула его к себе, - мне уйти от короля?
- Нет, tari, - Феанаро высвободился из ее рук. - Это будет еще хуже.
Слеза упала на его руку. Феанаро вздрогнул и закусил губу. Жена его отца плакала над ним, требуя невозможного. Напрасно Нерданель отговорила его тогда ехать к Намо... Но, разве что-то упущено? Это можно сделать прямо сейчас. Пусть только кто-нибудь поможет взобраться на спину Рокко-сурэ...
- Не надо, tari. Если тебе и отцу хорошо вместе... пусть так и остается.
- Ты ведь не сердишься на меня? Не будешь больше шарахаться за дверь, когда я прохожу по дому? Прятаться в саду, чтобы не встретиться со мной? Я не требую любить меня. Смотри на меня как на любую другую, melin! Как на сестру отца, как на хорошую знакомую.
Феанаро медленно кивнул.
- Ну и хорошо! - она быстро поцеловала его. - Отдыхай. После смешения света я помогу тебе умыться, а ужином тебя накормит отец. Элениэн говорит, что кости у тебя уже схватились, скоро снова встанешь на ноги. Помочь уснуть?
- Я сам смогу, спасибо... Индис.


Серебристые ивы под мелким дождем... Узнаешь ли ты своего Феанаро, amme? Постарайся вспомнить его. Здесь он лишний. Не будет у короля сына - не будет и огорчений, которые он причиняет. А задуманные рукодельные камни... Кто-нибудь другой добьется успеха.
Снова колыхнула воздух открывшаяся дверь.  Феанаро опустил ресницы... Но это же не Индис!
- Лежишь и думаешь о чем-то мрачном, как пещера? - Нерданель сунула в его ладонь мохнатый абрикос.
- Откуда ты это взяла?
- О чем еще можно думать в кровати с больной ногой? Сильно болит?
- Почти не чувствую. Наверное, смогу и стоять.
- Разве что на голове! - щипцы в ее руке раскусили абрикосовую косточку.  - Крышу тебе покрыли и собираются штукатурить стены. Я возьму и нарисую на лестнице вершины Пелор - как они видятся из Валмара. Не понравится - замажем.
- Понравится. Не мне, так другим... Нерданель, позови Рокко-сурэ и помоги мне на него сесть.
- Куда ты собрался ехать? Разболтаешь ногу - тебя снова усыпят на четыре круга света.
- Я хочу уехать... совсем.
Нерданель замерла с недоеденным абрикосом в кулаке.
- Да. Потому что...
- Потому что ты потихоньку сходишь с ума! Подумай, что будет с твоим отцом? Ты когда-то говорил мне, что чувствуешь вину перед Мириэлью. Но твоя мать родила тебя, не спрашивая твоего согласия. А что же ты не сказал Финвэ тогда прямо сразу: не хочу другой женщины в доме? Король поступился бы любовью ради тебя! Но ты не возражал... Могу представить себе, как кивнул гордо: пусть приезжает Индис. Теперь же не выдержал взятого на себя долга?! И оставишь отцу навеки реальную вину перед тобой?!. Ты что, плачешь?
- Я не умею плакать. Разучился тогда... в лесу. Ты говоришь правду. Я глупый ребенок, который забыл собственные слова. Ты выбила из меня эту дурь навсегда. Дай мне щипцы.
Феанаро вдруг стиснул стальными губками свое левое запястье.
- Ты что делаешь?!
Он посмотрел на затекающие кровью ссадины.
- Чтобы запомнить, как надо правильно думать. Хочешь поиграть в шашки?

[Эстелин]

Продолжение

- Феанаро, сколько красивых штук валяется у тебя возле стенки! - Лилталотэ сгребла в подол зеленые и розовые камешки.
- Это просто мусор. Зачем он тебе?
- Выложу клумбу... Что ты сейчас делаешь?
- Золотую нитку для вышивания.
- Можно, я покручу?.. А ты знаешь, что у тебя скоро будет сестренка?
- Знаю.
- Радуешься?
- Ну, да... Не дергай ручку, оборвешь проволоку. Тянуть надо плавно.
- Нет, ты плохо радуешься.
- Что, мне пойти, попрыгать на травке?
- Если бы у меня была младшая сестренка, я бы, знаешь, как радовалась?!. А то Нерданель старше, она все умеет А младшей я бы помогала... играла бы с ней...
- Лучше оставь станок. Нитка должна быть ровной.
- Нет, я еще покручу... Я бы ее на дерево подсаживала, учила бы в мяч играть. А когда все танцуют, посадила бы ее себе на плечи. Она бы воображала, что такая большая, и смеялась бы...
Девочка не видела, как странно смотрит перед собой Феанаро. Губы его вздрагивали, словно от желания улыбнуться, а в глазах стыла горечь. Он резко себя одернул.
- Лилталотэ, а как растут эти твои фрукты в чешуе?
- Хорошо! Я тебе еще принесу! Только незрелыми их есть нельзя - весь рот обожгут. И вообще: еще два раза соберут урожай, и я поеду к Иаванне, учиться воспитывать олвар. Ты то, что тебе не нужно, далеко не выбрасывай. Я буду приезжать и забирать у тебя камешки для сада.
- Сколько хочешь. Я чувствую: тут скоро наберется гора всякой ерунды.
- Да ты не огорчайся, что у тебя не получается. Сходи погуляй - и мысли придут. Так папа всегда делает.
Феанаро вдруг обнял девочку:
- Правильно! Сейчас я домотаю шпулю, а ты позови сестру, и мы поедем куда-нибудь.
- А куда? - Лилталотэ поддерживала наполненный камешками подол.
- Куда Рокко-сурэ захочет.
Девочка рассмеялась и побежала через поляну к городу.

Финвэ вскочил навстречу вбежавшей Олорэ.
- Что...
- А то, что у тебя замечательная дочка, король!.. Не спеши так, она теперь никуда не денется!
Индис сидела на постели, рассматривая маленькое личико, выглядывающее из пеленки. Она вскинула на Финвэ сияющий взгляд:
- У нее черные волосы, как и у тебя, melin!
- Индис!
Финвэ смотрел на разрумянившееся лицо жены и чувствовал, как тревогу из души вытесняет жаркая радость.
- Индис, я... позволь преподнести тебе подарок.
- А дочке? - лукаво спросила Олорэ.
- Дочке я дарю имя, в котором соединились имена ее родителей. Пусть зовется она Финдис Калимэ!
Королева засмеялась и подала ребенка мужу. Девочка приоткрыла темно-синие глаза, чмокнула и снова зажмурилась. Индис приложила к груди широкое ожерелье из алых камней и золотых листьев остролиста.
- Я надену его попозже, melin. Сейчас оно помешает мне покормить малышку.
Сбросив с плеча рубашку, королева поднесла ребенка к своей белой полной груди.
- Melde, ты выглядишь такой свежей, словно совсем не устала...
Олорэ рассмеялась:
- Твоя дочка так торопилась увидеть отца, что  совсем не задала нам работы. Теперь она немного поспит, а я принесу вам поесть. Все же маме не следует вставать с постели до нового смешения света, как бы бодро она себя не чувствовала.
- Индис! - Финвэ обнял жену.
- Melin, ты, видно, волновался, словно я собиралась вскарабкаться на скальную стену. Видишь - все хорошо, и все счастливы... а где Феанаро?
Олорэ приоткрыла дверь, подталкивая в спину сына короля. Тот был одет в синюю рубашку, волосы поддерживал серебряный обруч.
- Tari... Индис, я принес тебе подарок... за то, что у меня есть сестра.
- Ну, подойди же, nilja! - королева поцеловала его. - А теперь посмотри на сестренку. Может, она и не стоит твоего подарка?
Финвэ рассмеялся, но лицо его сына вспыхнуло. Феанаро наклонился над колыбелью и тут же выпрямился.
- Ты не хочешь взять ее на руки?
- Я боюсь. Она такая маленькая...
- И ты был не больше, когда Алассаннэ подала мне тебя, - Финвэ погладил сына по спине.
Феанаро коротко вздохнул и повернулся к королеве:
- Индис, в этом камне две звезды: синяя и розовая. Когда ты будешь поворачивать ладонь, они станут меняться местами.
Королева надела на палец перстень: камень с крупную ягоду клубники  в тонком золотом плетении.
- Наклонитесь ко мне по очереди, чтобы я могла поцеловать вас, не вставая, и идите. Я отдохну немного.

Феанаро поставил на верстак тигель и отошел в сторону.
- Нерданель, возьми молоток и грохни по нему.
- А почему не сам?
- Надоело. Боюсь, опять посыплется ерунда, годная для садовых дорожек твоей сестры.
- Ну, проверим!
На верстак из глиняной скорлупы вывалился буро-зеленый рыхлый кусок шлака. Нерданель быстро и аккуратно постучала по нему.
- Смотри!
На ее ладони тускло мерцал шестигранный стержень темно-красного цвета. Феанаро схватил камень, потер о свой рукав - грань замерцала оттенками пламени.
- Неужели получилось?!. Выбей все, а я сейчас!
Девушка успела смести шлак в корзину, когда он ворвался в литейную.
- Вот!
Отшлифованный кристалл сиял алыми и золотыми огнями.
Нерданель схватила Феанаро за руки и закружилась с ним вокруг печи. И тут же мастерская показалась им тесной. Распахнув двери, они выбежали на траву, толкаясь и заливаясь смехом.
- В самом деле получилось!
Вяз подставил свой толстый ствол и остановил их. Феанаро упал навзничь, держа кристалл над головой. Свет катался в камне каплей жидкого пламени.
- Мы с тобой молодцы? - спросил Финвион, смеясь.
- Конечно!
- Мы очень умные?
- Ужасно!
- Что мы сейчас будем делать?
- Соберем камни, умоемся и пойдем к моему отцу показать, что сумели.
- Ну, нет! - Феанаро рывком сел. - Сперва мы их рассмотрим, ограним, поставим шихту с медью и кобальтом в печь, а уже тогда...
- А с голоду не свалимся?
- Поблизости сад твоей сестренки - что-нибудь там сорвем, а хлеб у меня есть.

- Лилталотэ, хочешь увидеть двух чудищ? - Фаньявен стояла в дверном проеме. - Вот они: неумытые, нечесаные и пучеглазые, как совы!
Девочка, высунувшись из-за притолоки, засмеялась:
- Они совсем нестрашные, мама. Я, даже, кажется, узнаю их.
- Я принесла молоко, чтобы отпаивать вас, как заблудившихся оленят.
- Фаньявен, пожалуйста, не заходи сюда, - Феанаро снова крутнул шлифовальный круг. Мы сейчас закончим и сами придем.
- Смотрите, как бы не пришлось нести вас на руках. Или вы перестали считать время, застряв у верстака?
- Перестали, мама. Я совсем не знаю, сколько прошло часов.
Нерданель, не выпуская из рук зажима, сделала несколько больших глотков и передала белый кувшин Феанаро. Тот быстро допил молоко.
- Часов?! Трижды смешался свет над городом с тех пор, как вы затворились здесь!
Феанаро освободил из зажима камешек. На его ладонь словно упала малиновая искра. Через минуту Нерданель положила рядом оранжевый огонек.
- Смотрите теперь. Эти самоцветы родились в нашей печи из руд и пламени.
На ворсистом сукне лежали одиннадцать ограненных камней: темно-вишневые, алые, густо-розовые и цвета лепестков шиповника. Самый большой из них был со сливу, но и мелкие годились в перстни.
- Хоть вы и чумазы, как кроты, я вас поцелую! А отец подбросит вас к потолку, когда увидит это.
- Я их тоже поцелую... Феанаро, наклонись, не то так щипну, что подскочишь!
Собирая камни в берестяную коробку, Феанаро вдруг замер и досадливо куснул губу.
- Мы с тобой глупые, как столбы! - бросил он через плечо Нерданели. - Как теперь узнать, какие из них росли ближе к днищу или стенкам тигля, а какие выше, у корки?
- Мне показалось, что чем дальше от стенок, тем камень крупнее и гуще цветом. Следующий шлак будем разбивать по кусочкам и мерить кристаллы...
- Пошли домой! - Фаньявен обхватила дочь и Феанаро за талии и потащила из мастерской. - Голодные замурзайки, растяпы, домой!
Лилталотэ, хохоча, толкала в спины то сестру, то сына короля.

