«И была эта песнь прекраснее всех, что когда-либо слагались в мире,
и печальней всего, что когда-либо слышал мир. […]
Когда же она преклонила колени пред Мандосом, ее слезы
пролились на стопы его, как дождь на камни, и дрогнул Мандос,
чего не случалось с ним прежде и не случится никогда впредь».
(Сильмариллион, «О Берене и Лютиэн»)
Уютная летняя веранда-гостиная в доме на вершине Таниквэтиль. Широкое, во всю стену окно с частым переплетом, выкрашенным в чистый белый цвет, за окном густые заросли цветущей сирени. Удобно развалясь в кресле-качалке, великий Манвэ лениво перелистывает свежий номер «Валинорского вестника». Внезапно на крыльце за дверью раздается какое-то шлепанье и бормотание с преобладанием шипящих. Манвэ удивленно приподнимает голову. В дверную филенку коротко стукают, но это явно для проформы, потому что владыка Валинора не успевает и рта открыть, как дверь отворяется, и в гостиную, оставляя мокрые следы на полу и выкручивая подол мантии, прибывает Намо и со сдавленным стоном рушится в кресло возле столика с фруктами и напитками. Вид у него настолько умученный, что Манвэ, уже прицелившийся сделать незваному гостю замечание за бесцеремонность, резко захлопывает рот и какое-то время молча таращится на владыку Мандоса. После водворения в сию обитель Феанора с его головорезами жизнь хранителя душ сделалась нелегкой, но таким Манвэ Намо еще видеть не доводилось.
Манвэ, помертвевшими губами: что случилось?!
Намо, разглядывая какие-то грязные разводы на мокром подоле: а, ссссс..... стирать все равно придется! (поднимает глаза на Манвэ) Сил моих больше нет!
Манвэ, с должной долей сочувствия в голосе: Феанаро?
Намо: если бы! Хуже!
Манвэ, приложив длань к челу: да куда ж хуже-то?!
Намо, мрачно: хуже всегда есть куда. Явилась тут ко мне одна… Дочь Тингола и Мелиан. Суженого ей верни, видишь ли!
Манвэ, изумленно воззрившись на верного соратника: что значит «явилась»?
Намо: ну как ко мне являются? Рассталась с телом и прилетела.
Манвэ, удивляясь еще сильнее: и в чем проблема? Коль они оба здесь, то пусть и обитают себе. Не возбраняется.
Намо: пришел бы я к тебе с такой чепухой! Суженый ее — смертный, вот в чем загвоздка.
Манвэ, строго сдвинув брови: у смертных своя дорога! Порядка не знаешь?
Намо: что ты со мной, как сержант с новобранцем?! У нас и полномочий нет смертных воскрешать, да и душа уже Путями Людей ушла, где я ее ловить-то буду? Но эта скорбящая же из меня самого скоро душу вынет — и ведь это меня не спасет! Я же тут останусь. А я ее уже ни видеть, ни слышать не могу!
Манвэ, слегка шарахаясь от патетического выкрика: Эру Единый… Что же она творит?!
Намо: сперва она пела. Ничего не могу сказать — голос у нее довольно приятный. Но она пела, и пела, и пела… А песня была такая печальная, такая душераздирающая, а мелодия такая похоронная, что вскоре весь Мандос уже лез на стенку. Вокруг нас собрались телери. Ты же знаешь, их медом не корми — дай попеть и поплакать. И стали ей подвывать. Одновременно с пением девица плакала — она плакала, и плакала, и плакала… (воздевая в волнении руки) Манвэ, ты не представляешь! Я никогда не видел столько слез! И ты не видел, ручаюсь! Это был какой-то потоп, я сидел, поджав ноги…
Манвэ: кстати, почему ты в тапках?
Намо: не могу же я грохотать по Мандосу в сапогах. Представь, что бы там началось.
Манвэ: я имею в виду, почему не переобулся в сухие?
Намо: не понимаешь? Спешил со всех ног, не до тапок было. Так вот, потом не выдержали нервы у ваниар — они такие нежные создания! И они тоже начали плакать. Я хотел скрыться, но девица тащилась за мной следом, хватала за руки и за мантию, не прекращая плакать и петь, а следом брели телери, подпевая на ходу, а ваниар уже заходились в рыданиях, и тогда терпение треснуло у нолдор…
Манвэ, поспешно: дальше можешь не рассказывать.
