***
— Очень даже неплохое, — отозвался Маглор, покачивая кубок и глядя, как вино стекает по стенкам. — Постоит — сделается еще лучше.
— Понемногу обустраиваемся.
— Завидую тебе. У меня даже подходящего места не найдется.
— Подожди, — утешил его Маэдрос. — Здесь тоже получилось не сразу. И если ты сумеешь выпросить у Вирьо несколько чубуков, то через какое-то время виноград приживется и у тебя.
— Выпросить мало. Нужно еще найти такого же одержимого, как этот твой Вирьо, который будет с ними возиться.
Маглор приехал в Химринг впервые за четыре года. Сейчас братья стояли у окна в личных покоях Маэдроса. Поверх деревянных еще крепостных стен открывался вид на обступившие Химринг холмы поменьше. Где-то там, на южных склонах, прошлой осенью виноградник уже принес положенный урожай.
— Я хочу тебе кое-что рассказать. В последнее время мне часто снится один и тот же сон…
…Дело происходит в окрестностях Тангородрима. Маэдрос никогда не видел их с земли, но не сомневается, что это именно они, — цвета неба и скал в точности такие, какими он их помнит. У подножия каменной стены стоит какая-то девица. Маэдрос готов поклясться, что не встречал ее раньше; тем не менее, девица кажется знакомой. Хотя она определенно не нолдиэ — ни у кого из нолдор нет темных глаз. Она что-то говорит, но слов не слышно. Все будто погружено в плотную, почти осязаемую тишину, сквозь которую не может пробиться ничто. Прочесть по губам тоже невозможно — чего Маэдрос не умеет наяву, он не умеет и во сне. Если девица и понимает напрасность своих слов, это не раздражает ее — словно все обстоит так, как и должно быть. Наконец она оставляет безуспешные попытки и выставляет вперед руку. Тускло отсвечивает кольцо, слишком широкое для ее безымянного пальца…
— Дальше, как ни стараюсь, не могу увидеть ничего. Все обрывается.
— Красивая девица?
— Я бы сказал, даже очень.
Маглор размышлял над услышанным.
— Вряд ли это морок Моринготто. Если он вообще способен проникать в сны, он бы придумал что-нибудь поинтереснее, чем заманивать тебя девицей.
— Не вижу, зачем ему вообще заманивать меня чем угодно. Я уже провел в Ангамандо несколько лет — что это дало Моринготто, кроме расходов на мою кормежку?
— Тогда… Вещий сон?
— Я не очень-то в них верю. Да и сновидцем никогда не был. Но если так, то что, по-твоему, он может предвещать?
— А девица выглядит дружественно или враждебно?
— Не лучится дружелюбием, скорее благорасположена. И определенно не враждебна.
Подумав, Маглор развел руками:
— Ничего не приходит в голову. Разве только все дело в этом кольце. Что оно такое?
— Прежнее мое кольцо с личной печатью. Не помню точно, когда именно я его потерял. Во всяком случае, на скале оно еще было со мной, а когда Финьо притащил меня обратно — уже нет. Скорее всего, оно валяется теперь где-то между Тангородримом и Митримом.
— Может, ты должен его найти?
— Это невозможно. Да и зачем?
Маэдрос давно обзавелся другим. Серебряным — митрил остался в Валиноре.
— Тогда больше ничего не могу посоветовать.
— Я позвал тебя не только ради совета. Для совета хватило бы и писем.
Брат посмотрел на него с подозрением:
— А ради чего?
Подозрение переросло в уверенность даже раньше, чем Маэдрос ответил:
— Чтобы ты остался за старшего, пока я буду отсутствовать.
— Опять?! Это даже не глупость, это… — Маглор запнулся, безуспешно пытаясь подобрать нужное слово. Возможно, в языках эльфов такого не водилось вообще. — Ты…
— Сошел с ума, — подсказал Маэдрос. — Рехнулся. Чокнулся.