Финдис в одной короткой рубашке выбежала навстречу Феанаро.
- Toronkke, посади меня на окно!
Тот подбросил ее на подоконник.
- Ты пришел к папе?
- Да.
- Он сейчас беседует с Ольвэ. Поиграй со мной.
- Я не умею...
- Совсем не умеешь играть?
- В шашки. Или в мяч.
- Нет, давай, я как будто твоя мама, а ты мой сын?
Финдис сдвинула брови и погрозила пальцем:
- Ты опять испачкался в песке?
- Ну что ты...
- Это я как будто... Не сиди на окне, упадешь!
- Так это ведь ты сидишь на окне!
- Ой. глупый! Я тебе не разрешаю, а ты все равно садись.
- Раз ты не разрешаешь, зачем же я буду это делать?
- Так надо: дети должны шалить.
- Нет., я тебя не понимаю.
- А ты и вправду не умеешь играть. Лучше покажи, что принес.
Девочка рассматривала камни, встряхивая их в сведенных ковшиком ладонях.
- Они выросли у меня в мастерской.
- Разве камни растут?
- Конечно. Только очень медленно. Эти, например, зрели два лоа.
- Значит, они родились, когда мне исполнился годик, а потом все росли? А ты сидел и ждал? Тебе не было скучно?
- Нет. Я смешивал новые расплавы. Они сейчас еще в печи. Скоро мы расколем следующий тигель...
- Давай, я его разобью?
- У тебя не получится - он очень крепкий, его надо бить большим молотом. Понимаешь, я хочу сделать так, чтоб цвет и блеск изменялись по линиям роста, создавая внутри кристалла изображения. Звезды, цветы... Этого можно добиться, раз законы роста камней и живых олвар одинаковы...
Девочка ссыпала камни в коробку и вдруг с визгом повисла у брата на шее.
- Пойдем лучше в сад!
- Тебе не интересно, что я рассказываю?
Она помотала головой.
- Сделай лучше кораблик.
Черная жимолость свесила покрытые ягодами ветки до самой земли. Рожица Финдис разукрасилась синими полосами.
- Тебя теперь не отмоют.
- Отмоют. Один раз уже отмыли... А-а-а! - она шлепнулась на песок так, что рубашка взлетела до подмышек.
- Что случилось?!
- Ничего! Мне весело! Сейчас я полезу в фонтан, а ты меня не пускай.
- Зачем?
- Просто так! А то я буду брызгаться!
- Я возьму и уйду.
- Какой ты скучный!
- Yonja! - Финвэ сбежал со ступенек. - Дочка, ты грязная, как барсучонок.
Финдис обняла его колени и вдруг укусила за палец:
- Я же барсучонок!
- Ну, зверюшка, погрызи пока этот леденец, Yonja, ты что-то хотел мне показать?
- У нас получились настоящие самоцветы.
Король покатал самый крупный на ладони, поднял к свету.
- Тебе удается, что ни задумаешь, yonja. Хоть мы и вместе начинали трудиться над рукодельными камнями, я все же не очень верил, что у нас получится.
- Мне кажется, чем больше будет тигель, тем медленнее он остынет, и крупнее получатся кристаллы...
Камень упал на песок - Феанаро почувствовал на шее острые зубки.
- Леденец кончился, и я снова хочу кусаться... Нет, пусть братец подбросит меня в воздух.
- А потом я - еще выше!
Девочка с визгом перелетала из одних сильных осторожных рук в другие.
- Ты опять грязная и растрепанная. Как я посажу такую за стол? - Индис попыталась  строго сдвинуть брови.
- Я еще не очень грязная, - Финдис растерла в ладошках горсть жимолости. - Вот теперь можно идти мыться... Нет, сперва я испачкаю братца, чтобы он пошел вместе со мной!
И на щеке Феанаро отпечаталась синяя пятерня.
- Правильно, дочка. Моему сыну теперь  некуда деваться, и он сегодня останется дома.
Феанаро чуть кивнул.

Феанаро и Нерданель отбивали небольшие кусочки от шершавой губчатой массы и осторожно вылущивали из нее кристаллы всех оттенков зелени.
- Давай возьмем вот этот. Я его попробую огранить в розетку, - Феанаро показал камень в половину своего кулака, округлый, как почка.
- А я повожусь вот с этим.
- И чур - молчать, пока не закончим. Кто первый раскроет рот - залезет на вяз и покричит сорокой.
Со свистящим шорохом вертелись шлифовальные круги. Феанаро все же исподтишка бросал взгляды на соседний станок.
Трясогузка затанцевала в открытом окне, хватая мух; прошлась по подоконнику. Рыжий полосатый кот мечтательно прищурился в ее сторону с кожуха воздуходувки. Слышно было, как гудит пламя в далекой печи.
Феанаро закончил работу первым, но только откинулся к стене, не поворачивая головы. Давалось ему это трудно.
- Ну, посмотрим? - Нерданель положила перед ним свой камень.
В травянисто-зеленой глубине его мерцала восьмилучевая звезда. Она то потухала, то снова вспыхивала, меняя цвет лучей от морской воды до золотистой зелени.
Феанаро подтолкнул поближе свой. Этот был темен, как сочная зелень водяных растений, но и в нем возникали и исчезали голубоватые и золотистые лучи.
Они не побежали прыгать от радости. Молча смотрели то на готовые камни, то на тусклую горку необработанных, ощущая не усталость, а какое-то умиротворение.
- Пойдем купаться? - наконец предложил Феанаро.

Серебристые блики сплетались на едва заметных волнах. С берега одновременно горько и сладко пахло черемухой.
Феанаро, лежа на животе, чертил пальцем по песку многогранники.
- У кристалла есть сердце, от которого он нарастает. Вот мы научились направлять линии роста по прямым лучам. А что если скрутить их внутри камня? Тогда те самые струйки света будут долго течь в нем...
- Как это сделать?
- Ума не приложу. Но мне уже кажется...
- Что?
- Не знаю! - он резко взмахнул рукой, отбрасывая песок. - Только думаю, что нужно исследовать разные минералы. Лучше всего - самые тяжелые. А пока обработаем то, что у нас накопилось, и поедем снова к Ауле! Как ты думаешь: удивится вала камням, сделанным руками?
- Сами увидим! - Нерданель вскочила и с разбега бросилась в прохладную воду.

- Все-таки два получились уродами! - Феанаро с раздражением бросил на верстак зеленые камни. - Опять грязь, а один еще и согнулся как-то.
Нерданель повертела в руках кособокий, запятнанный буроватым и белым кристалл.
- Может, не так уж они и плохи? Я их заберу.
- А потом отдай Лилталотэ, пусть подложит под тюльпаны, - презрительно усмехнулся Феанаро. - Зато вот этот...
В глубине изумруда величиной с плод мандарина плескалось само Море.
Рядом лег другой - густого теплого розового цвета с золотой многоконечной звездой внутри. Большая шкатулка все наполнялась словно клубками переливающегося света.
- Поедем к Ауле через двадцать кругов света.
- Не получится. Как раз настанет Праздник урожая.
- Обойдутся без нас!
Нерданель промолчала. Феанаро глянул нарочито равнодушно.
- Финдис уже подросла - будет кому сидеть рядом с отцом и королевой. А тебя родители не очень-то стараются показать народу. Махтану и Фаньявен вполне достаточно факта, что дочки у них есть.
- Финвэ тоже очень важно, что у него есть сын. Да еще такой известный мастер. И приятно видеть его рядом.
- Зато мне будет жутко скучно. Да еще девчонки возьмутся навязывать свои венки... Нерданель, а давай сделаем так: ты дашь мне венок, мы чуть потанцуем - и на коней!
Махтаниэн засмеялась:
- Только возьмем с собой в сумки рабочую одежду!

Золотые кровли Валмара утонули за лесом. Всадники перевели коней  на быстрый шаг.
Нерданель похлопывала своего красно-гнедого по блестящей шее.
- Сколько же девушек на тебя обиделись, Феанаро!
Финвион озорно блеснул глазами:
- Они надеялись, что я потрачу на них остаток лета?
- Когда ты проскользнул мимо целой толпы, у многих глаза стали круглыми. Зато, увидев на твоей голове мои ромашки, Индис понимающе кивнула и улыбнулась.
- Полагаешь, она знала, что Рокко-сурэ и Пио уже дожидаются с сумками на спине?
- Вряд ли. Скорее, она сказала твоему отцу, что ты еще слишком молод для понимания девичьей красоты.
- Не думаю, чтобы меня огорчила ее догадка!
- Но больше всех была рада Финдис, когда ты взял венок у нее.
- Она еще маленькая, - прищурившись в пространство, сказал Феанаро. - Ей только и хотелось, чтоб я покрутил ее...
- Ну, нет. Ей еще было ужасно приятно, что у нее такой красивый и сильный брат, на которого глазеют все собравшиеся.
- Мама когда-то сказала отцу, что не смогла бы родить мне сестру. Если бы Финдис просто была, сама по себе...
- Она замечательная девочка. Тебе бы все же следовало уделять ей внимание.
- Мне постоянно некогда... Что ты плетешься? Рокко-сурэ отхлестывает хвостом от скуки!
И он, наклонившись вперед, пустил коня галопом.

Великий Кователь подхватил Феанаро под локти и поднял, приблизив его лицо к своему.
- Поистине неведомы нам силы детей Эру! Ты научился делать вещи, доныне создававшиеся самой сутью Арды. И даже превзошел эту суть. Тебе дано понимать то, что я лишь ощущаю.
Эльда без смущения смотрел в золотые глаза Ауле.
- Сядь со мной рядом, Феанаро, и позволь проникнуть в твои мысли.
Хранитель тверди взял в свои темные ладони узкую кисть нолдо.
- Странно видеть свои дела со стороны. И неожиданно узнать новое о привычном. Чем ты теперь собираешься заняться, Феанаро Артано?
- Хочу добиться совершенства в искусстве рукодельных камней. Хочу понять законы столкновения и взаимодействия света и вещества. А еще, - Финвион быстро глянул на Нерданель, - хочу сделать резцы для обработки камня тверже и острее. Ты поможешь мне изучить свойства стали, Ауле?
- Чтоб потом ты удивил меня еще и пониманием металлов? - вала с улыбкой встряхнул Феанаро за плечи.

- Посмотри, что получилось из негодных камней.
Феанаро чуть повернул голову - и поспешил положить молоток.
Кривой кристалл превратился во вздыбленную морскую волну. Белые и темные пятна на нем стали клочьями пены и отпечатками вихрей. Вырезанный из перламутра кораблик летел на самом гребне.
- Я бы и не подумал, что эта грязь на самом деле - рисунок...
- И еще смотри.
Иаванна, делая шаг вперед, склоняла голову жестом добрым и властным. Платье ее вырастало из гущи трав. Частые блестки слюды в глубине камня окружали ее голову и струились прядями разлетевшихся по плечам волос. Свет делал травянистую зелень камня теплой.
- Это у меня уже выпросила Лилталотэ, тебе только показываю.
- Ей мало ее собственной фигурки у веранды?
- Она уверяет, что нос у нее на самом деле прямее, чем я вырезала. И вообще, хотела бы иметь свой взрослый портрет.
- Твоя сестра не подсказала тебе способ увидеть ее сейчас как через десятки лоа?
- Я пообещала, что вырежу еще одну ее статуэтку и поставлю под ее любимым абрикосом, чтоб дерево не скучало в разлуке. А сейчас я хочу сделать твой портрет.
- Это еще зачем? Ты и так рисуешь меня без конца еще с детства.
- И, пересмотрев рисунки, убеждаюсь, что это все-таки не совсем ты. Это все равно, что изображать пламя.
- Ну и не трать времени. Всегда можешь забежать и полюбоваться на меня живьем, если тебе этого захочется.
- Все-таки я хочу попытаться еще раз. Сядь на ступеньки и развяжи ворот рубашки.
- Для чего?
- Потом скажу.
Она оттянула легкую ткань, открывая его ключицу и плечо, положила левую ладонь Феанаро на его колено.
- Пламя, и замершее, рвется куда-то. Этот ветер, что теребит твои волосы, помогает мне.
- Тогда нарисуй, как я скачу на Рокко-сурэ. Вот уж получится ветер!
- Мчаться галопом может каждый. А вот стремиться вперед мыслью... Все, иди смотри.
- Не хотел бы я сидеть вот так под дождем.
- Но однажды стоял и не замечал его.
- Наверное, задумался. И будешь вырезать это из камня?
- Мне придется поискать подходящий кусок.
- Лучше еще раз попробуй резать по самоцвету. Это так интересно: форму лепит сам свет.
- Как разобьем тигель, я заберу негодные!
Феанаро быстро взъерошил девушке волосы.
- Сейчас я тебя...
- А ты не насмехайся!
Они свалились в густую траву.
- Ой, больно!
- Неправда. Было бы больно - ты бы молчал!
Феанаро ловко вырвался и отскочил к дереву.
- Если некуда девать силу - пошли толочь руду.