Намо, с мрачным ехидством: да? Тебе неприятно слушать? А мне каково было все это выносить?
Манвэ, примирительно: хорошо, хорошо, что ты сделал?
Намо: я гаркнул на всех, чтобы заткнулись и расходились по своим местам, а девице велел пройти в мой тронный зал.
Манвэ, удивленно: а почему не в кабинет?
Намо: туда вечно кто-нибудь ломится, не дали бы поговорить. А в зале ни души. Думал, официальная обстановка ее хоть немного осадит. Куда там! Предыдущее было присказкой, а перед троном она устроила форменный спектакль! Она пала на колени и снова залилась пением и слезами. Я попрошу Йаванну устроить где-нибудь на дальнем юге Валинора пустыню, годами не видевшую и капли дождя, и уеду туда на отдых! Я заработал себе ревматизм от этой сырости, клянусь! Она заламывала руки, раздирала на себе одежду…
На лице Манвэ отражается некая заинтересованность и немножко зависти.
Намо: как же! Держи карман шире! Она сверху какое-то вретище напялила, вот его и раздирала, а под ним была одета как положено.
Легкое разочарование Манвэ.
Намо, продолжая: посыпала голову пеплом…
Манвэ, перебивая: а где она взяла в Мандосе пепел?!
Намо: с собой принесла в мешочке. Высыпала в начале выступления перед моими ногами и давай.
Манвэ: подготовилась!
Намо: и не говори! Потом туда еще слез налилось, и получилась грязная лужа. Я еле спрыгнул. (опять оглядев подол своего плаща, с досадой) Как ни старался, все-таки забрызгался! Еще и от Вайрэ попадет. В конце концов я оказался перед выбором: инфаркт или бегство.
Манвэ: и что ты выбрал?
Намо: ну раз я здесь? Бежал с позором и ищу спасения. Эру, до чего мы дожили! Меня выгнали из Мандоса! Даже Мелькору это не удавалось.
Манвэ: а где она сейчас?
Намо: запер в зале. Иначе она бы сюда за мной притащилась.
Манвэ, слегка вздрогнув: о, нет, нет! Только не это! Спасибо, что позаботился. Только я не вижу, что тут можно сделать. Души смертных покидают Мандос и уходят туда, куда нам с тобой нет доступа. Мы над ними не властны.
Намо: подумай, прошу тебя! Не может быть, чтобы не было совсем никакого выхода. (что-то вспомнив) А ведь я уже кого-то готовил к выписке! Ораву телери и даже кое-кого из нолдор, кто особо ни в чем был не замешан. Радовался, что хоть попросторней будет. И что?! А после ее рыданий и песен все утешение насмарку, души опять расстроены, начинай все сначала. Если она продолжит там стенать, из Мандоса не выйдет никто. А я туда не войду. Мандос превратится в сумасшедший дом, а я сбегу в Арду на кулички, куда Моргот балрогов не гонял! И пусть усопшими душами командует Тулкас — все равно он у нас ничем не занят.
Манвэ, содрогнувшись сильнее: не говори глупостей!
Намо, твердо: тогда давай искать выход.
Манвэ: Намо, я тебя понимаю и всей душой тебе сочувствую. Но от меня ты чего хочешь? Чем я могу тебе помочь?
Намо, с надеждой: может, Эру попросишь? Ну, любовь неземная-неардынская и все такое, а? Что ему, одного смертного воскресить жалко?
Манвэ, возмущенно всплеснув руками: Намо, ты в своем уме?! Чтобы я на самом деле беспокоил Эру из-за какого-то убитого смертного, который так и так помер бы рано или поздно, и какой-то хоть бы даже разубитой горем эльфийки?! Я эвон насчет эльфийского воскресения, не кого-то конкретного, а вообще в принципе, заикнулся вопросом — важное же дело, не хухры-мухры! — Эру на меня так рявкнул: «сами решайте, на что вам власть дана?!», что потом пятьдесят семь лет в ухе звенело. А сейчас я его дерну из-за какой-то девицы и ее незаконного ухажера?! Да он меня в порошок сотрет! Орлы сиротами останутся! Нет, Намо, я не больной и себе не враг.
Намо: а что ж делать?! Она же мне все печенки проела, а заодно почки и желчный пузырь. Как хочешь, но без какого-то конкретного решения я в Мандос не вернусь!