За время, проведенное в Ангамандо, он изрядно расширил свой лексикон.
— Все это вместе.
— Но я даже еще не сказал, куда собрался.
— И так понятно. Ты соскучился по Ангамандо? Или в прошлый раз тебе показалось мало?
Случалось ли Маглору вразумлять старшего брата? Нет, это определенно было впервые.
— Ни то, ни другое. Если мой сон пустышка, я хочу в этом убедиться. Если нет — хочу знать, что он означает. Это…
— Зачем?! — перебил его Маглор. — Мало ли что тебе снится?!
— Это не так опасно, как кажется, — продолжил Маэдрос свою мысль. — Орки Моринготто уже давно не высовываются из-за Железных Гор. Вблизи Тангородрима, конечно, может случиться всякое, но я буду осторожен.
— Зачем вообще рисковать из-за какого-то сна?!
— Если он повторяется раз за разом, это не просто так. Я уже говорил, что в вещие сны не верю. Остается одно — память подсовывает мне что-то, чего я не могу вспомнить наяву. Какое-то незаконченное дело, невыполненное обязательство…
— Какие дела с девицами могли быть у тебя в Ангамандо?! И вообще у нас там только одно обязательство, и мы уж его не забудем. — С досады Маглор махнул рукой. Ясно было, что все это брат уже не раз и не два сказал себе сам. Оставался последний довод. — И вообще сейчас не те времена, когда мы все вместе жили у Митрима, и один легко мог заменить другого. Сейчас у каждого свои владения и полно своих дел. Я не могу все бросить и переехать сюда, пока ты ищешь приключений.
Это звучало довольно-таки по-свински, но Маглор готов был побыть свиньей, если бы это заставило брата отказался от своего намерения. Однако Маэдрос только усмехнулся и покачал головой:
— Тебе пока никуда не нужно переезжать. Те два-три месяца, что я собираюсь потратить на поездку, здесь справятся и без меня. Ты понадобишься, если я буду отсутствовать дольше.
Маглору поневоле пришлось сдаться.
— Когда ты отправляешься?
— Послезавтра утром.
***
Лошади и спутники остались в широкой лощине, поросшей жимолостью и душистым, в полном цвету, шиповником. До подступов к Тангородриму и в самом деле добрались без приключений, сделав большой круг по равнине, чтобы подъехать с запада. Но не следовало рисковать более необходимого. Дальше Маэдрос отправился один. Впереди лежали холмистые предгорья, которые он рассчитывал преодолеть за ночь, а за ними, как он помнил, раскидывалась сеть ущелий и долин. Искать там дорогу разумнее было при свете дня.
Первые останцы показались уже в предутреннем сумраке. Освещенные убывающей луной, они стояли, как мрачные часовые на границе каменного царства. Разнотравье холмов, словно не веря предупреждению, еще окружало их, но скоро вынуждено было сдаться и отступить, оставив только пучки овсяницы и белые звездочки гвоздик. В ожидании рассвета Маэдрос отдыхал. Он сидел, глядя перед собой и уткнув подбородок в сплетенные пальцы, и пытался представить, куда ему направляться и что именно он надеется отыскать. Он уже многажды обдумывал все это на пути сюда, но ни к чему определенному так и не пришел. Видимо, следовало положиться на судьбу. Или интуицию. Надо было заехать к Финьо, усмехнулся он про себя. Уж по крайней мере одну дорогу тот наверняка запомнил. Финьо рассказывал эту историю не раз и не два, и Маэдрос слушал ее с удовольствием, забывая даже, что одним из ее участников был он сам — он любил истории, которые хорошо заканчивались.
Над восточным краем мира, невидимое отсюда, показалось солнце. Вспыхнула легкая рябь облаков, среди холмов легли густые длинные тени. Ночь отступала, прячась в ущелья, чтобы дожидаться своего часа под камнями. Маэдрос встряхнулся.