В мастерской трудилось не меньше десятка помощников. Некоторые из них были значительно старше Феанаро, но тоже ловили каждое слово юного мастера.
В огромный тигель сыпалась тщательно перемешанная руда.
- Ага, я так и знала, что найду тебя тут! - Лилталотэ повисла на шее Феанаро. - Иди скорее, тебя зовут домой!
- Ну что ты делаешь! Едва не выбила из рук совок...
- Клади его и беги переодеваться. И не забудь, что я первая сказала тебе, что у тебя родился братик!
Феанаро ссыпал руду в тигель.
- Да?
- Что ты стоишь, как столб?! Пойдем быстрее! Тебе еще отмываться надо сколько!
Почувствовав на себе недоуменные взгляды помощников, Феанаро отложил инструмент.
- Пересыпьте всю руду и замажьте горловину. Печь разожжем вместе.
- Пока будешь одеваться, я наберу тебе розовых и белых лилий у себя в саду, - радостно болтала младшая Махтаниэн. - Большущую охапку. А ты мне что подаришь?
- Сейчас увидишь.
Феанаро сбежал по ступенькам. Волосы его поддерживал тонкий плетеный из серебра ободок с темно-синим камнем, талию облегал чеканный пояс.
- Какой ты красивый когда не чумазый! - восхитилась Лилталотэ.
- Вот тебе подарок за добрую весть.
В подставленные ладони девочки стекло изумрудное ожерелье. Все двадцать два камня были совершенно одинаковыми: с вишневую косточку, цвета морской волны с голубоватыми восьмиконечными звездами внутри.
- Ты их сделал?
- Нет. Нашел когда-то давно. Нравятся?
- Очень.
Феанаро взял сноп крупных лилий и неторопливо пошел туда, где начинались сверкающие лестницы города.

Феанаро вытащил из кожаных ножен длинный кинжал. Лезвие голубовато поблескивало, очертаниями своими напоминая клык хищника.
- Хочешь посмотреть, как режет?
Он, коротко размахнувшись, ударил ножом по толстому железному пруту. Кусок металла со звоном упал на пол, показав блестящий срез. Нерданель покачала нож в руке.
- Ты собрался охотиться?
- Да ну! Ты же знаешь, я не люблю терять время, гоняясь за зверем. Просто я понял, как надо закаливать сталь. И еще - этот кинжал не надо точить. Он откован из трех пластин: в середине твердая, а покрывают ее две помягче. Лезвие будет затачиваться в работе.
- Красивая вещь. Хочешь, вырежу для нее рукоять из бивня нарвала?
- Если получится хорошо, я подарю его отцу. Он-то часто выезжает в степи на диких быков. А тебе, вот, отковал целую коробку резцов. Эти для мягкого камня, а эти для корундов.
Феанаро взял кинжал и вдруг коротко ударил сверху вниз - кого-то невидимого. Глаза у него при этом блеснули яростно и жестоко.
Нерданель поняла, кого должен был поразить этот удар. Феанаро перехватил ее взгляд и сжал губы.
- Думаешь, я бы не смог прикончить его?! Я бы не стоял столбом, как Эльвэ, а вскочил бы этой твари на спину и...
Лезвие прочертило еще одну короткую дугу.
- Ведь все зависело от такой малости. Выстрели Калиэн на миг раньше...
- Ты даже с ней сумел поссориться. А говорят, что Калиэн терпелива, как волчица.
- Я не ссорился. Нечего было лезть меня утешать. Терпеть этого не могу, Я уже давно не маленький!
- Я, собственно, пришла позвать тебя к нам. Отец хочет посоветоваться с тобой о присадках к бронзе. Прошлый раз ты что-то намудрил, и металл получился прямо зеленым.
Феанаро еще раз с яростью махнул кинжалом и убрал его в ножны.

Финвэ взял сына за локоть.
- Yonja, я вижу, ты забросил камни и взялся за сталь? Охотники похваляются ножами твоей ковки.
Феанаро глянул исподлобья:
- Я думал не об охоте, когда делал первый.
- Я догадываюсь, yonja. Но оружие битвы обрело покой навсегда. Самой лучшей сталью не выиграешь давно закончившегося боя.
Феанаро, вздохнув, кивнул.
- Atarinja, я уже... почти смирился.
- Почти?
- Я могу управлять своими мыслями. Но как управлять желаниями?!. Можешь поругать меня - вот, я сяду напротив и буду слушать. А потом останусь один и снова все вспомню. И без конца видятся мне темное небо, глухой лес, черное чудовище. Все внутри сжимается от желания прыгнуть вперед и ударить! Я бы успел!
- Меня тоже часто настигает мысль: пойди я с девушками тогда, я бы прогнал тварь раньше... Но разве Эльвэ и Калиэн не храбры? Несчастье - это то, что происходит неожиданно. Наберись же еще терпения, melin, и привыкни к непоправимости прошлого.
- Терпения? Мне кажется, что его у меня не осталось ни капли!
- Ты наговариваешь на себя, yonja.  Ты даже маленьким никогда не плакал от боли...
- Боль - это  ерунда. Разве я - это мое roa?
Феанаро смял несколько листов бумаги, бросил в каменную чашу и высек огонь. Когда синеватые язычки поднялись, он поднес к ним ладонь.
- Вот. А мне все равно...
Финвэ схватил сына за плечи и дернул в сторону так, что тот свалился на диван.
- Прекрати!.. Дай руку... До пузырей обжег, чудище! Принесите скорее мятного масла!
Феанаро глянул на короля с горькой усмешкой:
- Я давно понял, что физическая боль отвлекает от душевной.
Тот оторопел:
- Хочешь сказать, что ты часто вот так?!.
- Не часто... Прости, atarinja, я опять сделал глупость. Больше не буду... во всяком случае, по пустякам.
Вбежавший Нолофинвэ подал отцу розовый стеклянный флакон.  Король капнул на обожженную кожу густую пахучую жидкость и стал ее осторожно размазывать.
- Сумасшедший. Впору запирать тебя подальше от огня.
- Подумаешь! Я тоже так могу!
Нолофинвэ сунул палец в почти опавший огонь и тут же, ойкнув, отдернул.
- Смог? - Феанаро глянул с усталой насмешкой.
- Смогу, - вскинув голову, бросил тот, и скомкал новый лист.
Финвэ поймал младшего сына за руку.
- Сейчас же иди к матери и оставайся с ней до смешения света. за это время постарайся придумать себе другую забаву. А ты... - он повернулся к Феанаро.
- Что? Пойти в постель и тоже подумать?
- Если бы ты был ровесником Нолофинвэ, я бы не выпускал тебя из твоей комнаты, пока не заживет рука. Но ты почти взрослый... и вон что выкинул!
- Я уже сказал, что сделал глупость. Я откую тебе новый кинжал. Мы пробовали выкладывать по стали рисунки серебряной и золотой канителью. Что бы изобразить на твоем?
Финвэ обнял сына.
- Покалечил руку и хочешь идти работать? Нет уж, останешься со мной и поедешь к Ингвэ. А потом в Западные горы. Будешь смотреть вокруг, а не в свои воспоминания. Если тебя не успокаивает твой неистовый труд, я постараюсь развлечь тебя дальними путешествиями и новыми встречами.

Нолофинвэ рисовал оленя.
- Прибегала рыжая Нерданель и спрашивала тебя, - сказал он Феанаро.
- И что ты ей ответил?
- Что ты наказан и сидишь дома. Она засмеялась, оставила на столе какой-то сверток и убежала.
Феанаро, помогая себе пальцами забинтованной руки, развернул кусок холста. Из свертка выскользнула вырезанная из красной шпинели фигурка.
Переливающийся оттенками крови и пламени конь срывался в летящий прыжок, а к его собранной в усилии шее припал всадник. Заложенные уши и раздутые ноздри коня выражали свирепый порыв. Он увлекал всадника, самозабвенно слившегося с его телом в едином стремлении вперед. Огонь, полет, свет, разворачивающий крылья коня и всадника, если подставить фигурку лучам, падающим из окна.
Феанаро поставил скульптурку перед братом:
- Вот как надо изображать движение. А твой олень ждет, когда ему ноги из земли откопают.
Нолофинвэ глянул на свой лист, потом повернулся со стулом и поддернул рукав своей рубашки.
- Видишь? Я терпел даже дольше, чем ты!
На запястье мальчишки багровел мокрый, в клочьях кожи, ожог.
- Значит, ты жутко глуп. Ты можешь и превзойти меня, скажем, отрезав себе ногу... Это все равно, что стрелять в твоего нарисованного оленя и воображать, как угостишь друзей жареным мясом. Я бы на твоем месте перевязал эту мерзость и никому не показывал.
Финдис появилась в дверях, легкая и проворная, как мать:
- Нолофинвэ, хорошо вымой руки. А ты, Феанаро, переоденься. Я тебе помогу. Отец ждет всех на веранде.
- Не надо мне помогать. Если сам не справлюсь, приду так.
- Жаль, что я не такая сильная, как Нерданель! Я бы завязала тебя в занавеску и оставила так на пару часов!
- Ты еще и не такая умная, - Феанаро спрятал огненного всадника в холст. - Я приду, не зовите меня больше.

[Эстелин]

Окончание

Быки почуяли охотников. Их широкие морды поднялись, влажные ноздри раздулись, втягивая запахи раздавленных трав и разгоряченных коней. Финвэ  поднес к губам рог.
Первыми из перелеска вырвались собаки. Быки попятились от огромных зверей и внезапно поскакали гулким галопом прочь. Земля ощутимо вздрогнула под их тяжелыми прыжками.
Рокко-сурэ скребнул копытом, фыркнул, в нетерпении схватил зубами колено всадника. И тут же рог подал сигнал охотникам.
Финвэ летел впереди, занося для удара короткое копье. Темно-гнедой бык метнулся в сторону от коня, но опоздал. Наконечник вошел ему под лопатку. Громадная туша перевернулась через голову, задравшееся копыто дернулось только один раз.
Чалый конь ударился плечом в бок бегущего быка и осел на задние ноги, но охотник успел ударить в позвоночник у основания широкого рогатого черепа. Тут же прыгнув на часто вздымающийся бок, он перехватил ножом бычье горло и увернулся от струи кровавых брызг.
Рокко-сурэ всхрапнул, собираясь ударить задними ногами. Почуяв, что бык мертв, вороной отошел, обиженно перекладывая уши.
- И не запачкал копья, Феанаро? - Калиэн вытерла нож о складчатый подвес ниже широкой раны.
- Я подумал: что сделали мне эти быки, чтобы гоняться за ними, - Финвион похлопывал коня по шее.
- Странный у тебя взгляд. Мы убили их не "за что", а "для чего", то есть - для свежего мяса. Твой конь лучший охотник, чем ты. Смотри, как подобрался он и смотрит на загонщиков.
Феанаро глянул на уходящее стадо. Рокко-сурэ, поймав мысль всадника, прянул черной молнией. Он пролетел над травами, сразу оставив позади всех, опередил собак и оказался между сопящими на бегу быками.
Калиэн ухватилась за гриву чалого, посылая его вперед изо всех сил. Справа от себя она видела как, вытянув шею, мчится гнедой белозвездный скакун короля.
Рокко-сурэ напугал старого, тяжелого на бегу быка, заставив его отколоться от стада, заскакал его и попятился, храпя и вскидывая передние ноги. Сильный и смелый конь знал, что не одолеет быка, а тот может поднять его на рога. Феанаро соскочил на траву.
Бык пронзительно заревел, переступил на месте и вдруг, задрав хвост и наклонив прямо вперед острые рога, ринулся на охотника. Феанаро уклонился, его левая рука схватилась за рог. Рывок подбросил Финвиона на бычью спину. Сверкнул кинжал. Бык взвился на дыбы, мотая головой. Охотник бил и бил длинным лезвием в неохватную шею. Зверь взревел с отчаянием, еще раз кинул узким задом и повалился набок.  Рокко-сурэ с  храпом обрушил копыта на его голову. Копье короля вошло под широкую лопатку.
- Безумный мальчишка! - Калиэн оттащила Феанаро от туши.  - Бык мог раздавить тебя, как они давят иногда волков и леопардов!
Финвион чуть шевельнул плечом, высвобождаясь из ее рук.
- Я бы не позволил ему этого, - и, прищурившись, добавил. - Так свалил бы и Черного Всадника!
Калиэн, вздохнув, отошла к своему коню:
- Лучше бы тебе вернуться к горну, Феанаро Куруфинвэ.

Феанаро сидел на подоконнике, обняв колени и уткнувшись в них подбородком.
- Ты как будто скучаешь, yonja.
Тот быстро обернулся.
- Мне действительно скучно.
- Недавно я отпустил тебя на два круга света, и ты вернулся довольным. Тебе снова удались выращенные кристаллы.
Феанаро досадливо махнул рукой:
- И что: мне без конца растить и шлифовать звездчатые камни? Их можно найти и в жилах.
- Чего же ты теперь хочешь?
- Понять законы света.  Здесь, в Тирионе свет существует всюду и неизменно. Я хотел бы отправиться туда, где он борется с тенями.  На север. Или на юг. А может быть, к Морю.
Финвэ пропустил между пальцами длинные черные пряди сына.
- Я боюсь отпускать тебя надолго, yonja. Наши с тобой поездки по Валинору не сделали тебя спокойнее. Вдруг ты снова  возьмешься совать руки в огонь или седлать диких быков?
Феанаро рассмеялся:
 - Такое тоже интересно сделать только один раз. Повторять было бы глупо.
- Все же останься с нами до Дня середины лета.
- Можно мне хотя бы жить у себя?
- Тебе не хочется быть со мной?
- Я и сам не знаю, чего мне хочется... - Феанаро спрыгнул с подоконника. - Я согласен прогуливаться с Финдис по террасам, учить Нолофинвэ плести скань, сидеть за столом сколько велишь. Но после праздника я уеду.
- Не стану больше удерживать тебя, yonja. Только...
Феанаро улыбнулся.
- Я же вернусь. И тогда мы вместе придумаем что-то невиданное.

