Дошелушим же эпизод до конца.
"Now tell me your tale, my liege,’ said Denethor, half kindly, half mockingly. ‘For the words of one whom my son so befriended will be welcome indeed".
"Теперь расскажи мне свою историю, мой вассал, - сказал Денетор наполовину любезно, наполовину насмешливо. - Ибо слова того, с кем мой сын так подружился, будут в самом деле приветствованы".
"Liege" означает вообще лиц, связанных феодальными обязательствами, и вассала, и сеньора. По понятным причинам я выбрала первое, но тонкость формулировки же ж мы должны учитывать. Вот из таких штрихов и складывается образ персонажа. Причем складывается гораздо лучше, чем если бы было прямое описание. Блин, Профессор, вот так всегда надо писать было!! Не надо стопиццот раз уверять, что Саурон Зло, что Гэндальф мудёр и добр, что орки вообще Чикатилы, что эээээльфы мудрые и прекрасные и т.д. - ты покажи это!! И читатель сам увидит, кто у тебя кто. Вот этим "наполовину любезно, наполовину насмешливо" ты, автор, обрисовал персонажа в сто раз лучше, чем если бы разобъяснялся бы, что он такой и такой.
"Pippin never forgot that hour in the great hall under the piercing eye of the Lord of Gondor, stabbed ever and anon by his shrewd questions, and all the while conscious of Gandalf at his side, watching and listening, and (so Pippin felt) holding in check a rising wrath and impatience".
"Пиппин никогда не забывал тот час в большом зале под пронизывающим взглядом Лорда Гондора, укалываемый
[досл. "ударяемый ножом/кинжалом и т.д.", "пыряемый"] то и дело его проницательными вопросами и во все это время сознающий [присутствие] Гэндальфа рядом, смотрящего и слушающего, и (так чувствовал Пиппин) сдерживающего возрастающий гнев и нетерпение".
Немудрено, что после этого Пиппин чувствовал себя как выжатая канарейка. Мало того, что он с Денетором общается, так еще и умственные усилия непомерные в попытках что-то скрыть. Потому что скажи что не так - Гэндальф еще потом так выпишет, что мало не покажется.
А Гэндальф меж тем тут никто, ноль. Он так рвался сюда, он так рассчитывал явиться на лихом коне, а его игнорируют. Он здесь не нужен и неинтересен. С ним даже не разговаривают. Вот с этим мохноногим недомерком говорят, а на Гэндальфа кладут болт, причем в присутствии этого мохноногого недомерка.
И вот наконец час прошел, и разговор закончен, и... и Гэндальфа отправляют в предоставленную ему комнату! Все это время он сидел тут мебелью, и даже после беседы с Пиппином Денетор не собирается тратить на него ни минуты своего времени. Гэндальф обтекает, обтекает и продолжает обтекать. Денетор меж тем, определив Гэндальфа на постой, продолжает отдавать распоряжения. Гэндальф торчит тут, не веря, что Великий Он не надобен. И Денетор таки обращается к нему, но вы только посмотрите, как:
"And you, my Lord Mithrandir, shall come too, as and when you will. None shall hinder your coming to me at any time, save only in my brief hours of sleep. Let your wrath at an old man's folly run off, and then return to my comfort!"
"И ты, мой лорд Митрандир, придешь тоже, как и когда ты захочешь. Никто не будет препятствовать твоему приходу ко мне в любое время, исключая только в мои короткие часы сна. Пусть твой гнев на глупость старого человека уйдет, и тогда возвращайся, к моему утешению!"
О боже!!
Никакая ругань, никакие прямые оскорбления не макнули бы Гэндальфа глубже в унитаз головой. Можешь приходить, когда захочешь - но никто тебе не обещал, что на тебя хотя бы обратят внимание. Ты вот уже пришел - и что? Посидел час мебелью, стул задницей грел, штаны протирал. А теперь успокойся и еще раз приходи. Какое издевательство! Какая насмешка!!