Вблизи долины оказывались отнюдь не такими узкими, и верхушка Тангородрима была заметна почти отовсюду. Маэдрос выбирал путь, придерживаясь направления на средний, самый высокий зубец — где-то там находилась та скала, на которой он провел столько времени. Округа была пустынна, как Маэдрос и ожидал, — он смело мог считать себя знатоком здешних мест и ни разу не видел, чтобы в этих долинах кто-то ходил. Даже оркам Моринготто нечего было тут делать.
Наверное, существовала дорога и покороче, но еще до полудня перед ним возникла до боли знакомая скальная стена. Странно, но у ее подножия не было осыпей. Стена казалась будто воткнутой в землю. Маэдрос впервые смотрел извне на место своего заточения, поэтому сейчас с любопытством задрал голову, удивляясь, как Финьо сумел подняться на эту скалу. Может, его и впрямь вознес туда орел?..
Движение было бесшумным. Рука сама дернулась к оружию. Но тревога оказалась напрасной — совсем рядом стояла девица, взявшаяся словно ниоткуда. Точно такая, какой выглядела во сне: высокая и темноглазая, с уложенной вокруг головы черной косой. Ее платье почти сливалось со скалой, и сама она чем-то напоминала оживший камень. Сон обернулся явью слишком внезапно, и, должно быть, Маэдрос не сумел скрыть замешательства, потому что девица произнесла:
— Я не видение.
Голос ее тоже был знакомым. Даже более знакомым, чем облик. Маэдрос поклонился.
— Ты звала меня?
— Нет. Но я рада, что ты пришел.
— Ты как будто меня знаешь.
Девица улыбнулась, но взгляд ее остался изучающим, словно и она видела перед собой кого-то знакомого, которого давность лет сделала чужим.
— Тебя знают многие. Как и меня. Хотя немногие знают обо мне. Почему ты пришел сюда?
Маэдрос подхватил этот разговор загадками:
— Потому что хочу найти потерянное.
— Что же ты потерял?
— Я пришел сюда, чтобы это узнать.
— Хватит ли тебе на это смелости?
— Мало что может испугать меня.
— Что ж, будь по-твоему.
Сделав знак следовать за ней, девица вошла в узкий проход в скалах, которого — Маэдрос мог бы в том поклясться — не было здесь минуту назад.
— Кто ты? — спросил он, глядя, как трещина беззвучно закрывается позади него.
В непроницаемую тьму упал луч света из проема где-то наверху.
— Айну Тангородрима. Я держу его.
— Поистине ты сказала правду! — вырвалось у Маэдроса.
— Все мои слова правда. Можешь ли ты сказать такое о себе?
— Могу. Но это будет ложью.
Пообещал же он ложно посланникам Моринготто, когда условился приехать на переговоры. Но если Маэдрос и укорял себя за это, то лишь в том, что его обещания были ложными недостаточно.
Ступени возникали в каменной плоти горы одна за другой, и вслед за ними перемещался пучок света. Лестница закручивалась широкой восходящей спиралью; краем глаза Маэдрос заметил, что она не скрывается за поворотом, а исчезает совсем. Это казалось знакомым — точно так же появлялся из ниоткуда небольшой уступ под его ногами, давая передышку, а потом таял, и тело снова повисало на прикованном запястье. Потом приходили орки…
— Отчего тогда ты служишь Отцу Лжи?
— Я не служу никому.
— Как может быть правдой, чтобы часть владений Моринготто ему не подчинялась?
— Ты тоже был частью его владений. Значит ли это, что ты ему подчинялся?
Подъем не был долгим. Майэ остановилась. Свет, после сумрака показавшийся ослепительным, расколол камень. Стена расступилась, они вышли наружу, на широкий карниз над пропастью, и Маэдроса словно окатило холодом. Эти нагромождения скал, эти проходы далеко внизу он видел на протяжении бессчетных дней, под солнцем и луной, дождями и туманами. Они врезались в его память так, что теперь, едва проведя взглядом по изломанной линии горизонта, он уже знал, что осталось прежним, а что изменилось за прошедшие полтора десятка лет.