Рокко-сурэ острожно ступал по острым мокрым камням. Бока вороного запали, шерсть потускнела. Феанаро шел рядом с конем, кутаясь в плащ.
Конь и всадник были одинаково голодны и измотаны. Уже десяток кругов света пищу им давали низкорослые кусты. Рокко-сурэ с отвращением жевал мелкие кожистые листочки, нолдо собирал мучнистые кисловатые ягоды. Конь все же старательно нес на спине тяжелые вьюки, хоть временами и косился раздраженно на поклажу. Впрочем, Феанаро тоже тащил больно давящий спину мешок.
- За тем перевалом станет теплее, и там наверняка растет настоящая трава. Я тебя развъючу. Будешь пастись, пока не раздуешься от сытости.
Конь перебрал ушами: "А ты?".
- Я, наверное, выносливее тебя. Видишь: иду и не спотыкаюсь?
Камень вывернулся из-под ноги Феанаро. Рокко-сурэ фыркнул.
- Ну, реже, чем ты!.. Представляешь, какую взбучку задал бы мне отец, если бы узнал, как мы лазали по горам впроголодь?  Но мы сперва пойдем к себе, починим одежду и сделаем вид, что хорошо прогулялись.
Конь мотнул головой.
- Тебе бы понравилось оказаться в четырех стенах? И чтоб милые добрые женщины оплакивали каждый твой синяк? Гладили по голове, пихали в рот сладости...
Рокко-сурэ скосил темно-лиловый глаз.
- Вижу, ты бы сейчас не отказался от мешка печенья. Зато я... Не хочу, чтобы Индис сидела на моей постели и смотрела так... словно я ее сын.
Впереди открылся распадок. Ветер с севера превращал здесь туман в иней, приносил снеговые тучи. Теплое дыхание Валинора осаживало сугробы. Фирн, шуршащий как мокрый сахар, достал коню до груди. Феанаро один раз даже свалился в холодную колючую массу. Выбравшись на моховище, он вытряхнул ледяную крупу из сапог и рукавов.
- Мне следовало хорошо подумать, сколько еды брать с собой. И позвать в поход еще одного коня. Тебе было бы легче нести вьюки.
Рокко-сурэ дернул ухом: "Ты навалил бы столько же и на вторую лошадь".
Отрог медленно погружался в желтовато-серую равнину. Нолдо и его конь обогнули скалы и оказались у входа в долинку. Каменные стены окружали ее, оставляя что-то вроде ворот, а в глубине начинался крутой склон горы. Здесь было зелено и тихо.
Феанаро бросил свой мешок на землю.
- Видишь, добрались и до травы. Тут и отдохнем.
Освобожденный от вьюков Рокко-сурэ тронул губами жесткий вейник. Это была совсем не та трава, о которой он мечтал, но все же что-то лучшее, чем кусты в краю темно-багрового света.
Нолдо свернулся на земле, поджав под край плаща застывшие в протертых сапогах ноги. Он провалился в сон, подобный беспамятству. Даже глаза закрылись, утомленные сверканием льдов, подобных цветом потухающим углям. Конь, набив желудок, подошел к спящему и прилег рядом. Тот бессознательно подвинулся к теплому боку.
Рокко-сурэ и привел в себя Феанаро, когда, проголодавшись, снова поднялся попастись.
- Наверное, пора идти дальше... - нолдо потянулся и едва сдержал стон - затекли судорожно поджатые ноги.
Конь тревожно оглянулся на него.
От скальной котловины начиналась холодная степь с мысками зеленой растительности на южных склонах пологих холмов и снежными наметами на северных. Далеко впереди лиловой полоской темнели леса.
Рокко-сурэ снова торопливо хватал траву, поглядывая на лежащего пластом всадника. Феанаро скорее свалился бы от голода и усталости, чем бросил хоть один кусок руды из своей добычи. Изобильные ягодники кончились, в темном лесу не попадалось даже грибов. К березовым опушкам конь вышел посвежевшим, а нолдо едва волочил ноги.
- Зато теперь я знаю, что могу прожить почти без еды тридцать кругов света...
Конь повернулся к Феанаро боком, предлагая ему влезть на спину.
- Нет уж, доберемся и так!.. Пожалуй, попробуй потащить еще и мой мешок хотя бы недолго?
Рокко-сурэ скребнул копытом, уверяя, что сил у него хватит и на всадника. Феанаро качнул головой и пошел вперед.
У конца высокотравного излога конь насторожился. Наставив острые уши, он протяжно заржал. Пио крупной рысью выбежал навстречу, потерся широким лбом о черное плечо. Феанаро взобрался на его спину.
- Ну, не так быстро, Пио! Рокко-сурэ тащит на себе целую жилу!
Нерданель встала навстречу всаднику.
- Я почему-то догадывалась, что встречу тебя.
Она подала Феанаро руку, помогая соскочить на траву, и рассмеялась:
- Где ты побывал? Из продранных штанов выглядывают коленки, а из сапог - пальцы! А плащ твой годится только в костер.
- Ну и брось его туда вместе с сапогами. Теперь можно обойтись и без теплой одежды... Вот, не найдется ли у тебя лишней еды?
- Тебе она будет совсем не лишней!

Феанаро ожесточенно тер пучком травы конские бока.  Рокко-сурэ то сгибал шею, то бил копытом в прозрачную воду.
- Странная руда мне попалась. Ее удельный вес превышает все известные. Вроде рыхлая,  но это окисел металла... А ты что тут искала?
- Дерево для поделок. На сухих каменистых склонах вырастают березы, у которых под корой перекручены все жилы. Отполированный срез такого ствола похож на кружево. Я заметила несколько таких берез. Потом приеду сюда с отцом.
- Будешь резать из них что-то?
- Такое дерево резьба только испортит. Нет, попробую собрать из пластин столешницу и дверь в свою комнату.
Над костром булькал большой котелок. Феанаро, до этого поевший только мягкого сыра с травяным настоем, сглотнул слюну. Рокко-сурэ толкнул его в живот мягким носом - заканчивай уж, иди есть.
Потом, ослабевший от сытого тепла, Финвион лежал на своем рваном плаще возле тлеющего костра. Нерданель перекладывала вьюки, распределяя груз на двух коней. Феанаро следил за ее ловкими сильными движениями с неожиданным интересом. В обернутой вокруг головы косе Махтаниэн вспыхивали красные искры. Когда она, приподнимая, встряхивала сакву, под тонкой рубашкой перекатывались округлые мускулы. Кожа всех эльдар молочно бела, а лица Нерданели и ее отца золотисто-розовы, как спелый абрикос... Вот на кого похожа его давняя подружка - на могучую и добрую Иаванну!
Нерданель ощутила на себе упорный взгляд.
- Опять проголодался?
- Что ты! Я боюсь, что у меня живот лопнет. А ты  можешь нарисовать саму себя?
- Много раз рисовала - глядя в зеркало.
- Подари мне один такой рисунок?
- Как ты мне сам однажды сказал - приходи и смотри живьем.
Феанаро почему-то почувствовал, как его щеки загорелись. Он натянул на голову край плаща и прикинулся спящим.

Вороной и красно-гнедой кони неторопливо шагали рядом. Двоих нолдор уже окружали широколиственные леса и цветущие поляны Валинора. Феанаро шел молча, отвечал односложно, словно разговор мешал ему думать. Немногословную Нерданель тяготило ощутимое напряжение в душе спутника.
- Опять задумался о мрачном?
- Нет... То, что привезем, надо будет хорошо растолочь и проверить, какие оттенки оно дает пламени. Если присадить это к шихте, кристалл должен вырасти очень твердым.
Гнедой который раз фыркнул. Нерданель повернула к берегу ручейка.
- Что, уже собираешься отдыхать?
- Твой Рокко-сурэ тебе все прощает, а Пио может и куснуть за невнимание к себе. Смешение света, коням пора пастись. Да и нам неплохо перекусить.
Жирная копченая рыба вызывала жажду, и они выпили целый котелок травяного настоя. Феанаро лег на живот, рассматривая дикие гвоздички в изобилии росшие на высоком берегу ручья. Махтаниэн переплела косу, оставив ее пока висеть вдоль спины, и присела рядом.
- Нерданель... - Феанаро облизнул губы. - Я хочу тебя спросить...
- Спрашивай, - она, не вставая, срывала кашки и плела венок.
- Не знаю, как начать...
- С начала, разумеется.
- Будешь шутить, я вообще больше ничего не скажу!
- Да ты еще ничего и не сказал.
Феанаро рывком сел, поджав ноги.
- Нерданель... если я подарю тебе кольцо... ты его возьмешь?
- Кольцо? То, с розовой шпинелью?
- Нет... Простое, серебряное.
Зеленовато-серые глаза Махтаниэн серьезно глянули на него. Потом нолдэ приподнялась на колени и обняла его - сильно, уверенно. Не удержавшись, Феанаро свалился в траву, увлекая ее за собой, чувствуя на своих губах ее горячие губы. На миг его охватил страх, желание высвободиться, оборвать все насмешкой и вернуть себе прежнюю холодную независимость. Но целовала его Нерданель, могучая и прекрасная, как Кеметари. И он покорился, затаив дыхание.
- Я бы сама подарила тебе кольцо, не будь ты колючим, как шиповник, и изменчивым, как текучая вода, melin. Потому что люблю тебя уже несчетные лоа. Наверное, с тех пор, как ты стал носить эту черную одежду. Или даже раньше, когда забегал к нам  домой суматошным мальчишкой.
- Отпусти меня... Я сделаю кольца, как только вернемся в город.
- Не надо. Они уже лежат у меня дома. Мерку твоих пальцев я знаю - сколько мы вместе отлили и сплели перстней.
Нерданель тронула руку Феанаро и вдруг вскочила на колени:
- Что там у тебя?
Ее ладонь была запачкана свежей кровью.
Феанаро подтянул рукав. Из-под содранной о траву корки на старой ссадине вздувались крупные алые капли.
- Король снова засадит тебя дома. Локти и колени сбиты, спина в синяках, ладони порезаны...
- А я не пойду сразу домой. Что случится, если мы объявим о нашей помолвке на десять кругов света позже?
- Ой, как это будет! Король не поверит и станет щупать твой затылок: не от ушиба ли ты это придумал!
- А твой отец? - Феанаро обидчиво поджал губы.
- Скажет: "Ух ты! Оказывается, ты уже выросла? А я и не заметил!".
Нерданель, опершись кулаками о свои колени, очень похоже изобразила Махтана Аулендила: брови дугой в удивлении и широкая улыбка не знающего гнева силача. Они рассмеялись. Рокко-сурэ толкнул плечом Пио, и кони снова склонились к пышной траве.

Кольцо на руке сына Финвэ заметил не сразу. Сперва, обрадованный встречей, тормошил, расспрашивал о севере и, наконец, усадил за стол. И тут блеснул серебряный ободок на протянутой к корзинке с фруктами узкой руке.
- Куруфинвэ...
- Ты ее знаешь. Нерданель Махтаниэн.
- Да?.. Я не мог и предположить, что... Вы дружили с детства, она опекала тебя, как старшая сестра...
- Я и сам не мог подумать. Но, atarinja, это ничего не изменит! Нерданель давно очень правильно сказала: любовь бывает разная. Она не отберет меня у тебя, она слишком умна и... подобна Кеметари.
- Yonja! Я не узнаю тебя!
- А я сам себя не узнаю, - Феанаро демонстративно обернулся к зеркалу. - Скажи: я лучше или хуже прежнего?
Король притянул его к себе.
- В моей жизни прибавилось света, yonja. Я благодарен Махтану и Фаньявен, за то, что они привели в мир дочь, подарившую радость тебе и мне. Но...
- За будущий лоа мы с ней поссоримся еще много раз! Но кольцо она мне не вернет. А я ей - тем более!

Тяжелые кристаллы были зеленоватыми с бледно-лиловыми сполохами внутри.
- Это почти то, чего я хотел. Смотри, Нерданель, свет живет в них!
В глубине восьмигранной пирамиды разгорался и потухал цветок, похожий на махровую астру.
- И в полной темноте камень продолжает посвечивать. Жаль, что недолго. Но я уже знаю, как сделать, чтобы свет рождался в кристалле!
Нерданель положила ладонь на затылок Феанаро, заставив его повернуть голову.
- Только теперь мы отправимся за рудами вместе и возьмем с собой помощников.
- И коней под вьюки. Тебе больше не придется спасать меня от голода.
- И осматривать горные осыпи, опасаясь, что ты остался под одной из них.
Феанаро нетерпеливо высвободился.
- На севере мне попалось интересное место. Долинка, словно нарочно огороженная скальными стенами. В ней теплее, чем на равнине. А в склоне горы я заметил пещеры. Сама гора сложена из пород, рождающихся в глубинах, в ней могут быть и руды. Надо будет осмотреть долинку.
Нерданель улыбнулась:
- Ты сейчас вскинешь голову, как Рокко-сурэ при виде лисицы, но я скажу. Индис желает видеть тебя на празднике среди остальных детей короля.
Феанаро глянул насмешливо:
- И увидит. Вместе с невестой его старшего сына! Причем, невеста наденет изумрудный венец с подвесками, которые сплела сама!
- Не окунуть ли мне тебя в фонтан?
- Не надо. Я не поддамся, и мы вымокнем оба.

