Да, перевода было дофига. Итак, орки разбиты и сожжены, но некоторые вернулись в Нарготронд с вестями. Далее до конца главы:
Then Glaurung was wrathful indeed; but for a while he lay still and pondered what he had heard. Thus the winter passed in peace, and men said: ‘Great is the Black Sword of Brethil, for all our enemies are overcome.’ And Níniel was comforted, and she rejoiced in the renown of Turambar; but he sat in thought, and he said in his heart: ‘The die is cast. Now comes the test, in which my boast shall be made good, or fail utterly. I will flee no more. Turambar indeed I will be, and by my own will and prowess I will surmount my doom - or fall. But falling or riding, Glau¬rung at least I will slay’.
Nonetheless he was unquiet, and he sent out men of daring as scouts far afield. For indeed, though no word was said, he now ordered things as he would, as if he were lord of Brethil, and no man heeded Brandir.
Spring came hopefully, and men sang at their work. But in that spring Níniel conceived, and she became pale and wan, and all her happiness was dimmed. And soon after there came strange tidings, from the men that had gone abroad beyond Teiglin, that there was a great burning far out in the woods of the plain towards Nargothrond, and men wondered what it might be.
But before long there came more reports: that the fires drew ever northward, and that indeed Glaurung himself made them. For he had left Nargothrond, and was abroad again on some errand. Then the more foolish or more hopeful said: ‘His army is destroyed, and now at last he sees wisdom, and is going back whence he came.’ And others said: ‘Let us hope that he will pass us by.’ But Turambar had no such hope, and knew that Glaurung was coming to seek him. Therefore though he masked his mind because of Níniel, he pondered ever by day and by night what counsel he should take; and spring turned towards summer.
A day came when two men returned to Ephel Brandir in terror, for they had seen the Great Worm himself. ‘In truth, lord,’ they said, ‘he draws now near to Teiglin, and turns not aside. He lay in the midst of a great burning, and the trees smoked about him. The stench of him is scarce to be endured. And all the long leagues back to Nargothrond his foul swath lies, we deem, in a line that swerves not, but points straight to us. What is to be done?’
‘Little,’ said Turambar, ‘but to that little I have already given thought. The tidings you bring give me hope rather than dread; for if indeed he goes straight, as you say, and does not swerve, then I have some counsel for hardy hearts.’ The men wondered, for he said no more at that time; but they took heart from his steadfast bearing.
Now the river Teiglin ran in this manner. It flowed down from Ered Wethrin swift as Narog, but at first between low shores, until after the Crossings, gathering power from other streams, it clove a way through the feet of the highlands upon which stood the Forest of Brethil. Thereafter it ran in deep ravines, whose great sides were like walls of rock, but pent at the bottom the waters flowed with great force and noise. And right in the path of Glaurung there lay now one of these gorges, by no means the deepest, but the narrowest, just north of the inflow of Celebros. Therefore Turambar sent out three hardy men to keep watch from the brink on the movements of the Dragon; but he himself would ride to the high fall of Nen Girith, where news could find him swiftly, and whence he himself could look far across the lands.
But first he gathered the woodmen together in Ephel Brandir and spoke to them, saying: ‘Men of Brethil, a deadly peril has come upon us, which only great hardi¬hood shall turn aside. But in this matter numbers will avail little; we must use cunning, and hope for good fortune. If we went up against the Dragon with all our strength, as against an army of Orcs, we should but offer ourselves all to death, and so leave our wives and kin defenceless. Therefore I say that you should stay here, and prepare for flight. For if Glaurung comes, then you must abandon this place, and scatter far and wide; and so may some escape and live. For certainly, if he can, he will destroy it, and all that he espies; but afterwards he will not abide here. In Nargothrond lies all his treasure, and there are the deep halls in which he can lie safe, and grow.’
Then the men were dismayed, and were utterly down¬cast, for they trusted in Turambar, and had looked for more hopeful words. But he said: ‘Nay, that is the worst. And it shall not come to pass, if my counsel and fortune are good. For I do not believe that this Dragon is unconquerable, though he grows greater in strength and malice with the years. I know somewhat of him. His power is rather in the evil spirit that dwells within him than in the might of his body, great though that be. For hear now this tale that I was told by some that fought in the year of the Nirnaeth, when I and most that hear me were children. In that field the Dwarves withstood him and Azaghâl of Belegost pricked him so deep that he fled back to Angband. But here is a thorn sharper and longer than the knife of Azaghâl.’
And Turambar swept Gurthang from its sheath and stabbed with it up above his head, and it seemed to those that looked on that a flame leapt from Turambar’s hand many feet into the air. Then they gave a great cry: ‘The Black Thorn of Brethil!’
‘The Black Thorn of Brethil,’ said Turambar: ‘well may he fear it. For know this: it is the doom of this Dragon (and all his brood, it is said) that how great so ever be his armour of horn, harder than iron, below he must go with the belly of a snake. Therefore, Men of Brethil, I go now to seek the belly of Glaurung, by what means I may. Who will come with me? I need but a few with strong arms and stronger hearts.’