Усилием воли подавив невесть откуда взявшуюся дрожь, Маэдрос повернулся к майэ. Ей давно пора было объяснить, что все это значит.
— Я пришел сюда за тобой, но знаю не больше, чем внизу.
— На этом месте мы обменялись кольцами.
Что за нелепица?! Нет, наверное, это была шутка. Но майэ вроде бы и не думала шутить. Когда Маэдрос искал объяснений своему сну, почему ему даже в голову не приходило самое простое? Что девица с его кольцом на пальце может означать именно это? Да потому что этого не могло быть!
— Ты умеешь проникать в разум?
— Этого не умеет никто.
Майэ разжала ладонь…
…Картинка-воспоминание вспыхнула перед мысленным взором, такая яркая, будто все случилось вчера: освобожденная рука опускается, неловко, как деревянная, складываясь и разгибаясь в плече, локте и запястье, и кольцо падает с истончившегося пальца. Маэдрос ощущает, как оно скользит по коже, чуть задерживаясь на суставах...
— Где же тогда твое?
— Тебе лучше знать. Ведь ты забрал его с собой.
«Невероятно!» — восклицал потом Финьо. — «Стоило только потянуть, и штырь сам выскочил из скалы. Он вообще не был закреплен! Ты же мог упасть в любую минуту. Это просто чудо, что я добрался до тебя раньше!» Стальной браслет, однако, был заклепан на совесть, и снять его удалось с большим трудом. Маэдрос хранил его с тех пор, хотя и сам не мог сказать, почему.
— Таково было твое условие?
— Нет, — в голосе майэ скользнуло высокомерие. — Но это случилось.
— Я даже не помнил этого.
Дни, проведенные на Тангородриме, Маэдрос забыл так старательно, что они слились в сплошной тусклый ком, откуда нельзя было выковырять ничего определенного. Хотя… помнил же он орков. Должно быть, майэ избегала попадаться ему на глаза, показываясь лишь иногда, когда он погружался в привычное полузабытье. Да, наверное, так и было, раз уж воспоминания о ней никогда не приходили наяву.
— Однако ты пришел. И нашел то, что искал. В твоей воле подтвердить обязательство или разорвать его и обратить в ничто. Что ты выберешь? Или попросишь отсрочки, чтобы подумать?
Маэдрос помедлил. Айну Тангородрима в самом деле захотела в мужья Воплощенного? Впрочем, говорят, такое уже случалось — майэ Мелиан не жалела чар, чтобы сочетаться с королем Элвэ, до того он ей приглянулся. Чар хватало и здесь. Маэдросу повезло больше, чем Элвэ — ему позволено было выбирать. Но перед ним стояла не светлая пустынница, обучавшая пению соловьев. На него заявлял права Тангородрим. Никакая отсрочка не заставила бы Маэдроса приковать себя добровольно снова.
— Что случилось без ведома и ясной воли, не может быть обязательством. Я не могу подтвердить или разорвать то, чего нет.
Майэ обвела его взглядом, но лицо ее осталось непроницаемым. Если слова пришлись ей не по вкусу, она никак не выказала этого.
— Таков твой окончательный ответ?
— Как ни стараюсь, я не могу отыскать другого.
— Тогда прощай. — И майэ исчезла. Ушла, словно растаяла в скале. Звякнуло, падая, кольцо. Маэдрос остался на уступе. Несколько мгновений он стоял неподвижно, осознавая, что произошло. Коснулся камня, словно не веря своим глазам. Все не должно было кончиться так глупо. Майэ не казалась способной на такое злодейство. Значит, впечатление было обманчивым. Майар коварны. И на этот раз Финьо не придет сюда за ним.
Маэдрос посмотрел вниз, на добрую сотню футов отвесной стены, отделявших его от земли — нечего было и думать о том, чтобы спуститься здесь.