Феанаро и Нерданель сидели слева от короля. Старший Финвион сегодня  надел рубашку цвета прогретых  светом морских вод - в тон платья невесты. И в узком венчике, поддерживающем черные волосы, светился восьмиконечной звездой такой же изумруд, как в выплетенном золотыми земляничными листьями венце Нерданели.
Были эти двое почти одного роста. Финвэ невольно вспомнил, как Мириэль приподнималась на носки, стараясь достать губами его щеку. Индис, угадав его мысли, наклонила украшенную алыми маками голову:
- Я все больше одобряю выбор  Куруфинвэ. Мальчик меняется на глазах. Камень печали скоро растает совсем.
- Если ты сейчас же не пригласишь старшую из своих сестер танцевать, я щипну тебя больнее, чем Лилталотэ, - шепнула Нерданель Феанаро.
- Я отодвинусь.
- И шлепнешься со скамейки.
Феанаро, тихо засмеявшись, поднялся на ноги.
- Для меня у тебя не найдется венка, сестричка?
Финдис подсунула стебли лилий под оправу камня надо лбом брата и подхватила левой рукой  подол своего длинного синего платья.
Маленькая Иримэ взобралась на колени к Нерданели.
- Ты все время любишь Феанаро? - спросила она, рассматривая тяжелую подвеску.
- Конечно.
- А я только иногда. Когда он не вредничает. Сегодня он такой добрый, что я его просто обожаю. Зато прошлый раз пришел такой сердитый, словно нечаянно съел ложку горчицы.
- Посердится и перестанет. Хочешь, я посажу тебя себе на плечи?
- Лучше покрути меня сильно-сильно!
Нолофинвэ, уже высокий, как отец, обернулся на заливистый взвизг сестренки.
- Может, пойдешь ко мне, Лалвендэ?
- Вот еще! - девочка напоказ надула губы. - Иди танцуй с той нис, с которой шептался за виноградом.
Старший сын Индис почему-то покраснел:
- Я не шептался, а разговаривал. По-твоему, нам надо было кричать друг другу в уши, как в кузнице?
Иримэ расхохоталась, закинув растрепанную головку.
- Покрути меня  и ты! Изо всех сил!
Нерданель отдала девочку брату.
На луг вышли одни нисси. Они то медленно выступали, взявшись за руки, то, разбившись на пары, неслись, кружась.
Феанаро поймал горячую руку Нерданели.
- Знаешь, ты была как рыжая львица среди белок! Нарисуй мне львицу: как она крадется к добыче, как прыгает, как катается по траве - а я отчеканю такие фигурки на поясе и браслетах.
- Пойдем, потанцуем вместе.

В темной скальной котловине колыхался туман, скрывая ее дно. Из него торчали острые верхушки камней.
- Я спущусь вон туда, - Феанаро показал на расщелину, проглядывавшую из тумана.
Ингэль осторожно спускал веревку, которой обвязался мастер. Феанаро ловко переступал, опираясь пальцами ног в трещины скалы. Добравшись до расщелины,  он резко выдохнул и протиснулся в нее боком.
Нерданель стояла на коленях на краю обрыва.
Феанаро выполз из каменной щели. лизнул ободранную ладонь и разочарованно покачал головой. Теперь он спускался в самый туман. Веревка скользила по камням.
- Что может быть там, на дне? - спросил Ингэль.
- Мокрые камни, - Нерданель потерла застывшие ладони. - Вопрос, какие камни.
Веревка ослабла. Феанаро взбирался по скале легко и гибко, словно плыл. Вздыбленный камень подчинялся ему.
Вдруг стоявшая толчком плита лениво шевельнулась и стала отделяться от стены. Феанаро, державшийся за нее, сделал то единственное, что могло его спасти - сильно оттолкнулся назад и вправо. Кренящийся камень миновал его, повисшего в воздухе. Зато обратно его швырнуло жестоко.
- Тащить, tane?
- Только медленно!
Из-за свежего излома показалась рука. Феанаро подтянулся и прижался к скале. Теперь он поднимался, отдыхая после каждого шага.
Нерданель легла на камни, свесившись с обрыва. Феанаро глянул на нее - глаза на бледном лице казались черными.
Почти добравшись до карниза, он резко качнулся назад. Нерданель успела поймать его руку. Мокрые холодные пальцы судорожно стиснули ее ладонь. Ингэль потянул веревку, отступая от обрыва. Серебряное колечко, соскользнув с пальца Махтаниэн, со звоном запрыгало по камням.
- Феанаро!..
- Все-таки ударился плечом. А внизу один гранит,  не стоило и лазать...
Глаза его закрывались.
Нерданель уже чувствовала, как онемение в его руке и груди сменяется давящей болью.
- Сейчас отнесем тебя вниз, и я посмотрю, что случилось. Потерпи.
Феанаро усмехнулся, не открывая глаз:
- Кольцо упало в пропасть. Я сделаю новое... нет, два. И одно подарю тебе.
- А куда денешь мое?
- Тоже буду носить.
- Сразу оба?
- Ну и что? Подвешу на цепочке на шею. Не возвращать же его тебе?..
Голова его откинулась.

Феанаро лежал на ворохе мха в наскоро сооруженном шалаше. Он старался дышать неглубоко и незаметно стирать все ползущую из уголка губ струйку крови.  Ему все время хотелось пить; теплая вода не утоляла жажды, а от холодной легкие раздирал кашель.
Нерданель на коленях протиснулась в шалаш. В руках у нее был парящий холщовый сверток.
- Что это еще?
- Крапива. Сейчас приложу тебе к груди.
- Как раз обстрекаться мне и не хватает.
- Она ошпаренная. Кровь надо остановить.
Развязав ему ворот рубашки, Махтаниэн приложила свое снадобье к его груди и боку.
- Как только прекратится кровотечение, поедем обратно. Мы уже сделали носилки.
- На носилках в Тирион не вернусь! - Феанаро рванулся сесть и забился в кашле.
- Будем ехать медленно. Окрепнешь - сядешь верхом.
- А что мне мешает отлежаться тут?
Нерданель не ответила, поправляя изголовье.
- Если тебе так хочется возвратить меня Индис...
- Мне хочется, чтобы ты лежал молча.
Сверток с травой вроде бы остыл, но приятное тепло продолжало распространяться под ребра, усмиряя царапающую боль.
- По крайней мере, ничего не говори отцу. Честное слово, я буду лежать у себя... или у тебя, сколько прикажешь.
- Да уж радовать короля рассказом, как его сын чуть не рухнул в пропасть, никто не собирается. Давай, приподниму тебе голову и напою тебя. Старайся меньше двигаться.
Она присела возле и стала поглаживать его виски и лоб.
- Год опять пришел к повороту, - Феанаро осторожно вздохнул и глянул на нее  заблестевшими глазами. - Ты еще не решила разругаться со мной?
- Твоей жене будет куда удобнее и бранить тебя, и вытаскивать из пропастей.
- Как можно скорее сделаю кольца. А то вдруг ты забудешь, что помолвлена со мной.

В королевском саду блестели мокрые плиты розового гранита под ногами, искрились в смешанном свете брызги недавнего дождя на листьях деревьев.
Финвэ подтолкнул сына вперед, не выпуская его руки.
- Нерданель, я счастлив, что именно ты избрала Куруфинвэ Феанаро. Я с радостью отдаю его тебе.
- Моя дочка умеет видеть изображение, скрытое в камне. Что же удивительного, что она разглядела лучшего из юных нэри! - Махтан обнял спокойно улыбающуюся Нерданель. - Сделай шаг навстречу королю!
Та уверенно ступила вперед, протягивая смуглую округлую руку.
Финвэ снял с ее пальца серебряное кольцо и надел тонкий золотой ободок. Застегивая на крепкой шее Махтаниэн цепочку со звездчатым изумрудом, он тихо произнес:
- Ты умеешь любить просто и сильно. Береги моего сына.
- Еще не поздно вернуть мое колечко, - шепнула Нерданель Феанаро, посторонившись от короля.
Тот вздрогнул, показал ей кончик языка и сдвинул брови.
Фаньявен, поменяв колечко на руке Феанаро, подтолкнула его в затылок:
- Нагнись, мастер!
На рубиновой подвеске был вырезан летящий всадник.
- Будьте счастливы.
Вслед за Махтаном и Фаньявен Индис тоже обняла Феанаро:
- Я вижу в тебе новый свет, nilja. Постарайся сохранить его.
- Через два круга света навестите меня, - произнес Финвэ, требовательно глянув на Нерданель.
- А потом и нас, - добавил Махтан.
- Ну, теперь идите, - Финвэ глянул с напускной строгостью. - Иначе мне не захочется отпускать вас из своего дома.
Феанаро взял Нерданель под руку и шагнул за цветущую шпалеру. Вдруг он вздрогнул и резко обернулся.
- Опять щипаться?!
- Сейчас еще раз щипну! Всех перецеловал, а меня?! - Лилталотэ обхватила его за шею. - Если бы я была старшей сестрой, я бы сама вышла за тебя замуж!
Нерданель рассмеялась:
- Что же ты будешь делать теперь?
- Любить вас обоих. А когда у вас родится дочка, буду с ней играть. Вы сейчас пойдете домой или гулять?
- Сперва гулять, - ответила Нерданель.
- Хорошо! Пока погуляете, я наберу вам клубники!

[Krakodil]

Фанфик очень-очень старый. К тому же нигде не публиковался кроме как на личном, давно сгинувшем сайте участника ХА под ником Хэл.

Волчик, он же у Вас на фикбуке лежит. Я помню, я его там читала. Пошла сейчас посмотрела - таки лежит, никуда не делся.

Финвэ и Мириэль так уверенно говорят о сыне. А откуда они заранее знают, кто у них родится?

Боже, Волчик, у вас аж М и Ж поцеловались!  С ума сойти! 

[Krakodil]

А какая версия событий тут была? Маглора схватили? А как об этом Маэдрос узнал?

Предполагалось, что да, унося ноги, МиМ пришлось разделиться, ну и Маэдрос ушел, а Маглора схватили. А как узнал - ну, Маглора нет, обратно не вернулся. Куда делся? Значит, поймали. Маэдрос послал разнюхать обстановку - да, точно поймали. Тогда пошел и тоже сдался.

Насчет последнего предложения не поняла: это отменит проклятье об истаивании эльфов?

Нет, это потом же все восстанавливать придется. Белерианд же вернут не таким, каким он был до затопления, а таким, как он есть сейчас, полежавший на морском дне. И всю эту колоссальную пустыню надо же как-то обживать обратно.

Но, кстати, вот именно на этой реплике текст и ломается. Вот до нее все хорошо, я всем довольна, а после... 

А что насчет Маглора? Сумасшедших эльфов не бывает, но он тут явно болен-он поправится сам или его надо к майар Лориэна отправлять? Ну хоть польза от них будет.

Вообще по идее одно только явление божие столь благостно, что должно вылечить. Но если не поможет, то Лориэн теперь работает как надо.

Вообще, не являясь специалистом, могу только отметить, что здорово передана атмосфера. Обороты, построения фраз-складывается ощущение, что читаешь Библию.

Ящетаю, что язык синодального перевода Библии весьма красив, и мне он очень нравится.

или речь Эру: "и свет иссякнул в руках ваших, и не можете творить его более".

После написания этого текста я добавила к длинному списку своих титулов "спичрайтер господа бога"

Оправданий в том, что озвучила эту просьбу насчет Белерианда?

Да нет, вообще тому, что вылезла. Потому что ты тут вообще кто?

Насчет языка не поняла-это же не Всеобщий, да?

Всеобщего ж еще нет, это конец П.Э. Я так себе видела, что дикие и непросвещенные авари относятся к оркам гораздо спокойнее, чем просветленные эльдар, которые на орков исключительно через прицел смотрят. И поэтому авари с орками общаются и знают языки друг друга (а может, эти языки вообще родственны).

А напавший на нее безумец-это кто-то конкретный?

Не, просто какой-то человек.

И почему именно эдайн представляли наибольшую угрозу? Потому что будучи людьми могут сходить с ума от пережитого, а эльфы нет?

И это, и их просто больше, чем эльфов, орков или гномов. И все сии для них чужие, не-люди, и запретов в их отношении меньше. Так что элементарно съесть могут. Если жрать нечего вообще, и есть люди и не-люди, то выбор делается очевидным.

То есть эльфы вернутся в Средиземье. А как же их соседство с людьми? Или Эру эту проблему тоже как-то решит?

Будем надеяться, что да. Иначе на кой же черт создавал?!

То есть вместо валар Эру теперь правит сам? Но какой смысл? Или к нему будут обращаться с вопросами, просьбами? Или это он для майар напоминание оставил, чтоб не забывались?