Then Dorlas stood forth and said: ‘I will go with you, lord: for I would ever go forward rather than wait for a foe.’
But no others were so swift to the call, for the dread of Glaurung lay on them, and the tale of the scouts that had seen him had gone about and grown in the telling. Then Dorlas cried out: ‘Hearken, Men of Brethil, it is now well seen that for the evil of our times the counsels of Brandir were vain. There is no escape by hiding. Will none of you take the place of the son of Handir, that the house of Haleth be not put to shame?’ Thus Brandir, who sat indeed in the high-seat of the lord of the assembly, but unheeded, was scorned, and he was bitter in his heart; for Turambar did not rebuke Dorlas. But one Hunthor, Brandir’s kinsman, arose and said: ‘You do evilly, Dorlas, to speak thus to the shame of your lord, whose limbs by ill hazard cannot do as his heart would. Beware lest the contrary be seen in you at some turn! And how can it be said that his counsels were vain, when they were never taken? You, his liege, have ever set them at naught. I say to you that Glau¬rung comes now to us, as to Nargothrond before, because our deeds have betrayed us, as he feared. But since this woe is now come, with your leave, son of Handir, I will go on behalf of Haleth’s house.’
Then Turambar said: ‘Three is enough! You twain will I take. But, lord, I do not scorn you. See! We must go in great haste, and our task will need strong limbs. I deem that your place is with your people. For you are wise, and are a healer; and it may be that there will be great need of wisdom and healing ere long.’ But these words, though fair spoken, did but embitter Brandir the more, and he said to Hunthor: ‘Go then, but not with my leave. For a shadow lies on this man, and it will lead you to evil.’
Now Turambar was in haste to go; but when he came to Níniel to bid her farewell, she clung to him, weeping grievously. ‘Go not forth, Turambar, I beg!’ she said. ‘Challenge not the shadow that you have fled from! Nay, nay, flee still, and take me with you, far away!’
‘Níniel most dear,’ he answered, ‘we cannot flee further, you and I. We are hemmed in this land. And even should I go, deserting the people that befriended us, I could but take you forth into the houseless wild, to your death and the death of our child. A hundred leagues lie between us and any land that is yet beyond the reach of the Shadow. But take heart, Níniel. For I say to you: neither you nor I shall be slain by this Dragon, nor by any foes of the North.’ Then Níniel ceased to weep and fell silent, but her kiss was cold as they parted.
Then Turambar with Dorlas and Hunthor went away hotfoot to Nen Girith, and when they came there the sun was westering and shadows were long; and the last two of the scouts were there awaiting them.
‘You come not too soon, lord,’ said they. ‘For the Dragon has come on, and already when we left he had reached the brink of the Teiglin, and glared across the water. He moves ever by night, and we may look then for some stroke before tomorrow’s dawn.’
Turambar looked out over the falls of Celebros and saw the sun going down to its setting, and black spires of smoke rising by the borders of the river. ‘There is no time to lose,’ he said; ‘yet these tidings are good. For my fear was that he would seek about; and if he passed northward and came to the Crossings and so to the old road in the lowland, then hope would be dead. But now some fury of pride and malice drives him headlong.’ But even as he spoke, he wondered, and mused in his mind: ‘Or can it be that one so evil and fell shuns the Crossings, even as the Orcs? Haudh-en-Elleth? Does Finduilas lie still between me and my doom?’
Then he turned to his companions and said: ‘This task now lies before us. We must wait yet a little, for too soon in this case were as ill as too late. When dusk falls, we must creep down, with all stealth, to Teiglin. But beware! For the ears of Glaurung are as keen as his eyes, and they are deadly. If we reach the river unmarked, we must then climb down into the ravine, and cross the water, and so come in the path that he will take when he stirs.’
‘But how can he come forward so?’ said Dorlas, ‘Lithe he may be, but he is a great Dragon, and how shall he climb down the one cliff and up the other, when part must again be climbing before the hinder part is yet descended? And if he can so, what will it avail us to be in the wild water below?’
‘Maybe he can so,’ answered Turambar, ‘and indeed if he does, it will go ill with us. But it is my hope from what we learn of him, and from the place where he now lies, that his purpose is otherwise. He is come to the brink of Cabed-en-Aras, over which, as you tell, a deer once leaped from the huntsmen of Haleth. So great is he now that I think he will seek to cast himself across there. That is all our hope, and we may trust to it.’
Dorlas’ heart sank at these words; for he knew better than any all the land of Brethil, and Cabed-en-Aras was a grim place indeed. On the east side was a sheer cliff of some forty feet, bare but tree-grown at the crown; on the other side was a bank somewhat sheer and less high, shrouded with hanging trees and bushes, but between them the water ran fiercely between rocks, and though a man bold and sure-footed might ford it by day, it was per¬ilous to dare it at night. But this was the counsel of Turambar, and it was useless to gainsay him.