Но как-то подобающим образом парировать эту насмешку Гэндальф не умеет, поэтому кидается отвечать заведомо проигрышно:
"Folly?’ said Gandalf. ‘Nay, my lord, when you are a dotard you will die. You can use even your grief as a cloak. Do you think that I do not understand your purpose in questioning for an hour one who knows the least, while I sit by?"
"Глупость? - сказал Гэндальф. - Нет, мой господин, когда ты выживешь из ума, ты умрешь. Ты можешь использовать даже твое горе как предлог. Ты думаешь, что я не понял твою цель допрашивания в [течении] часа того, кто знает меньше всего, в то время как я сижу рядом?"
Ниеееет, я все понял! Не дурак! О как я тебя насквозь-то вижу! Думаешь, я не знаю, почему ты меня в хрен не ставишь?!
Блин, ну какой хоть сколько-нибудь умный человек будет ТАК подставляться?! Ну, блин, если тебя систематически опускали ниже плинтуса, каким надо быть идиотом, чтобы орать о том, что тебя опускали?! Ну, блин, если тебя обижали, то, уж наверное, прежде всего за тем, чтобы ты обиделся. Неужели так трудно это сообразить?! И неужели надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что не следует показывать обидчику, что он он достиг своей цели и тебя обидел?! Неужели за овердобуя тыщ лет, прошедших от сотворения, ты, великий мудрец, так и не научился владеть собой и так и не нажил ни капли ума?! Чего стоят прожитые тобой несметные годы и твоя ангелическая природа, если ты даже не умеешь достойно ответить какому-то жалкому смертному червяку?!
А еще кто-то доказывает, айнур, мол, не люди. Да люди, люди. Причем даже не самые лучшие из людей.
Надо быть святым, чтобы не воспользоваться такой подставой. Денетор и не собирается:
"If you understand it, then be content,’ returned Denethor".
"Если ты понимаешь это, тогда будь доволен, - отплатил Денетор"
[досл. "вернул"].
3:0. Вы понимаете, конечно, что тут я снова свалилась в свун глубочайший. Ответ из тех, которые в граните высекать надобно. Ответ убийственный своей краткостью. Тролль ведь 81-го уровня!! Умный, проницательный, едко-насмешливый...
И вот скажите на божескую милость, почему тот же Гэндальф, сьюха возлюбленная, нигде и никогда никому так не отвечает, хотя его придумал тот же автор?!
Реплика Денетора продолжается:
"Pride would be folly that disdained help and counsel at need; but you deal out such gifts according to your own designs. Yet the Lord of Gondor is not to be made the tool of other men's purposes, however worthy. And to him there is no purpose higher in the world as it now stands than the good of Gondor; and the rule of Gondor, my lord, is mine and no other man's, unless the king should come again".
"Глупостью была бы гордость, которая смотрела бы свысока на помощь и совет в нужде; но ты раздаешь такие дары сообразно твоим собственным замыслам. Однако Лорд Гондора не намерен делаться инструментом для целей других людей, хоть бы и достойных. И для него нет цели выше в мире, как он
[мир] стоит теперь, чем благо Гондора; и управление Гондором, мой господин, принадлежит мне и никакому другому человеку, если только король не придет снова".
"Не намерен быть" или "не должен быть", можно перевести и так, и так. Я выбрала первое, опять же, по очевидным соображениям, но это чисто мой произвол. Знаете, вот тут я пока оставлю пробел. Потому что меня вчера вечером унесло далеко, когда я это переводила, сегодня картина не лучше, и если я буду ждать, когда же меня отпустит, я, может, еще неделю не смогу вывесить эту простыню
под возглас "Virgen la tenemos!". Это настолько емко и прекрасно, что где и найти слова, чтобы мочь сказать что-то связное, я не знаю.
