But whether or no it were that Amandil came indeed to Valinor and Manwë hearkened to his prayer, by grace of the Valar Elendil and his sons and their people were spared from the ruin of that day. For Elendil had remained in Rómenna, refusing the summons of the King when he set forth to war; and avoiding the soldiers of Sauron that came to seize him and drag him to the fires of the Temple, he went aboard his ship and stood off from the shore, waiting on the time. There he was protected by the land from the great draught of the sea that drew all towards the abyss, and afterwards he was sheltered from the first fury of the storm. But when the devouring wave rolled over the land and Númenor toppled to its fall, then he would have been overwhelmed and would have deemed it the lesser grief to perish, for no wrench of death could be more bitter than the loss and agony of that day; but the great wind took him, wilder than any wind that Men had known, roaring from the west, and it swept his ships far away; and it rent their sails and snapped their masts, hunting the unhappy men like straws upon the water.
Nine ships there were: four for Elendil, and for Isildur three, and for Anárion two; and they fled before the black gale out of the twilight of doom into the darkness of the world. And the deeps rose beneath them in towering anger, and waves like unto mountains moving with great caps of writhen snow bore them up amid the wreckage of the clouds, and after many days cast them away upon the shores of Middle-earth. And all the coasts and seaward regions of the western world suffered great change and ruin in that time; for the seas invaded the lands, and shores foundered, and ancient isles were drowned, and new isles were uplifted; and hills crumbled and rivers were turned into strange courses.
Elendil and his sons after founded kingdoms in Middle-earth; and though their lore and craft was but an echo of that which had been ere Sauron came to Númenor, yet very great it seemed to the wild men of the world. And much is said in other lore of the deeds of the heirs of Elendil in the age that came after, and of their strife with Sauron that not yet was ended.
For Sauron himself was filled with great fear at the wrath of the Valar, and the doom that Eru laid upon sea and land. It was greater far than aught he had looked for, hoping only for the death of the Númenóreans and the defeat of their proud king. And Sauron, sitting in his black seat in the midst of the Temple, had laughed when he heard the trumpets of Ar-Pharazôn sounding for battle; and again he had laughed when he heard the thunder of the storm; and a third time, even as he laughed at his own thought, thinking what he would do now in the world, being rid of the Edain for ever, he was taken in the midst of his mirth, and his seat and his temple fell into the abyss. But Sauron was not of mortal flesh, and though he was robbed now of that shape in which he had wrought so great an evil, so that he could never again appear fair to the eyes of Men, yet his spirit arose out of the deep and passed as a shadow and a black wind over the sea, and came back to Middle-earth and to Mordor that was his home. There he took up again his great Ring in Barad-dûr, and dwelt there, dark and silent, until he wrought himself a new guise, an image of malice and hatred made visible; and the Eye of Sauron the Terrible few could endure.
But these things come not into the tale of the Drowning of Númenor, of which now all is told. And even the name of that land perished, and Men spoke thereafter not of Elenna, nor of Andor the Gift that was taken away, nor of Númenórë on the confines of the world; but the exiles on the shores of the sea, if they turned towards the West in the desire of their hearts, spoke of Mar-nu-Falmar that was whelmed in the waves, Akallabêth the Downfallen, Atalante in the Eldarin tongue.
Among the Exiles many believed that the summit of the Meneltarma, the Pillar of Heaven, was not drowned for ever, but rose again above the waves, a lonely island lost in the great waters; for it had been a hallowed place, and even in the days of Sauron none had defiled it And some there were of the seed of Earendil that afterwards sought for it, because it was said among loremasters that the far-sighted men of old could see from the Meneltarma a glimmer of the Deathless Land. For even after the ruin the hearts of the Dúnedain were still set westwards; and though they knew indeed that the world was changed, they said: ‘Avallónë is vanished from the Earth and the Land of Aman is taken away, and in the world of this present darkness they cannot be found. Yet once they were, and therefore they still are, in true being and in the whole shape of the world as at first it was devised.’
