Then Túrin sprang about, and strode against him, and fire was in his eyes, and the edges of Gurthang shone as with flame. But Glaurung withheld his blast, and opened wide his serpent-eyes and gazed upon Túrin. Without fear Túrin looked in those eyes as he raised up his sword; and straightway he fell under the dreadful spell of the dragon, and was as one turned to stone. Thus long they stood unmoving, silent before the great Doors of Felagund. Then Glaurung spoke again, taunting Húrin. ‘Evil have been all your ways, son of Húrin,’ said he. ‘Thankless fosterling, outlaw, slayer of your friend, thief of love, usurper of Nargothrond, captain foolhardy, and deserter of your kin. As thralls your mother and your sister live in Dor-lómin, in misery and want. You are arrayed as a prince, but they go in rags. For you they yearn, but you care not for that. Glad may your father be to learn that he has such a son: as learn he shall.’ And Túrin being under the spell of Glaurung hearkened to his words, and he saw himself as in a mirror misshapen by malice, and he loathed what he saw.
And while he was yet held by the eyes of Glaurung in torment of mind, and could not stir, at a sign from the Dragon the Orcs drove away the herded captives, and they passed nigh to Túrin and went over the bridge. And among them was Finduilas, and she held out her arms to Túrin, and called him by name. But not until her cries and the wailing of the captives was lost upon the northward road did Glaurung release Túrin, and he might not stop his ears against that voice that haunted him after.
Then suddenly Glaurung withdrew his glance, and waited; and Túrin stirred slowly as one waking from a hideous dream. Then coming to himself with a loud cry he sprang upon the Dragon. But Glaurung laughed, saying: ‘If you wish to be slain, I will slay you gladly. But small help will that be to Morwen and Niënor. No heed did you give to the cries of the Elf-woman. Will you deny also the bond of your blood?’
But Túrin drawing back his sword stabbed at his eyes; and Glaurung coiling back swiftly towered above him, and said: ‘Nay! At least you are valiant. Beyond all whom I have met. And they lie who say that we of our part do not honour the valour of foes. See now! I offer you freedom. Go to your kin, if you can. Get you gone! And if Elf or Man be left to make tale of these days, then surely in scorn they will name you, if you spurn this gift.’
Then Túrin, being yet bemused by the eyes of the dragon, as if he were treating with a foe that could know pity, believed the words of Glaurung, and turning away he sped over the bridge. But as he went, Glaurung spoke behind him, saying in a fell voice: ‘Haste you now, son of Húrin, to Dor-lómin! Or perhaps the Orcs shall come before you, once again. And if you tarry for Finduilas, then never shall you see Morwen or Niënor again; and they will curse you.’
But Túrin passed away on the northward road, and Glaurung laughed once more, for he had accomplished the errand of his Master. Then he turned to his own pleasure, and sent forth his blast, and burned all about him. But all the Orcs that were busy in the sack he routed forth, and drove them away, and denied them their plunder even to the last thing of worth. The bridge then he broke down and cast into the foam of Narog; and being thus secure he gathered all the hoard and riches of Felagund and heaped them, and lay upon them in the innermost hall, and rested a while.
And Túrin hastened along the ways to the North, through the lands now desolate between Narog and Teiglin, and the Fell Winter came down to meet him; for that year snow fell ere autumn was passed, and spring came late and cold. Ever it seemed to him as he went that he heard the cries of Finduilas, calling his name by wood and hill, and great was his anguish; but his heart being hot with the lies of Glaurung, and seeing ever in his mind the Orcs burning the house of Húrin or putting Morwen and Niënor to torment, he held on his way, turning never aside.
Тогда Турин вскочил и шагнул против него, и огонь был в его глазах, и края Гуртанга сияли, как пламенем. Но Глаурунг сдержал свой взрыв [струю огня] и открыл широко свои змеиные глаза и глядел на Турина. Без страха Турин посмотрел в эти глаза, как он поднимал свой меч; и тотчас же он попал под ужасные чары дракона и был как некто обращенный в камень. Так долго они стояли неподвижно, молча перед большими Дверями Фелагунда. Затем Глаурунг заговорил снова, насмехаясь над Хурином [?? Турином, наверное? Но в моей электронной версии так. Видимо, опечатка].