Одно только совершенно определенно и ясно видно сразу: это самое "король не вернется" - это не более чем "когда рак на горе свистнет". То, чего никогда не случится, и все это прекрасно знают.
И вот на контрасте после этой чеканной декларации особенной бездной зияет ответ Гэндальфа:
"Unless the king should come again?’ said Gandalf. ‘Well, my lord Steward, it is your task to keep some kingdom still against that event, which few now look to see. In that task you shall have all the aid that you are pleased to ask for. But I will say this: the rule of no realm is mine, neither of Gondor nor any other, great or small. But all worthy things that are in peril as the world now stands, those are my care. And for my part, I shall not wholly fail of my task, though Gondor should perish, if anything passes through this night that can still grow fair or bear fruit and flower again in days to come. For I also am a steward. Did you not know?’ And with that he turned and strode from the hall with Pippin running at his side".
"Если только король не пришел бы снова? - сказал Гэндальф. - Ну, мой господин Наместник, твоя задача хранить какое-то королевство все еще в ожидании того события, которого немногие теперь ждут видеть. В той задаче ты будешь иметь всю помощь, которую ты изволишь попросить. Но я скажу сие: правление никаким королевством не принадлежит мне, ни Гондором, ни каким-либо другим, великим или малым. Но все достойные вещи, которые в опасности, как мир теперь стоит, те есть моя забота. И с моей стороны, я не буду полностью ошибочен в моей задаче, хоть Гондор бы погиб, если что-либо пройдет сквозь эту ночь, что все еще сможет вырасти прекрасным или принести плод и цветок снова в дни грядущие. Ибо я тоже наместник. Ты не знал?
И с этим он повернулся и зашагал из зала с Пиппином, бегущим сбоку него".
И вот этот великий мудрец, воплощение доброты и мудрости несусветных, начинает прыгать, как подросток, как сопливый школотник, укушенный за больное самолюбие: а вот я! да я! да я! да я такой! да "я же говорю у меня есть талант. Я поэт и писатель в одном лице! Я писатель просто отличный, а мои стихи загляденье" (с, Синий Валера). Даже прыжки 15-летней дуры-школия смешны, но когда так начинает скакать овердобуятыщелетний майа - блин, это убожество, уходящее сквозь земную кору и мантию и вообще планету. Этот мудрец не в состоянии даже придумать достойного ответа. В смысле, достойного себя, своего ранга и уровня. Лучше бы промолчал, молча бы вышел - хоть бы остатки лица сохранил. Но выйти молча он не может, поскольку в силу мелкой своей гордыньки он просто не понимает, что вообще такое "сохранить лицо". Понятие истинного достоинства у Гэндальфа отсутствует, он не дорос до этого, и преклонный его возраст не позволяет надеяться, что когда-либо дорастет. И опять тот же вопрос: почему Профессор мог написать это самое истинное достоинство каким-то персонажам (отрицательным и не очень), но был не в состоянии изобразить его же у персонажей положительных?! Умея и можа - почему?! Или у Профессора в голове было такое кривое зеркало, благодаря которому он был убежден, что вот это истинное достоинство - это что-то нехорошее, а мелкое самолюбие вахтера - это как раз то, что надо?!
Это его выступление - какая-то адова смесь, лишенная какой бы то ни было логической связи между деталями. Лишь бы орать, лишь бы гладить самолюбие, доказывая, что все наоборот, он-то сам зе бест, это оппонент козел.
Вызывает в памяти незабвенную Акулину Гавриловну:
"Ты думаешь, я испугалась! Давай судиться! Подавай на меня просьбу! Я ответ найду. В какой суд на меня жаловаться пойдешь? Что же станешь на суде говорить? Какие во мне пороки станешь доказывать? Ты и слов-то не найдешь; а и найдешь, так складу не подберешь! А я и то скажу, и другое скажу; да слова-то наперед подберу одно к другому. Вот нас с тобой сейчас и решат: мне превелегию на листе напишут. Против тебя превелегию, что я завсегда могу быть лучше тебя и во всем превозвышена; а тебя в лабет поставят".