Троим своим спутникам он наказал ждать его пять дней, а потом действовать по своему усмотрению и сообразно обстоятельствам. Сейчас Маэдрос не сомневался, что они станут его искать. Небольшой запас лембас позволит протянуть неделю и даже больше, но с водой все обстояло гораздо хуже — и при самом скупом расходе ее хватит только до послезавтра. Солнце освещало этот склон с полудня и до самого вечера, и, если не случится дождя… Что ж, по крайней мере, эта майэ действительно не служила Моринготто — иначе передала бы Маэдроса ему. Впрочем, может быть, орки уже идут сюда.
Как будто в ответ на эти мысли скальная стена неслышно расселась трещиной. За ней была чернота. Маэдрос подождал, но оттуда никто не показывался. Трещина раскрылась для него. Это мог быть ход вниз или новая издевка мстительной майэ. Но выбирать было не из чего. Издевка или нет, оставаться на уступе не имело смысла. Даже если помощь подоспеет вовремя, майэ в любой момент может просто обрушить этот уступ.
Свет дня быстро иссяк, и Маэдрос остался в непроглядной темноте. Поначалу он еще пытался нащупывать ногой пол перед собой, но вскоре перестал это делать. Если впереди ждала западня, ее все равно невозможно было предугадать. Куда вел ход, и вел ли вообще хоть куда-нибудь; был ли он один или от него ответвлялись другие — Маэдрос не знал ничего. Он прокладывал дорогу во тьме, словно червяк, обреченный вечно ползать в подземных пещерах. Все, что у него было, — это каменные стены, холод которых он ощущал, опираясь на них рукой, и мертвая тишина, в которой гас звук шагов. Таким, наверное, должен был быть Мандос.
Свет брызнул в лицо неожиданно, будто зажженный фонарь; настоящий, белый свет дня, льющийся сквозь узкую щель в скале. Маэдрос ускорил шаг, едва сдерживаясь, чтобы не побежать, и каждый миг ожидая, что ход вот-вот закроется. Однако этого не случилось. Он выбрался наружу и вздохнул с облегчением. Полуденное солнце казалось необыкновенно ярким. Лучшее, что можно было сделать — убраться отсюда поскорее. Маэдрос так и поступил.
Он шел быстро и осторожно, знакомой уже дорогой, держась в тени скал и прислушиваясь. Но его никто не преследовал. Днем здесь было так же пустынно, как и утром. Становилось жарко. Смолкли жаворонки, даже ветер понемногу затихал. Послеполуденная лень обволокла мир, и Маэдрос тоже понемногу поддавался ей. Среди валунов у подножия большого утеса нашлось пристанище, надежно укрытое от посторонних глаз. Былое напряжение сошло на нет, Маэдроса одолевала дремота. Он расстелил плащ на большом плоском камне и улегся. В другое время даже окружающая тишина казалась бы подозрительной, но сейчас он странным образом ощущал себя в безопасности. Он словно растворился в замысловатом мире травы и нагретых высоким июньским солнцем скал и сделался его частью. Спал он вполглаза, чутко, слыша дробный шелест ящерицы, тень крыльев канюка, скользнувшую по лицу, тонкий, едва уловимый запах цветущей гвоздики… Майэ Тангородрима больше не вторгалась в его сон...
…Чего она на самом деле хотела? Маэдрос открыл глаза и сел. Солнце стояло низко. Тянуло прохладой, небо чертила стайка стрижей, пронзительно вереща. До заката оставалось часа полтора. Можно было продолжать путь, но Маэдрос отчего-то медлил. Зачем он приехал сюда, и если не нашел того, что нужно, то что вообще он должен был найти? Теперь уже нетрудно было покинуть эти места, но если он уйдет, ответа не узнает никогда. Или, сам того не подозревая, он и впрямь был как-то связан с майэ, не назвавшей своего имени? Пусть сон, приведший его сюда, целиком был плодом его воображения, воображение не могло выдумать облик, совпадающий с действительностью. А голос и подавно. Наверное, Маэдросу немало довелось говорить с ней, принимая ее голос за игру собственного воображения, — в то прикованное время ему чего только не мерещилось.