For the Dúnedain held that even mortal Men, if so blessed, might look upon other times than those of their bodies' life; and they longed ever to escape from the shadows of their exile and to see in some fashion the light that dies not; for the sorrow of the thought of death had pursued them over the deeps of the sea. Thus it was that great mariners among them would still search the empty seas, hoping to come upon the Isle of Meneltarma, and there to see a vision of things that were. But they found it not. And those that sailed far came only to the new lands, and found them like to the old lands, and subject to death. And those that sailed furthest set but a girdle about the Earth and returned weary at last to the place of their beginning; and they said: ‘All roads are now bent.’
Thus in after days, what by the voyages of ships, what by lore and star-craft, the kings of Men knew that the world was indeed made round, and yet the Eldar were permitted still to depart and to come to the Ancient West and to Avallónë, if they would. Therefore the loremasters of Men said that a Straight Road must still be, for those that were permitted to find it. And they taught that, while the new world fell away, the old road and the path of the memory of the West still went on, as it were a mighty bridge invisible that passed through the air of breath and of flight (which were bent now as the world was bent), and traversed Ilmen which flesh unaided cannot endure, until it came to Tol Eressëa, the Lonely Isle, and maybe even beyond, to Valinor, where the Valar still dwell and watch the unfolding of the story of the world. And tales and rumours arose along the shores of the sea concerning mariners and men forlorn upon the water who, by some fate or grace or favour of the Valar, had entered in upon the Straight Way and seen the face of the world sink below them, and so had come to the lamplit quays of Avallónë, or verily to the last beaches on the margin of Aman, and there had looked upon the White Mountain, dreadful and beautiful, before they died.
Но потому или нет, будь ли то Амандил пришел в самом деле в Валинор, и Манвэ внимал его молитве, милостью валар Элендил и его сыновья, и их народ были пощажены от разрушения того дня. Ибо Элендил остался в Роменне, отказавшись от призыва короля, когда тот выступил на войну; и избежав солдат Саурона, что пришли схватить его и потащить его к огням Храма, он поднялся на борт своего корабля и стоял на расстоянии от берега, выжидая время. Там он был защищен землей от великой тяги моря, что влекла все к бездне, и после он был укрыт от первой ярости шторма. Но когда пожирающая волна катилась через землю Нуменора, опрокидывая к его падению, тогда он [Элендил] был, было, ошеломлен и полагал меньшим горем погибнуть, ибо никакая боль смерти не могла быть более горькой, чем потеря и агония того дня; но великий ветер взял его, более неистовый, чем какой-либо ветер, что люди знали, ревущий с запада, и он смел его корабли далеко прочь; и он рвал их паруса и ломал их мачты, охотясь за несчастными людьми как за соломинами на воде.
Девять кораблей было: четыре для Элендила, и для Исилдура три, и для Анариона два; и они бежали перед черной бурей от сумерек рока во тьму мира. И глубины поднимались под ними в возвышающемся гневе, и волны, будто горы движущиеся, с великими шапками терзаемого снега, возносили их среди обломков крушения туч, и после многих дней бросили их прочь на берега Средиземья. И все побережья и обращенные к морю области западного мира претерпели великие перемены и разрушение в то время; ибо моря вторглись в земли, и берега оседали, и древние острова были утоплены, и новые острова были подняты; и холмы осыпались, и реки были обращены в странные/чуждые русла.
Элендил и его сыновья после основали королевства в Средиземье; и хоть их предание и умение было только эхом того, которое бывало, прежде чем Саурон пришел в Нуменор, все же весьма великим оно казалось диким людям мира. И многое сказано в другом предании о деяниях наследников Элендила в эпоху, что пришла после, и об их борьбе с Сауроном, что еще не была закончена.
Ибо сам Саурон был наполнен великим страхом перед гневом валар и судьбой/роком, что Эру наложил на море и землю. Это было намного более великим, чем нечто, что он искал, надеясь только на смерть нуменорцев и разгром их гордого короля. И Саурон, сидя на своем черном седалище в середине Храма, смеялся, когда он слышал трубы Ар-Фаразона, звучащие к битве; и снова он смеялся, когда он слышал гром шторма; и третий раз, точно когда он смеялся в своей собственной мысли, думая, что он будет делать теперь в мире, будучи избавлен от эдайн навсегда, он был взят в середине своей радости, и его седалище, и его храм пали в бездну. Но Саурон не был из смертной плоти, и хоть он был лишен теперь той формы, в которой он сделал столь великое зло, так что он не мог никогда снова появляться прекрасным глазам людей, все же его дух поднялся из глубины и прошел, как тень и черный ветер, над морем, и пришел обратно в Средиземье и в Мордор, что был его домом. Там он взял снова свое великое Кольцо в Барад-Дуре и жил там, темный и безмолвный, пока он не создал себе новое обличье, образ злобы и ненависти, сделанный видимым; и Око Саурона Ужасного/Грозного немногие могли выносить.