И вообще мировая литература пестрит такими укушенными, только вот дело в том, что такие персонажи при этом никак не объявляются воплощением доброты, мудрости, милосердия и прочих поповских слов.
И в пылу своем добрейший дедуля поливает все и вся направо и налево.
Мол, да ты, Наместник, фигней занят!! Подумаешь, какое-то королевство хранить до тех пор, пока рак на горе свистнет! Дедуля начисто забыл, что он же сам и тащит свою креатуру на трон этого "какого-то королевства", и что не будь этих ничтожных с т.з. Гэндальфа усилий Наместников, креатуру попросту некуда было бы тащить. Нет, для ущемленного дедули все меркнет: и Гондор твой дерьмо, и пришествие короля тоже дерьмо! В скобках: стало быть, и ты дерьмом занимаешься, таща какое-то дерьмо ради какого-то дерьмового события на трон этого дерьмового Гондора. Дедуля, ты хоть понял, как ты только что сам себя обгадил?
И в этой фигне я, так и быть дам тебе советы, но только если ты попросишь. Как-то странно: вот тут же он заорет, что у него-то задача ваще ну прям все беречь! обо всем заботиться! Следовательно, заботиться и о Гондоре в т.ч., независимо от того, чего там просит или не просит правитель того Гондора. Но Гэндальф и логика вещи несовместные, тем более, когда великому мудрецу прищемили самое нежное.
Ничем, мол, я не правлю (так и не лезь править, г-но!), ни о чем конкретном я не пекусь, но пекусь вообще обо всем!!11рарасадынадын. Дедуля, скорбный главою, мы все давно знаем, что тот, кто печется обо всем, на деле не печется ни о чем вообще.
Вот, мол, если хоть что-то удастся сохранить - блин, вот так вот, не зная обстоятельств, можно подумать, что и впрямь последние времена настали, анчихрист грядет и апокалипсис, и ядерная пустыня. Но, блин, о чем ты, истеричка?! Какая нафиг ночь?! Саурон, мечтающий захватить весь мир и ограбить весь город - это только твоя больная фантазия. Реальный Саурон занимается обычной земной политикой и решает обычные задачи этой земной политики. Клал он на захват мира, ему это ни в одно место не уперлось. О чем ты базлаешь тут, придурок?!
И, блин, если ты готов на то, чтобы сохранить такой ценой хоть что-нибудь (притом, что сражаешься отнюдь не с апокалипсисом), то ты не величественное добро, ты г-няный и никчемный и руководитель, и исполнитель. Более того, если ты готов вот так оправдывать итоги своих трудов, если мелкий пустяк на фоне общих твоих фатальных неудач позволяет тебе считать себя хорошим, то ты чудовище, полное и окончательное. Ты, якобы учившийся милосердию аж у самой Ниенны! То ли ты был двоечником, то ли таково у ней милосердие. Никакой Саурон не хуже вашей шатии, и Моргот не хуже тоже: вы и он одного рода. А правоверные видят тут глубины мудрости и доброты, вот какой Гэндальф заботливый, вот какой он пекный. Ну, блин, кабы были у них мозги в головах, они бы правоверными не были. Так что кому и кобыла невеста. Впрочем, среди общей тупой правоверной толпы встречаются такие экземпляры, которым вообще весь этот обмен репликами так, мелочь ниачом.
И да, вот так заявив публично, что задача его будет выполнена, "хоть бы Гондор погиб" - Гэндальф рассчитывает, что в Гондоре кто-то будет слушать его советы?! Это же не просто идиотизм, это края самые крайние!!