Смутное чувство сожаления не покидало. Почему он отказал? Если бы майэ сейчас появилась здесь и задала ему этот вопрос, что бы он ответил?
Что не желает иметь никаких дел с врагом? Но майэ действительно не служила Моринготто, иначе Маэдрос до сих пор висел бы на той скале, и Финьо рядом с ним — если бы Враг не придумал что-нибудь другое. Тангородрим повиновался майэ, как глина рукам гончара, и пожелай она — Маэдрос остался бы в горе навсегда. Однако она не пожелала. Она позволила ему покинуть Тангородрим — так же, как в прошлый раз. Маэдрос напрасно обвинял ее в черном злодействе.
Или обручаться с незнакомками, пусть даже и очень красивыми, просто не в его обычае? Но майэ не была незнакомкой — хотя воспоминания о ней были так глубоко погребены в памяти, что при всем желании Маэдрос пока не мог их откопать. Да, обручение — это серьезно, и одного знакомства тут недостаточно. Считалось, что для этого нужна любовь. Влюблен Маэдрос определенно не был — в том смысле, который обычно подразумевали под этим словом. Но любви с первого взгляда с ним никогда не приключалось, и по всей видимости он не был создан для нее. В глубине души Маэдрос чувствовал, что если с ним и случится такая напасть, это будет нечто более спокойное, чем поэтические безумства. И ведь была же причина, из-за которой он приехал сюда, а теперь, не желая уходить, тянет время — понапрасну. Сделанного уже не воротишь, и майэ распрощалась с ним окончательно, вернув кольцо. Но ведь он даже не знал ее имени! Впрочем, разве в этом было дело? Что значит имя, в конце концов?!
А если бы все было наоборот? Если бы майэ приехала в Химринг — что тогда Маэдрос ответил бы ей? Пустые вопросы. Она не приедет. Он мог бы привезти ее туда сам…
***
Маэдрос шел обратно. Навстречу ему из проходов выползала ночь. Воздух свежел, на камни ложилась роса. Длинные сумерки северного лета медленно таяли в небе.
Тангородрим был темен и окутан тишиной, словно огромный дом с наглухо закрытыми дверями. Искать вход не стоило и пытаться — если майэ не желала встречи, Маэдрос мог бы обыскать всю гору и не найти ничего. Но она знала, должна была знать обо всем, что происходит в ее владениях. Он сделает, что собирался, а дальше в ее воле принять это или отвергнуть.
Маэдрос повел рукой вдоль трещины в стене. Острая каменная кромка царапнула кожу. Снял с пальца кольцо — другое, серебряное — и вложил его в трещину, произнося слова обряда, какими слышал их на чужих церемониях:
— Этим кольцом я обручаюсь с тобой, леди Тангородрима, в знак истинного намерения заключить союз…
Он договорил, и скала под рукой утратила твердость. Сделав шаг назад, Маэдрос видел, как майэ выступает из камня, словно из зыбкой водяной завесы.
— Что заставило тебя вернуться?
— То, чего нет, нельзя подтвердить или расторгнуть, но можно создать. Если тебе угодны мои слова, прими их.
Проглянули первые, самые яркие, летние звезды, рассыпались слюдяными проблесками среди скал, как среди ветвей зачарованного леса; и мир будто вернулся в те времена, когда не было еще ни луны, ни солнца, и ни птица, ни ветер не нарушали тишины земли.
— Предпочтешь ли ты кручам Севера южные холмы?
Ее кольцо пришлось ему на мизинец, ее тонкие пальцы были твердыми, а губы сухими и теплыми.
— Теперь я могу это сделать.