Ну, типа, присутствие повышает уровень святости и благости, и под ее влиянием Арда постепенно начнет разыскажаться. Без глобальных потрясений и разрушений с последующей пересборкой, а понемногу, чтобы все привыкнуть успевали.

[Эстелин]

Волчик, он же у Вас на фикбуке лежит. Я помню, я его там читала. Пошла сейчас посмотрела - таки лежит, никуда не делся.

Я, значит, забыла, что выкладывала там. Глянула на Эрессеа - нету. И решила, что он вообще завалялся на компакте.

Финвэ и Мириэль так уверенно говорят о сыне. А откуда они заранее знают, кто у них родится?

Это из стародавних рассуждений о физиологии эльфов. Что, мол, они, поскольку сконструированы так, что лучше иных рас владеют своим телом, психосоматикой, то могут и ощущать более тонко свои нейрогуморальные состояния. Не только эльфини чувствуют, что за гормоны выбрасывает плод, но и мужчины ощущают, кого зачали. Современная наука утверждает, что пол ребенка зависит от отца. Соответственно и Финвэ догадывается, кого заделал.
Некогда мне пеняли, что, мол, эльфы твердо знают, что души детей им выдает сам папа Эру. Но у выросших в Эндорэ могли быть свои представления об этом деле. Поскольку догматы эруверия они только от валар получили гораздо опосля.

Боже, Волчик, у вас аж М и Ж поцеловались!  С ума сойти! 

И не только поцеловались, но и детей родили. А главные герои собираются их нарожать.
Впрочем, я не считаю признаком перверсии, если поцелуются по серьезному поводу М и М или Ж и Ж. Потому что совсем недавно наши непосредственные предки троекратно целовались при встрече. А реконструкторы и сейчас так делают.

Я так себе видела, что дикие и непросвещенные авари относятся к оркам гораздо спокойнее, чем просветленные эльдар, которые на орков исключительно через прицел смотрят. И поэтому авари с орками общаются и знают языки друг друга

У меня тоже твердое убеждение, что в Эндорэ, вдали от проповедников, межрасовое общение было в порядке вещей. Потому что иначе естественное соседство (эльфы, гномы и орки живут не просто на одном континенте, а близко друг с другом) превратилось бы в непрерывную войну, которая угрожала бы огромными потерями населения с обеих сторон - до уничтожения подчистую отдельных популяций. А при падении численности  популяции ниже некоторого количества особей начинается деградация культуры. Открывается прямой путь обратно в пещеры и на деревья.
Так что: хочешь жить - давай жить другим, если не имеешь над этими другими подавляющего численного или технологического превосходства.

[Krakodil]

Это из стародавних рассуждений о физиологии эльфов. Что, мол, они, поскольку сконструированы так, что лучше иных рас владеют своим телом, психосоматикой, то могут и ощущать более тонко свои нейрогуморальные состояния.

Ну, я чуяла отголоски этого бредового бреда. Господи, какой только бред не несли древние толчки! И продолжают нести...

Не только эльфини чувствуют, что за гормоны выбрасывает плод, но и мужчины ощущают, кого зачали.

А мужчины-то как это чуять могли?!

И не только поцеловались, но и детей родили. А главные герои собираются их нарожать.

Но Вы же не описывали процесс, каким герои этих детей производить собираются. А поцелуй - описали!! 

Впрочем, я не считаю признаком перверсии, если поцелуются по серьезному поводу М и М или Ж и Ж.

Да это-то Вы не считаете. Вы, если М и Ж поцеловались, считаете 

У меня тоже твердое убеждение, что в Эндорэ, вдали от проповедников, межрасовое общение было в порядке вещей. Потому что иначе естественное соседство (эльфы, гномы и орки живут не просто на одном континенте, а близко друг с другом) превратилось бы в непрерывную войну, которая угрожала бы огромными потерями населения с обеих сторон - до уничтожения подчистую отдельных популяций. А при падении численности  популяции ниже некоторого количества особей начинается деградация культуры. Открывается прямой путь обратно в пещеры и на деревья.
Так что: хочешь жить - давай жить другим, если не имеешь над этими другими подавляющего численного или технологического превосходства.

Ну и вообще по некоторым обмолвкам канона орки и авари родственны, и орки от авари произошли. В Сильме этот намек есть.

[Эстелин]

А мужчины-то как это чуять могли?!

Они предварительно настраивались.
У некоторых животных есть физиологическая особенность: эмбрионы могут менять пол в зависимости от внешних условий. Вот, предполагалось, что у эльфов, поскольку они "наименьшие из айнур", есть возможность запрограммировать клетки на передачу нужного набора хромосом.
Впрочем, у Чигиринской в бессмертном ПТСР великие любовники и богоизбранцы в ходе соответствующего процесса согласно "призывают мужскую феа". И так зачинают Диора. Это несмотря на то, что сама Чигиринская - христианка во все поля. Но притом не понимает, что написала ересь: бог не слушает ничьих указаний и поступает согласно желанию своей левой пятки в данный момент.

Но Вы же не описывали процесс, каким герои этих детей производить собираются. А поцелуй - описали!!

Причем стопроцентно сексуально окрашенный. Однако ведь так оно и должно быть согласно сюжета. И персонажи не лобызаются страстно на тонущем корабле (причем - только что познакомившись).
В общем, как в одном анекдоте:
- Дед, а ты на войне целовался и чтоб - с языком?
- Что я - дурак?! Он же нос откусить может!

Ну и вообще по некоторым обмолвкам канона орки и авари родственны, и орки от авари произошли. В Сильме этот намек есть.

И признаю среднее между всеми намеками и считаю, что эльфы, люди и орки - разные расы одного вида. Оттого, мол, в коллективной памяти и сохранились представления о происхождении орков то ли от эльфов, то ли от людей. А в реальности Арды благополучно рождаются метисы.

[Krakodil]

Вот, предполагалось, что у эльфов, поскольку они "наименьшие из айнур", есть возможность запрограммировать клетки на передачу нужного набора хромосом.

Господи, КАКОЙ бредовый бред!!!

Причем стопроцентно сексуально окрашенный.

Как Вы могли?!?! 

Однако ведь так оно и должно быть согласно сюжета

Только не у Вас! У Вас М и Ж товарищи, сотрудники и соратники, даже если вместе несколько детишек завели.

[Эстелин]

Только не у Вас! У Вас М и Ж товарищи, сотрудники и соратники, даже если вместе несколько детишек завели.

А чем детишки мешают сотрудничать? Нет, в реальном мире статистика сообщает, сколько семей распадается сразу после рождения ребенка. В деле его выращивания сотрудничество очень хлопотное. Однако у эльфов подразумевается некое "время детей", после которого уже можно жить спокойно и не конфликтовать по поводу вонючего памперса или стянутой со стола скатерти со всей посудой. И из памперса эльфята за год вырастают. Наверное - и орут сдержанно. Так что остается перетерпеть неудобства и надеяться на последующую счастливую вечную жизнь.

[Krakodil]

А чем детишки мешают сотрудничать?

Настолько ничем, что у Вас персонажи и создавать их должны, сотрудничая, а не глупости всякие делая 

[Krakodil]

В продолжение легкомысленной темы: дальше творческий союз написал

Ангбандские граффити

***

     Моргот на троне и в короне — вид, каноничный до невозможности и до невозможности же торжественный. Впору писать парадный портрет, принимать послов или… да хоть большое зеркало повесить напротив, чтоб отражало во всем, так сказать, величии. Великолепную в своей статике мизансцену нарушило явление орка-дежурного. Его кислая морда предвещала очередную головную боль.
      — Что, опять? — скривился Владыка Ангбанда.
      — Ну сегодня же как раз тринадцатое число четного месяца, — извиняющимся тоном сказал орк.
      — А охрана куда смотрела?! Знаете же всё!
      Орк втянул башку поглубже в плечи.
      — Ну они на сей раз с другой стороны зашли. Охрану отвлекли, но это была ложная группа. А основная зашла с востока — и опять!
      Скверно матерясь, Моргот слез с трона, таща за собой перекинутую через подлокотник затрапезную мантию, пошел наружу. На пороге, вспомнив, остановился и снял корону, заодно заботливо дохнув и протерев рукавом сильмариллы.

      На наружной стене справа от ворот были выведены огромные буквы в стиле граффити: «Моринготто, верни сильмариллы, [сцобака]!», и всякие рисунки оскорбительно-угрожающего свойства. Причем настолько оскорбительного, что дозволить их увидеть широким ангбандским массам никак нельзя — грозит подрывом авторитета. Чуть далее левая часть стены пребывала вся в следах от стертых подобных художеств.
      — Как вы меня задрали, гады! — воскликнул Моргот, чуть не плача от злости.
      Он отправил Готмога сбегать за стремянкой, а получив ее, взял кисть и ведерко краски, полез вверх и начал писать на стене: «Отвяжитесь уже! Ничо я вам не верну!»
      Буквы выходили гигантские, чтоб аж с Митрима было видно, поэтому краска в очередном ведерке быстро заканчивалась, и верный Готмог приносил следующее. В остальное время начальник балрогов на всякий случай стоял внизу: не ровен час у повелителя голова закружится, так чтоб хоть падать было не больно. Но вместо Моргота сверху падали разве что большие капли краски, мгновенно подсыхающие на огненном демоне…

      В следующий по расписанию день икс, несмотря на принятые меры, на тангородримской стене красовалась новая надпись: «Не вернешь — сделаем так». Что конкретно — поясняла многофигурная композиция. Она решительным образом оскорбляла нравственность обитателей Ангбанда и не поддавалась описанию цензурными словами, поскольку латынь в здешнем медвежьем углу была еще неизвестна, а без латыни об этом лучше не говорить.

      Поглядев на свежий образчик монументальной живописи, Моргот хмыкнул. В его голове рождался очередной черный план. Хмыкнув еще раз для верности, он забрался на стремянку, только что принесенную Готмогом без всяких напоминаний, и задумчиво макнул кисть в ведерко краски, принесенное все тем же Готмогом. Готмог вообще ловил мысли начальства на лету, за что и занимал свой пост.
      Час спустя довольный Моргот тщательно оттирал руки. Растворитель — валарское зелье, от которого у орков даже с наветренной стороны начинали слезиться глаза. Стенная живопись пребывала почти в том же виде, но теперь на ней вместо Моргота была вмалевана совсем другая персона, причем даже узнаваемая. Чтобы ни у кого не оставалось сомнений, а также для тех, кто не имел счастья быть лично знакомым с означенной персоной, сделанная над головой оной надпись поясняла изображение самым недвусмысленным образом.
      Моргот чувствовал себя слегка отомщенным.

      Следующие два месяца Повелитель Ангбанда провел в нетерпеливом ожидании. Умученный любопытством и всем остальным, он в конце концов возжелал лично устроить засаду, чтобы подкараулить засранцев. Как говорится, хочешь, чтобы было сделано хорошо — делай сам. А то никто поймать не может никак.
      Предопределенную ночь Моргот встретил втиснутым в одну из трещин, изобильно пещривших ближайшие к ангбандским стенам скалы. Чего-чего, а этого добра в округе хватало.
      Чтобы злоумышленники чувствовали себя вольготнее, он еще и темени погуще напустил. Всем орочьим караулам надлежало действовать согласно обычному распорядку и инструкциям и ловить покусителей, не принимая во внимание присутствие верховного начальства.
      Время шло своим чередом, и если бы у Моргота были часы, они бы показывали сейчас четверть третьего по местному. Сам Моргот уже успел поклевать носом, выругаться и два раза сыграть сам с собой в города и прочие географические объекты. Оба раза он выиграл, причем оба раза сжульничал, отчего выигрыши показались ему еще приятнее. А потом он увидел… знать бы еще, кого. Чья-то фигура в темном балахоне приближалась к стенам Ангбанда. Тишина вокруг по-прежнему стояла нерушимая, как будто супостат пришел один. По повадкам и общим очертаниям Моргот пытался угадать, кого это несет нелегкая. Ничего путного не выходило. Впрочем, может, Моргот его и вовсе не знал. Мало ли у нолдор народу-то.
      Вопреки ожиданиям, правонарушитель, хоть и осторожно, но двигался прямиком по открытой местности, а не пробирался, крадучись, вдоль стен или иными окольными путями. То ли понаехавшие совсем оборзели, то ли… «Чары!» — озарился мыслию Моргот и издал ехидный смешок: прикидываются всеми из себя правильными, а колдуют без зазрения, так что и Майрон позавидует. То-то орки этого шамана доморощенного и не замечают. Но ему-то вся эльфячья ворожба побоку.
      И Темный потихоньку начал вылезать из укрытия…

      Сцапанный нарушитель честно и с воодушевлением попытался отбрыкаться и вывернуться и даже изловчился нанести Темному некоторый довольно чувствительный физический урон, но на шум из привратной караулки выскочил Мотгот, прибежала пара ближайших орочьих патрулей, и сопротивление явно стало бессмысленным.
      — Давай огня! — скомандовало довольное начальство. — Ничего без меня сделать не можете.
      Все и в темноте видели неплохо, но со светом как-то внушительнее. Сочтя, что освещения, пожалуй, достаточно, Моргот, полон предвкушения, сдернул с вражеской головы капюшон. К этому действу у него была заготовлена специальная злорадная ухмылка, которая уже начала проявляться на его физиономии во всех подробностях, однако застряла где-то на полдороге.
      — Ну уж этого я никак не ожидал!! — только и мог сказать он.