И самое ведь интересное то, что это не Гэндальф тут пыжится, это пыжится сам Профессор. Который выдумал крутого персонажа, крутого настолько, что и сам не знает, как ему возразить, а признать его правоту не в состоянии. Потому-то Гэндальф и скачет сейчас, что сам автор не в силах признать проигрыш собственной позиции. Ну и как после этого Профессору Денетора не ненавидеть-то?! Совершенно ведь понятно, что Денетор ничем хорошим не кончит, потому что любой, кто не преклоняется пред велицей мудростью
Его Гэндальфа, не задерживается на этом свете. Теоден, правда, тоже долго не протянул, хотя и ни в чем Гэндальфу не перечил... ну он уж старый был и да! таки перечил! Еще в первой части, когда Гэндальф из Изенгарда к нему заявился, а Теоден ему и отрезал: выбирай коня и убирайся! Вот ему и аукнется.
И вот, попрыгав и окончательно расписавшись в собственном полнейшем убожестве, Гэндальф позорно ретируется, едва ли не бегом и с полыхающим пуканом.
Блин, вот жаль, что Денетору воспитание не позволяло в уходящую спину говорить. Потому что если бы после этой пляски Денетор еще бы добавил (а он может, может еще как!) - Гэндальфа бы на месте кондратий хватил, и проблема была бы решена.
Не могу, не могу отказать себе в удовольствии опять вспомнить упертого пустослова Бекнехонса из "Иосифа и его братьев" (многабукаф):
Бекнехонс выслушал это сообщение, качая головой, так, словно оно подтверждало его печальные ожидания общего характера и как нельзя лучше соответствовало нравственному облику эпохи, почти вовсе утратившей благочестие тех времен, когда в ходу были такие узкие и короткие набедренники, как у него, Бекнехонса. Это, сказал жрец, несомненно скверный признак. Вот он, разрушительный дух пренебрежения к исконному мироустройству: поначалу изысканный и веселый, он затем поневоле оборачивается запустением и дикостью и, разрушая самые священные связи, истощает страны, и вот уже скипетр их не внушает страха на побережье, и царство гибнет. По словам маленького Боголюба, первосвященник тотчас же отклонился от темы: он увлекся и, указуя перстами в разные стороны, стал рассуждать о делах государственных, о господстве над миром, о сохранении власти. Он говорил о митаннийском царе Тушратте, которого следует сдерживать с помощью Шуббилулимы, великого правителя царства Хатти на севере, не допуская, однако, чтобы тот сдерживал его слишком успешно. Ведь если воинственная Хета, целиком подчинив себе Митанни, продвинется на юг, то это представит опасность для сирийских владений фараона, добытых завоевателем Мен-хе-пер-Ра-Тутмосом, тем более что она и так может в один прекрасный день, обойдя Митанни, вторгнуться в приморскую страну Амки между Амановыми и Кедровыми горами, если того пожелают дикие боги Хеты. Правда, на шахматной доске мира этому противостоит фигура аморитянина Абдаширту, который, будучи данником фараона, правит землями между Амки и Ханигалбатом и призван препятствовать продвижению Шуббилулимы на юг. Но препятствовать этому продвижению аморитянин станет лишь до тех пор, покуда страх перед фараоном будет в его сердце сильнее, чем страх перед Хатти, — а иначе он непременно стакнется с Хатти и предаст Амуна. Ведь все эти царьки, платящие дань после покорения Сирии, сразу же становятся предателями, стоит лишь хоть немного ослабеть страху, в котором приходится держать всех, в том числе бедуинов и кочевников-степняков, которые, не будь у них страха, кинулись бы на плодородную землю и опустошили бы города фараона. Короче говоря, множество забот требует от Египта решительности и собранности, если он хочет сохранить своему скипетру страх, а своим венцам — царство. А поэтому он должен, как в древние времена, благочестиво блюсти обычаи и не отступать от правил строгой нравственности.