Манвэ: иди Мелькора попроси, у него тоже канал связи с папой есть.
Намо: я серьезно.
Манвэ, маша рукой: да ты всегда серьезно!
Намо: за анекдотами к Тулкасу обращайся, он у нас всегда веселый зато. Что делать-то будем, я спрашиваю?
Манвэ, с раздражением: что ты заладил «что делать, что делать?!» Чернышевский нашелся! Хоть впору иди памятником в Саратове стой с вечной вороной на голове.
Намо, твердо намереваясь добиться от Манвэ решения и не позволяющий ему отклониться от курса: потому что не отвяжется ведь. Того и гляди сюда за мной притащится, тебе начнет тапки оплакивать.
Манвэ: хорошо, что Тингол до Валинора не доехал. Представляешь, это чудо здесь все эти годы бегало бы.
Намо, вздрогнув: не отвлекайся!
Некоторое время оба думают, но в головы ничего не идет. Идея придушить Лютиэн Манвэ кажется пока слишком неэтичной, а для Намо это все равно не решение проблемы — все равно ее душа продолжит рыдать и петь у него в Мандосе.
Манвэ: а в Лориэн ее запереть, как будто для душевного исцеления?
Намо: предлагал — не соглашается ни в какую. Подавай ей ее хахаля, и все тут.
К этому хранитель душ добавляет выражение хоть и вполне литературное, но очень вульгарное.
Манвэ, с упреком: Намо!
Намо, смутившись: извини, вырвалось. Поневоле от моих покойников набираюсь. Аж самому стыдно потом становится.
Манвэ: а они от тебя?
Намо: кое-кто да, но медленно. Я один, а их много и только больше становится. А мое влияние, соответственно, меньше. Тем более, что просветлившихся приходится согласно уставу выписывать.
Входит Варда с букетом ирисов и обводит обоих подозрительным взглядом.
Манвэ, виновато лепеча под ее допрашивающим взором: дорогая… а мы тут…
Намо вдруг озаряет мысль о потрясающем сходстве Манвэ и Варды с одной далекой средиземской царственной четой. Если бы эти двое могли иметь детей, дочь их была бы в точности как Лютиэн. Похолодев, Намо мысленно возносит благодарственную молитву Эру, в велицей мудрости своей не давшему валар возможности плодиться и размножаться и лишившим их самой тяги к этому.
Манвэ, тем временем Варде: у нас тут затруднение…
Варда, выслушав сбивчивый рассказ благоверного и уничтожая обоих взглядом и интонациями, полными презрения к умственным способностям мужского пола: тоже мне нашли проблему! Выдайте любому майа тушку, похожую на покойного, и в двадцать четыре часа закиньте обратно вместе с его Дульсинеей.
Намо: но он же не сможет себя вести как этот… как там его… Берен!
Варда, усмехнувшись углом рта и ставя ирисы в вазу: ну и что?! Изменения после воскрешения. Потерял память, допустим. Что, были прецеденты и есть с чем сравнивать? Потом освоится, да и она привыкнет.
Манвэ: но он же должен быть смертным!
Варда, закатив глаза, с видом «я замужем за идиотом!»: через положенное время… сколько там люди живут… через сорок лет вернется обратно. Вроде как померев.
Намо: это только временная мера. Эта вдовушка потащится за ним и продолжит здесь реветь. А когда обнаружит обман, спасу не будет вообще никому.
Варда, со вздохом, снисходительно: тогда поставь ей условие — или в Лориэн на принудительное лечение, или через сорок лет тоже умирает и отправляется на Пути Людей.
Намо, протестуя: какие Пути Людей?! Она же из эльфов!
Варда: и что, ты ее душу туда запихать не можешь?
Намо: да я-то могу, но…
Варда, перебивая: вот и отправь. Выбрала, мол, сама добровольно. А что там на Путях Людей делается — это уже не в нашей компетенции. Пусть папа Эру там сам разбирается, это уже будут его проблемы.
Манвэ, вставая и с поклоном целуя руку супруге: спасибо, дорогая! Что бы я без тебя делал!
Намо, про себя: пошел бы со мной пивка попил, футбол бы посмотрели, а Варда пусть Мелькора бы пилила. И не оставалось бы у него ни сил, ни времени на гадости.
Занавес.
Просмотр сообщений