      Теперь на пятачке перед воротами Ангбанда народу было преизрядно. Орки обступили плотным кружком главных действующих лиц, и подходили еще и еще.
      — Вот тебе не стыдно?! — выговаривал Моргот, сверля пойманного супостата до невозможности осуждающим взглядом. — Ну ладно бы Феаноринги, они все мерзавцы, пробы ставить негде. Но ты?! Кто бы мог подумать?! Что сказали бы твои папа и мама, если бы узнали, чем ты тут занимаешься?!
      Финрод смотрел в землю и краснел аж до самых пяток. Когда прародитель зла и всяческого искажения во всеуслышание объясняет, что такое хорошо и что такое плохо — это какой-то абсурд.
      — Да самый последний орк постыдился бы писать такое!! — тыкал пальцем в сторону изрисованной стены Моргот.
      Окружающие орки сдержанным гомоном выразили полное и единодушное согласие со своим повелителем.
      — Ну ладно, — произнес Моргот уже зловеще, — не знаю, куда глядели твои родители, но теперь твоим воспитанием займусь я.
      Настала особенно почтительная тишина. Только кто-то из орков нервно икнул. Еще раз окинув взглядом неоднократно расписанную стену, Моргот продолжил:
      — Тангородрим большой, на всё места хватит… И весточку еще пошлю, приходите, мол, забирайте своего.

***

      Завтрак подходил уже к концу, когда в трапезной появился Маглор.
      — Явился наконец! — сказал довольный донельзя Карантир.
      Маглор вздохнул. Близнецы фыркнули, Куруфин и Келегорм переглянулись, Карантир молча поманил его пальцем. Маглор бросил взгляд на Маэдроса, но тот лишь слегка развел руками — мол, сам виноват. Маглор вздохнул и бочком приблизился к Карантиру, который уже держал наготове пальцы. Остановился в полушаге.
      — Это я что, вставать должен? — поинтересовался вредный братец. — За вставание еще один!
      Маглор вздохнул и наклонил голову. Карантир глянул на близнецов:
      — Считаем!
      — Раааз!.. — дуэтом подхватили Амбаруссар, и Карантир отпустил Маглору увесистый щелбан.
      — Два!.. Три!
      — И четыре! — воскликнул Карантир, впечатывая еще один, самый увесистый.
      — Почему четыре-то?! — возмутился Маглор.
      — За неверие в доблесть нашего златовласого кузена. «С полдороги вернется, с полдороги вернется!» — передразнил он. — Не вернулся, как видишь!
      — Вот вы смеетесь, — подал голос Маэдрос, — а что делать будем, если он сегодня не приедет?
      — Поедем навстречу, — пожал плечами Куруфин. — Дорога оговоренная, если у него, допустим, лошадь охромела, то идет себе потихонечку.
      — А вдруг его Моринготто поймал! — воскликнул Амрос.
      — Орка какого-нибудь в степи поймаем, — легкомысленно отозвался Карантир. — На обмен.
      — Можно бы… Только что-то я орочьих принцев в степи не видел, — хмыкнул Келегорм.
      — А такие есть? — изумился Амрод.
      Келегорм фыркнул в чашку с кофе, Куруфин закашлялся.
      — Я поеду его выручать! — поднял глаза от своей тарелки Маглор.
      — Давай, давай, — поощрил его Карантир. — Езжай! Один у них уже есть, вторым ты будешь. И Турукано сразу прихвати. Чтобы уж у них полная коллекция была — от всех трех Домов… Не нагнетайте вы, приедет — никуда не денется. Если и поймают, то что? Слегка попинают, да отпустят, потому что на фига он там нужен-то? От его занудства Моринготто сам на стенку Ангбанда вылезет и начнет граффити во славу Эру рисовать.
      Амрод, сидящий напротив окна, выходящего на озеро, вдруг вскинулся:
      — Лодка! Идет с того берега. Ух, как гребут!
      Братья сорвались с мест и столпились у окна, хотя в комнате было еще два. С противоположного берега Митрима действительно споро приближался четырехвесельный ялик с вымпелом на мачте.
      — Никак его величество дядюшка жалует нас визитом, — едко заметил Карантир.
      — Что-то рано чересчур для визита, — выразил общее недоумение Келегорм.
      — Жаль, Кано, что вы еще раз не поспорили, — вздохнул Маэдрос. — Похоже, у тебя был бы шанс отыграться.

***

      У подножия так хорошо знакомой по крайней мере части прибывших тангородримской стены торчало огромное не слишком обтесанное бревно, явно вкопанное совсем недавно. Над бревном на стене красовалась корявая надпись, столь же явно сделанная орочьей рукой. Надпись гласила: «Столп пазорный», указующая стрелка не оставляла сомнений, к чему именно это относится. У «столпа пазорного» стоял Финрод и, судя по выражению его физиономии, изо всех сил созерцал мысленным взором собственные уши.
      Впрочем, по мере приближения «армии спасения» ангельский, хотя и несколько замурзанный лик отразил нетерпеливую радость, которая внезапно сменилась ужасом, когда Финрод разглядел состав отряда.
      — Ты глянь — живой и даже на вид вполне целый! — воскликнул подъехавший первым Куруфин.
      — Вообще-то ничего удивительного, — сказал Маэдрос. — Если Финдарато не натворил какой-то дополнительной особой отсебятины, ничего большего он и не заслуживал.
      — Жизнью, правда, кажется, не очень доволен, — скептически заметил Келегорм. — Хотя это и понятно: такое неэстетичное сооружение… да и табличка выполнена грубовато… и текст наверняка не радует красотой слога… Так, чего они там нацарапали? О, даже так?!
      Финрод покраснел. А тут еще, как назло, вперед сунулся Тургон:
      — А что там такое?
      Финрод покраснел еще сильнее. На шее его и впрямь висела табличка с еще одной корявой надписью «слэшер атвротительный».
      Феаноринги — даром, что их было всего четверо — хохотали так, что сотрясался Ангбанд. Но это было самым меньшим из зол. В высокой светлоголовой фигуре, принятой поначалу за незнакомого эльда, Финрод вдруг узнал родную сестру. Обознаться было немудрено — сестрица была в его собственных штанах и сидела в седле по-мужски. На лице Галадриэли было написано «фи!»
      Но самым ужасным в глазах бедняги у столба было присутствие второго всадника в голубом плаще. Издали приняв его за Фингона, Финдарато особенно и не всматривался более. И только теперь увидел совсем близко высоко поднятые брови и плотно сжатый рот Финголфина, Верховного короля и родного дяди. Эру Единый, он-то как тут оказался?!
      Ситуация становилась уже совершенно невыносимой, и пленник разлепил губы и еле слышно произнес:
      — Я… очень рад вас всех видеть… Отвяжите меня, пожалуйста!
      Келегорм и Карантир разом спешились, но оказалось, что и одному-то делать особо было нечего.
      — Не мог сам отцепиться, что ли?! — сварливо бурчал Карантир, легко перерезая бечевки. — На живую нитку же привязан!
      Бечевка действительно рвалась даже руками.
      — На ней чары, — печально сообщил Финрод. — Ты можешь ее разорвать, а я нет.
      В доказательство Финрод дернул обрывок бечевки. Безрезультатно.
      — Хм. А чего сразу не сказал? — спросил заинтересовавшийся Куруфин. — Размотали бы аккуратно, глядишь, самим бы пригодилась.
      — Вот еще Моринготтовых чар нам не хватало, — встрял наблюдающий за процессом Тургон.
      — Да, в самом деле. Если надо, я и сам наколдую.
      — Наколдовал один такой, — тут же ответил Карантир, и Финрод умолк.
      Что и говорить, доколдовался уже.
      Финголфин не участвовал в этом обмене репликами, он стоял чуть поодаль, тиская пальцами худой подбородок, и молча смотрел на племянника глазами, полными укоризны. И от этого взгляда Финрод чувствовал себя хуже, чем от всех ехидных реплик кузенов вместе взятых и помноженных одна на другую.
      — Дядю-то вы зачем в это дело впутали?! — страдальческим шепотом прошипел освобождаемый.
      По физиономии Карантира видно было, что у него на языке уже вертится очередное замечание. Келегорм решил так и быть сжалиться:
      — Потому что этот… — и Келегорм показал глазами на ворота Ангбанда, — известил о тебе дядю, естественно. Тот к нам за разъяснениями — чуть что где происходит, все сразу нас подозревают. Мы тут же собрались за тобой, а дядя, конечно, не мог остаться в стороне. Мы его и так, и сяк уговаривали, предлагали, чтоб Финдекано поехал вместо него. Нет, сказал, что это не обсуждается, и все такое, а Финдекано пусть на хозяйстве остается. Еще вооруженные силы хотел взять, еле убедили, что не тот случай, и одного Хуана хватит.
      — А Артанис зачем притащили?
      — Вот ее точно никто брать с собой не хотел, — сказал Тургон. — Но как-то пронюхала и заявилась в самый последний момент перед выездом. Выгонять уже неудобно было. Я ей велел только, чтоб не мешала — всякие юбки еще тут под ногами путаться будут.
      Сестрица меньшая любимая бродила по траве взад-вперед и время от времени бросала раздраженные реплики: «Ну долго еще? Что вы там возитесь? Одну веревку вчетвером развязать не могут!» Брата она подчеркнуто не замечала.
      Наконец многочисленные витки тонкой бечевки были распутаны. Маэдрос поискал глазами, куда ее деть, потом сжал в комок и засунул в расщелину между камнями.
      Финрод с удовольствием потянулся, встряхиваясь после нескольких часов, проведенных по стойке смирно. Карантир уже раскрыл рот, чтобы высказать очередное ехидство касаемо подобного времяпровождения, но тут в беседу вступил Финголфин.
      — Кто такой слэшер?
      От этого спокойным тоном заданного простого вопроса по спине Финрода прогарцевало стадо отборных мурашек. Он-то уже надеялся, что скользкий сей момент удастся миновать.
      — Давайте уедем отсюда поскорее!! По дороге расскажу.
      Финрод просто-таки молился, чтобы сейчас из Ангбанда выскочили какие-нибудь балроги или орки, на которых его дражайшие родственники переключили бы свое внимание, а там, глядишь, как-нибудь забудется. Но в последнее время судьба явно повернулась к Финроду задним ликом, потому что никакое злобное полчище из Ангбанда не выскочило. Вместо этого из скрипнувших и лязгнувших ворот вышел один Готмог и сказал только: «Тьфу, пакость!» И смачно плюнул. Ворота закрылись снова. Нолдор перевели взгляды на Финрода, и тот понял, что от объяснений не отвертеться. Причем было совершенно очевидно, что четверо кузенов прекрасно знают значение слова «слэшер», но помогать Финроду в объяснениях не собираются. И Галадриэль знает тоже (интересно, когда успела?), но помогать не будет тем более, ибо в мире нет вреднее существ, чем младшие сестры.
      Финголфин продолжал смотреть очень вопросительно.
      — Дядя, ну, правда, здесь не очень подходящее место для разговоров! — нервно сказал Финрод. — Да еще вдобавок Артанис с нами…
      Галадриэль презрительно фыркнула. Келегорм сделал совершенно невинное лицо:
      — А что такого ты собираешься рассказать, если этого нельзя говорить при Нэрвен?
      Финрод покраснел еще больше, хотя, казалось бы, дальше некуда.
      — Я имел в виду, что тут могут орки выскочить…
      — Да, тогда им не поздоровится, — скорбно поджал губы Куруфин.
      Феаноринги снова покатились со смеху. Тургон рад был бы вступиться за любимого двоюродного брата, но во-первых, Феанорингов было все-таки четверо, во-вторых, орки и правда могли выскочить, и его это нервировало, а в-третьих и в-главных, он не знал, что такое «слэшер».
      Орки тем временем действительно появились, только не из ворот, а на стене. Они кричали наперебой: «Эй, вы, забирайте уже своего похабника да ввалите ему как следует! Стены мыть за ним надоело!» «А еще, типа, благородные эльфы! Развели охальников — детишек за ворота выпускать нельзя!» «Пусть Владыке нашему спасибо скажет, а то мы бы ему за его похабень вломили бы по первое число!»
      Финголфин невозмутимо заметил:
      — Дело дошло до того, что ты вынуждаешь нас краснеть за тебя перед орками.
      — Да поедемте уже! Дядя, ты все скажешь мне в Митриме!
      Но запасов своего коварства Куруфин еще не исчерпал:
      — Поехали-поехали. Турукано, ты, конечно, не забыл коня для друга?
      Тургон несколько растерялся:
      — Артанис, как родная сестра, должна была позаботиться.
      — Еще чего! — отрезала гордая амазонка. — В компании шестерых мужчин буду я о лошадях заботиться! Турукано весь из себя такой крутой и в штанах, вот и пусть об этом беспокоится. А раз я девочка, я хочу фыр-фыр-фыр, а не о лошадях думать. Поняли?
      — А зачем ты ехала тогда вообще?! Раз девочка, сиди дома и крестиком вышивай.
      — Брата выручать и на мир посмотреть, — сказала Галадриэль себе под нос.
      — Но лошадь-то куда делась?! Я совершенно точно помню, что когда мы выехали, она была и рядом скакала!
      — Может, ты перепутал с лошадью Хуана? — вкрадчиво спросил Куруфин.
      — На Хуане ездить не позволю! — заявил хозяин пса.
      Пес тем временем обнюхал позорный столб и выразил свое к нему отношение общеизвестным собачьим способом.
      Финголфин и Маэдрос переглянулись. Хоть Моринготто явно не замышлял никакой гадости, незачем было дразнить гусей сверх необходимого.
      — Поваляли дурака, и хватит, — сказал Финголфин. — Вон стоит конь и ждет Финдарато. Турукано, ты что, посчитать не можешь?
      — Ну не заметил, — буркнул Тургон.