- Злы бывали все твои пути, сын Хурина, - сказал он. - Неблагодарный воспитанник, внезаконник, убийца своего друга, вор любви, узурпатор Нарготронда, предводитель и дезертир своего рода. Как рабыни твоя мать и твоя сестра живут в Дор-Ломине, в нищете и нужде. Ты наряжен как принц, но они ходят в лохмотьях. По тебе они тоскуют, но тебя это не волнует. Рад будет твой отец узнать, что он имеет такого сына: как узнает он обязательно.
И Турин, будучи под чарами Глаурунга, внимал его словам, и он видел себя, как в зеркале, искаженном злобой, и он возненавидел то, что он видел.
И в то время как он был еще удерживаем глазами Глаурунга в муках разума и не мог пошевелиться, по знаку Дракона орки погнали прочь согнанных пленников, и они прошли недалеко от Турина и шли через мост. И среди них была Финдуилас, и она протянула свои руки к Турину и звала его по имени. Но до тех пор, пока ее крики и вопли пленников не были потеряны на северной дороге, Глаурунг не отпустил Турина, и тот не мог заткнуть уши против того голоса, который преследовал его после.
Затем внезапно Глаурунг отвел взгляд и ждал; и Турин пошевелился медленно, как некто очнувшийся от ужасного сна. Затем, придя в себя, с громким криком он прыгнул на Дракона. Но Глаурунг засмеялся, сказав:
- Если ты желаешь быть убитым, я убью тебя с радостью. Но малая помощь это будет для Морвен и Ниэнор. Никакого внимания ты не обратил на крики эльфийской женщины. Отречешься ли ты также от уз своей крови?
Но Турин, отведя меч, пырнул его в глаза; и Глаурунг, свернувшись назад, быстро навис над ним и сказал:
- Нет! По меньшей мере ты доблестен. Сверх всех, кого я встречал. И те лгут, кто говорит, что мы со своей стороны не чтим доблесть врагов. Смотри сейчас! Я предлагаю тебе свободу. Иди к своим родичам, если ты можешь. Убирайся! И если эльф или человек останется, [чтобы] сочинять рассказы об этих днях, то, несомненно, с презрением они назовут тебя, если ты отвергнешь этот дар.
Тогда Турин, будучи еще ошеломлен глазами дракона, как если бы он договаривался с врагом, что мог знать жалость, поверил словам Глаурунга и, повернувшись прочь, он побежал через мост. Но, как он шел, Глаурунг заговорил у него за спиной, сказав ужасным голосом:
- Торопись теперь, сын Хурина, в Дор-ломин! Или, может быть, орки придут прежде тебя снова. И если ты помедлишь ради Финдуилас, тогда никогда больше не увидишь ты ни Морвен, ни Ниенор; и они проклянут тебя.
Но Турин прошел прочь на север по дороге, и Глаурунг засмеялся еще раз, ибо он выполнил поручение своего хозяина. Затем он обратился к своему собственному удовольствию, и послал свой взрыв [дыхание, в смысле], и сжег все вокруг себя. Но всех орков, что были заняты разграблением, он обратил в бегство и прогнал их прочь, и лишил их добычи даже до последней вещи [хоть какой-то] ценности. Мост затем он разрушил и бросил в пену Нарога; и, будучи таким образом в безопасности, он собрал все сокровища и богатства Фелагунда и сложил их кучей, и лег на них в самом глубоком чертоге, и отдыхал какое-то время.
И Турин поспешил вдоль путей на север, через земли теперь опустошенные между Нарогом и Тейглином, и Ужасная Зима спустилась встретить его; ибо в тот год снег выпал прежде чем прошла осень, и весна пришла поздняя и холодная. Постоянно казалось ему, как он шел, что он слышит крики Финдуилас, зовущей его по имени, в лесах и холмах, и велика была его мука; но сердце его пылало от лжи Глаурунга, и, видя постоянно в своем уме орков, сжигающих дом Хурина или подвергающих Морвен и Ниенор мучениям, он держался своего пути, не сворачивая никогда в сторону.
Плохие враги, в т.ч. и драконы, почему-то постоянно говорят совершенно правильные вещи.