— Сильный человек, — скажал Иосиф, выслушав эту речь. — Вместо того чтобы посвятить себя богу и быть зеркальноголовым слугой господним, который, как добрый отец своего народа, протягивает руку всем, кто оступится, — вместо этого он целиком занят земными делами и политическими вопросами — просто удивительно. Говоря между нами, маленький Боголюб, заботу о царстве и страхе народов он должен был бы предоставить фараону, который для того и сидит во дворце; ведь можно не сомневаться, что во времена, восхваляемые им в ущерб нынешним, отношения между храмом и дворцом были именно таковы. А наша госпожа — она больше ничего не сказала после его слов?
— Я слышал, — сказал карлик, — как она ответила на эти слова. Она ответила так: «Ах, отец мой, разве я ошибаюсь: когда Египет держался благочестивых и строгих обычаев, он был беден и мал, и ни на юг, за пороги реки, в страну негров, ни на восток, к попятнотекущей реке, не уходили его рубежи так далеко по землям платящих оброк народов. Но бедность уступила место богатству, а из тесноты возникло царство. Теперь и страны, и Уазе, великая их столица, кишат чужеземцами, богатства так и текут в Египет, и все стало новым. Но разве тебя не радует и новое, итог и награда старого? Из оброка, выплачиваемого народами, фараон приносит щедрые жертвы отцу своему Амуну, благодаря чему этот бог может строить сколько его душе угодно, наполняясь силой, словно река весной, когда вода ее достигает самого высокого уровня. Так неужели отец мой не одобряет хода событий, последовавшего за благочестивой стариной?»
«Совершенно справедливо, — ответил на это, как передал Боголюб, Бекнехонс, — дочь моя очень верно ставит вопрос о странах, ибо вопрос этот стоит так: добрая старина несла в себе новое, то есть богатство и царство, как свою награду, но награда, то есть богатство и царство, — несет в себе ослабление, истощение, утрату. Как же поступить, чтобы награда не стала проклятием, чтобы добро не вознаградилось в итоге злом? Вот как стоит вопрос, и карнакский владыка, бог царства Амун, отвечает на него так: старое должно властвовать в новом, а править царством должны сила и строгость, и тогда царство не ослабеет и не лишится заслуженной им награды. Ибо не сыновьям нового, а сыновьям старого по праву принадлежит царство и подходят венцы: и белый, и красный, и синий, и кроме того, венец богов».
Вы, конечно, увидели знакомое выражение насчет указывания перстами в разные стороны - да, я поперла его в активное словоупотребление именно отсюда. Когда вместо разговора по сути некто начинает растекаться мыслию по древу и нести о международном положении и прочем, что нисколько не нужно в данном конкретном случае - вот это именно оно.
И да, это должно быть вынесено из отрывка сего отдельно:
"Вместо того чтобы посвятить себя богу и быть зеркальноголовым слугой господним, который, как добрый отец своего народа, протягивает руку всем, кто оступится, — вместо этого он целиком занят земными делами и политическими вопросами — просто удивительно. Говоря между нами, маленький Боголюб, заботу о царстве и страхе народов он должен был бы предоставить фараону, который для того и сидит во дворце"
Найдите, как говорится, три отличия от Гэндальфа!
Замечу в скобках мелким шрифтом: "Иосиф и его братья" - произведение совершенно потрясающее.
Ведь, блин, Гэндальф был послан с миссией утешать и ободрять! а не, блин, вмешиваться в государственные дела и вопросы!! Его прислали сюда бороться против Саурона (да и то не напрямую), так какого хрена он лезет в дела престолонаследия в каком-то королевстве?! Его это вообще никак не должно касаться, ни с какого боку, его это вообще не Е. Какие бы там ни были мерзавцы валар, пославшие его, но и они не вменяли ему в обязанность всего этого!!
И вот так получилось в итоге, что о Гэндальфе написано бысть мной гораздо больше, чем о Денеторе, а ведь я хочу ровно наоборот.
Этот бородатый ублюдок меня в общем и не интересует.