***

      Восемь всадников неторопливо ехали на запад по зеленой равнине. Из Ангбанда вдогонку никто так и не выскочил, можно было спокойно разговаривать.
      — Ты что же, так и стоял у столба все это время? — расспрашивал Тургон.
      — Нет, конечно. Только второй день. А до того мне в девять утра вручали ведро и тряпку и до девяти вечера с перерывом на обед и на полдник заставляли отмывать эту балрогову стену.
      Все обернулись полюбоваться еще раз. Часть тангородримской стены действительно сияла как полированная. Содержание, угадываемое за полустертыми надписями на другой части, заставило бы покраснеть не только Галадриэль, которая, кстати, краснеть как раз не собиралась. Наоборот, пара выражений казались ей подходящими, чтобы пополнить свой лексикон.
      — Что ж всю-то не отмыл? — хохотнул Карантир. — Рука не поднялась на высокое искусство?
      — Сколько успел, столько и отмыл. Вчера с утра выставили, наверное, к вашему приезду.
      Финголфин вертел в руке приснопамятную табличку. На обороте ее обнаружилась еще одна надпись: «ушОл на обед, буду через 20 минут».
      — А это что?
      — А этой стороной ее вешали на столб, когда меня на перерыв уводили, — пояснил Финрод. — А то вдруг бы вы приехали и меня не застали.
      — Я тронут такой заботой! — хмыкнул Келегорм.
      Финголфин снова повернул табличку.
      — Дядя, ну выкинь уже эту орочью дрянь! — взмолился Финрод.
      — Успею. Да, кто-нибудь наконец скажет, что означает слово «слэшер»?
      Опять настала тишина, нарушаемая чьим-то сдавленным фырканьем.
      — Нннуууу… это тот, кто пишет… — вид у Келегорма был сама невинность.
      — Необязательно на стенах… — в том же духе продолжил Куруфин.
      — И даже необязательно пишет…
      — Главное, думает…
      Маэдрос мысленно еще раз поздравил себя с тем, что оставил дома Амбаруссар. Если бы и они были сейчас здесь, балаган превосходил бы всяческие границы.
      — Ну хватит уже подковырок ваших! — возмутился Финрод. — Вместо вас пострадал, между прочим.
      — Что, сильно мучили? — сочувственно спросил Тургон, с негодованием глядя на все это безобразие.
      — Сперва Моринготто мораль прочел, потом оркам…
      Однако что было потом, узнать удалось не сразу.
       — Моринготто — мораль?! — взвыл Карантир. — Почему я этого не видел?! Нет, я поехал назад стучать в Ангбанд — пусть выйдет, пусть исполнит на бис! Я хочу это слышать: Черный Враг Мира читает мораль нашему златокудрому праведнику!!
      — Прекратите уже! — воскликнул Тургон, потому что Куруфин и Келегорм вслед за братом ударились в это неуместное веселье. — Так что же дальше, Финдарато? Они тебя мучили?
      — Так и хочется ему послушать о мучениях! — вполголоса прокомментировал Келегорм.
      — Нет, я так понял, что Моргот им запретил меня обижать, — сказал Финрод. — Но мог бы и не трудиться. Потому что мне показалось… — он замялся. — Ну… что они сами не стремятся до меня дотрагиваться.
      — Брезгуют, — подсказал Келегорм.
      — Ну… вроде как да. Они же считали, что это всё я…
      — И что? — снова вылез Карантир. — Боялись заразиться?
      Феаноринги снова закатились хохотом. Галадриэль досадливо морщилась: она тоже не прочь была посмеяться, но издали не было слышно, а подъезжать ближе она не хотела.
      — Им даже не нравилось, чтобы я задерживал на ком-то взгляд, — пожаловался Финрод. — Дикие все-таки они какие-то!
      — Ничего не дикие, с понятием парни, — разъяснил Куруфин. — Видит какой-то орк: слэшер на него уставился — а кто его знает, что он про себя там думает?
      — Так, — послышался голос короля нолдор, — всю дорогу вы отнекивались, ссылаясь на то, что сами не знаете, мол, приедем — посмотрим. Но вот мы приехали и уже едем назад, и вы явно понимаете, в чем дело, а я нет. Теперь кому-нибудь все-таки придется объяснить мне происходящее.
      Феаноринги стремительно переглянулись.
      — Все очень просто, дядя, — сказал Маэдрос. — Сообразив, что во исполнение клятвы убиваться об Ангбанд совсем не обязательно, мы решили давить на Моринготто морально. Каждые два месяца устраиваем вылазку и пишем ему на стене разные… ммм… неприятные для него вещи.
      Финголфин умел удивляться, оставаясь спокойным.
      — Вы вроде давно взрослые, ты-то уж точно. Кто до такого додумался?!
      — Амбаруссар. Хоть и в самом деле взрослые давно, а как были хулиганами, так и остались. Младшие — это диагноз. И судя по тому, что Моринготто ввязался в неприличную настенную перепалку и даже сам выполз ловить, его это действительно достает. Около самых его стен шастают и творят что хотят, а он и поделать ничего не может.
      — Ты не принимаешь в расчет, что все это развлечение может кончиться очень плохо? И насколько оно того стоит?
      Маэдрос мотнул медноволосой головой
      — Пока мы не делаем ничего особо тяжкого — нет, плохо не кончится, — ответил он уже серьезно. — От неписаных правил и Моринготто некуда деваться, ответу полагается быть соразмерным. С Финдарато ничего страшного ведь не случилось. Взаправду казнить за роспись стен — да его же собственные орки засмеют за такое. И это не одно только развлечение, как ты выразился. Потихоньку изучаем окрестности Ангбанда вплоть до самой мелкой расщелины, маршруты патрулей, расстановку караулов, как себя ведут, как предпочитают действовать. Это лишним никогда не будет. Да и кто знает, вдруг есть какой-нибудь иной вход внутрь.
      — Надеюсь, ты не собираешься проникнуть прямо внутрь вражеской цитадели незамеченным? — изумленно воззрился на племянника Финголфин.
      — Разумеется, я не полезу туда напролом. Но кто знает, как дальше сложатся обстоятельства.
      — Я подозревал, что вы потихоньку что-то проделываете, но не думал, что Финдарато в этом участвует.
      — Он и не участвует. Финдарато был у нас в гостях как раз накануне очередного набега, о чем-то опять поспорил с Кано, в предмет спора я не вникал. Как обычно, насчет пения, ну и Финдарато, как водится, что-то там приколдовывал. В результате он вызвался участвовать вместо Кано и даже вместо всех. Мы убеждали его не ехать в одиночку, но он уверял, что поспорил, что и один управится, его даже сопровождать не надо, он знает, что делает, у него в запасе какое-то магическое искусство, которое он давно хочет опробовать…
      — Скажи честно, Финдарато в это время насколько был трезв?
      Маэдрос задумался, вспоминая:
      — Во всяком случае, язык не заплетался. Явно подогретого мы бы никуда не пустили. Да мы и вообще не злоупотребляли, нам же вылазка предстояла. Разве что ему немного надо, чтобы в голове зашумело, и он хорошо притворяется. Как бы там ни было, мы его проинструктировали, а он просил вам ничего не рассказывать.
      — Почему?
      — Неудобно же, — откликнулся Финрод. — Мне — и вдруг на стенах писать всякое. Хоть бы даже и в адрес Моринготто.
      На этом разговор пресекся. Несколько минут все ехали в тишине. Финголфин выкинул куда-то в траву эту балрогову табличку, и Финрод наконец с облегчением перевел дух.
      — А что ты хотел написать? — раздался голос незаметно приблизившейся Галадриэли.
      Финрод даже вздрогнул от неожиданности. Младшенькую, как всегда, поднесло некстати. Все только-только умолкли, оставив в покое неприятную для него тему — и снова-здорово! Однако показывать слабость при сестрице он не стал.
      — Ну, что-то такое… требовательное и решительное. «Моринготто, сволочь ангамандская, верни сильмариллы, пожалуйста!»
      Не расхохотались, наверное, только лошади и убежавший вперед Хуан — то ли потому, что не слышал, то ли потому, что давший ему возможность трижды заговорить упустил из виду возможность посмеяться, хотя бы и раз.
      — Всё! — возопил Карантир, резко осаживая лошадь. — Поворачиваем коней, едем обратно! И пусть он напишет! Я пропустил одно зрелище, но я еще могу увидеть другое: какие морды сделает ангбандская свора, когда это прочтет!

Вообще для нас загадка, почему этот текст набрал столько лайков. Потому что ну сырая работа, чо там, мы ее писали по приколу на коленке. И цитирование популярных фраз из фильмов и т.п. - это абсолютно дурной тон (надо, кстати, исправить этот позор). Но этот текст у нас четвертый по лайкам, и опережает даже такие вещи, как "О пользе двух вещей" и "Ирония судьбы"! Где эта и где те!!

[BTV]

Фанфик очень-очень старый. К тому же нигде не публиковался кроме как на личном, давно сгинувшем сайте участника ХА под ником Хэл.
Начало биографии Феанаро.
По канону Феанаро женился "в ранней юности". Так что к концу фанфика ему на человеческий счет где-то лет 19- 20.

Сын короля

    Все-таки надо было Финвэ рассказать сыну сразу. Мне кажется, что будучи ребенком, Феанор бы легче перенес знание о смерти матери. Когда он это узнал после стольких лет ожидания получилось только хуже. Понятно, что не нарочно вышло так, что к этой новости еще и новость о помолвке добавилась, но видя, как сын все время думает о матери, делает что-то для нее, строит планы о том, как она вернется, надо было бы Финвэ все же взять себя в руки и сказать правду.
    Понятно почему Финвэ и Индис с настойчивостью пытаются внушить Феанору любовь к Индис. И понятно почему им это удается плохо. Но вот эти вопросы от Индис, мол  мне уйти от Финвэ? Или когда Нерданель сказала, мол раз тебе так поперек другая женщина в доме, то сказал бы отцу, мол нет, не женись. Ну Нерданель еще молоденькая и не опытная. Но Индис как себе это представляет? Или она тоже молодая и глупая? Или не настолько добра, как хочет показаться?
   Тут и валар такие, канонические, добрые-добрые, заботливые, порядочные люди. И как от них таких ушло 9 из 10 нолдор? Как они такие докатились до требования сильмариллов и проклинания в спину? Этот вопрос, конечно, не к Вам. Просто художественное слово позволяет наглядно представить себе этих добрых-хороших ангелов и дальнейшая история становится странной: или Феанор действительно крышей поехал, что пошел вон из Амана, но остальные-то? "С ума по одиночке сходят, это только гриппом вместе болеют.(с)" Сообразили бы ему напомнить, что добрые валар сейчас вернут невинноубиенного  и заживем как жили. Или Феанор превратился в пособника Моргота и только убийство Финвэ помешало Феанору встать на сторону Моргота. А так он, Феанор, злодейский злодей, раз сильмариллы таким валар не дал и вообще их не уважал. Но как тогда сюда слова Намо о рабстве и опять Проклятие севера вписывается? Это же Феанор злодей, а они хорошие.
   И эти каноничнейшие могучие валар не могут ни Арду отреставрировать, ни тело одной эльфийки. Ну тело починить они в состоянии? Если причина болезни в теле(депрессия), то чините его. Блин, выдайте новое тело. Ну не будет она больше женой Финвэ, если тело новое, но матерью Феанора она быть не перестанет. Если в душе проблема, то чините душу, а не погружайте пациентку в кому. Блин, если Мандос не тюрьма, место раздумий и исцеления, то выгоните вон и пусть душой летает возле сына, может захочет быстрее вернуться. А они ничего не делают.
    Отношения Финвэ и Феанора показаны очень теплыми, дружескими, приятно читать. Ну и Нерданель получилась прекрасная. Умница, комсомолка, искусница. Феанор все-таки более нервный, а она уравновешенная девушка. Отрадно читать про счастье Феанора.   А описания вышивки, изделий, камней-все получается ярко, живо, осязаемо.