Но эти вещи не входят в историю о Потоплении Нуменора, о которой теперь все сказано. И даже имя той земли погибло, и люди говорили впоследствии не об Эленне, ни об Андоре, Даре, что был взят прочь, ни о Нуменорэ на окраинах мира; но изгнанники на берегах моря, если они обращались к западу в желании своих сердец, говорили о Мар-ну-Фалмар, что была поглощена волнами, Акаллабет Падшей, Алатанте на эльдарском языке.
Среди Изгнанников многие верили, что вершина Менельтармы, Столпа Небес, не была утоплена навсегда, но поднялась снова над волнами, одинокий остров, потерянный среди великих вод; ибо она бывала освященным местом, и даже во дни Саурона никто не осквернял ее. И некоторые были из семени Эарендила, что впоследствии искали ее, потому что было говорено среди знатоков преданий, что дальнозоркие люди древности могли видеть с Менельтармы мерцание Бессмертной Земли. Ибо даже после разрушения сердца дунэдайн были все еще направлены на запад; и хоть они знали в самом деле, что мир был изменен, они говорили: "Аваллонэ исчез с Земли и Земля Амана взята прочь, и в мире этой настоящей [в смысле, существующей сейчас] тьмы они не могут быть найдены. Все когда-то они были, и поэтому они все еще есть, в истинном бытии и в полной форме мира, как поначалу он был задуман".
Ибо дунэдайн придерживались того, что даже смертные люди, если так благословлены, могут смотреть на другие времена, нежели таковые их телесной жизни; и они тосковали всегда бежать из теней своего изгнания и видеть в некоторой манере свет, что не умирает; ибо печаль мысли о смерти преследовала их через глубины моря. Так это было, что великие моряки среди них все еще исследовали пустые моря, надеясь прийти на остров Менельтармы и там видеть видение вещей, что были. Но они не находили его. И те, что плыли далеко, приходили только в новые земли и находили их подобными старым землям и подлежащими смерти. И те, что плыли дальше всех, только опоясывали Землю и возвращались усталыми наконец к месту своего начала; и они говорили: "Все дороги теперь согнуты".
Так в последующие дни, что путешествиями кораблей, что преданием и звездочетным искусством, короли людей знали, что мир был действительно сделан круглым, и все же эльдар было разрешено все еще уходить и приходить к Древнему Западу и к Аваллонэ, если они хотят. Поэтому знатоки преданий людские говорили, что Прямая Дорога должна все еще быть, для тех, кому было разрешено найти ее. И они учили, что, в то время как новый мир падает прочь, старая дорога и путь памяти о Западе все еще продолжается, как будь она могучим мостом невидимым, что проходит через воздух дыхания и полета (которые были согнуты теперь, как мир был согнут) и пересекает Ильмен, который плоть непомогаемая не может вынести, пока он не приходит к Тол Эрессеа, Одинокому Острову, и, может быть, даже за пределы, к Валинору, где валар все еще живут и наблюдают разворачивание истории мира. И истории и слухи воспрядали вдоль берегов моря, касаемо моряков и людей, покинутых на воде, кто, какой-то судьбой или благодатью, или милостью валар, вступали на Прямой Путь и видывали [как] лицо мира погружалось ниже их, и так приходили к освещенным лампами причалам Аваллонэ, или истинно к последним побережьям на краю Амана, и там смотрели на Белую Гору, ужасную и прекрасную, прежде чем они умирали.
Положа когтистую лапу на сердце: да, этот человек писал фигню. Порой такую фигню, противную здравому смыслу и разуму, что ни на одно место не натянешь. Но КАК он ее писал!!!