They set out therefore at dusk, and they did not go straight towards the Dragon, but took first the path towards the Crossings; then, before they came so far, they turned southward by a narrow track and passed into the twilight of the woods above Teiglin. And as they drew near to Cabed-en-Aras, step by step, halting often to listen, the reek of burning came to them, and a stench that sickened them. But all was deadly still, and there was no stir of air. The first stars glimmered in the east before them, and faint spires of smoke rose straight and unwa¬vering against the last light in the west.
Now when Turambar was gone Níniel stood silent as a stone; but Brandir came to her and said: ‘Níniel, fear not the worst until you must. But did I not counsel you to wait?’
‘You did so,’ she answered. ‘Yet how would that profit me now? For love may abide and suffer unwedded.’
‘That I know,’ said Brandir. ‘Yet wedding is not for nothing.’
‘No,’ said Níniel. ‘For now I am two months gone with his child. But it does not seem to me that my fear of loss is the more heavy to bear. I understand you not.’
‘Nor I myself,’ said he. ‘And yet I am afraid.’
‘What a comforter you are!’ she cried. ‘But Brandir, friend: wedded or unwedded, mother or maid, my dread is beyond enduring. The Master of Doom is gone to chal¬lenge his doom far hence, and how shall I stay here and wait for the slow coming of tidings, good or ill? This night, it may be, he will meet with the Dragon, and how shall I stand or sit, or pass the dreadful hours?’
‘I know not,’ said he, ‘but somehow the hours must pass, for you and for the wives of those that went with him.’
‘Let them do as their hearts bid!’ she cried. ‘But for me, I shall go. The miles shall not lie between me and my lord’s peril. I will go to meet the tidings!’
Then Brandir’s dread grew black at her words, and he cried ‘That you shall not do, if I may hinder it. For thus will you endanger all counsel. The miles that lie between may give time for escape, if ill befall.’
‘If ill befall, I shall not wish to escape,’ she said. ‘And now your wisdom is vain, and you shall not hinder me.’ And she stood forth before the people that were still gath¬ered in the open place of the Ephel, and she cried: ‘Men of Brethil! I will not wait here. If my lord fails, then all hope is false. Your land and woods shall be burned utterly, and all your houses laid in ashes, and none, none, shall escape. Therefore why tarry here? Now I go to meet the tidings and whatever doom may send. Let all those of like mind come with me!’
Then many were willing to go with her: the wives of Dorlas and Hunthor because those whom they loved were gone with Turambar; others for pity of Níniel and desire to befriend her; and many more that were lured by the very rumour of the Dragon, in their hardihood or their folly (knowing little of evil) thinking to see strange and glorious deeds. For indeed so great in their minds had the Black Sword become that few could believe that even Glaurung would conquer him. Therefore they set forth soon in haste, a great company, towards a peril that they did not under¬stand; and going with little rest they came wearily at last, just at nightfall, to Nen Girith but a little while after Turambar had departed. But night is a cold counsellor, and many were now amazed at their own rashness; and when they heard from the scouts that remained there how near Glaurung was come, and the desperate purpose of Turambar, their hearts were chilled, and they dared go no further. Some looked out towards Cabed-en-Aras with anxious eyes, but nothing could they see, and nothing hear save the cold voice of the falls. And Níniel sat apart, and a great shuddering seized her.
When Níniel and her company had gone, Brandir said to those that remained: ‘Behold how I am scorned, and all my counsel disdained! Choose you another to lead you: for here I renounce both lordship and people. Let Turambar be your lord in name, since already he has taken all my authority. Let none seek of me ever again either counsel or healing!’ And he broke his staff. To himself he thought: ‘Now nothing is left to me, save only my love of Níniel: therefore where she goes, in wisdom or folly, I must go. In this dark hour nothing can be foreseen; but it may well chance that even I could ward off some evil from her, if I were nigh.’
He girt himself therefore with a short sword, as seldom before, and took his crutch, and went what speed he might out of the gate of the Ephel, limping after the others down the long path to the west march of Brethil.
Тогда Глаурунг разгневался в самом деле; но какое-то время он лежал неподвижно и обдумывал [то], что он услышал. Так зима прошла в мире, и люди сказали: «Велик Черный Меч Бретиля, ибо все наши враги побеждены». И Ниниэль была утешена, и она радовалась славе Турамбара; но он сидел в мыслях, и он сказал в сердце своем: «Жребий брошен. Теперь наступает испытание, в котором моя похвальба оправдается или потерпит неудачу полностью. Я не буду бежать больше. Турамбаром в самом деле буду я, и моей собственной волей и доблестью я преодолею мой рок – или паду. Но падая или управляя, Глаурунг по крайней мере я убью».
Тем не менее он был неспокойным, и он послал людей авантюрной смелости разведчиками далеко. Ибо в самом деле, хоть ни слова не было сказано, он теперь распоряжался вещами так, как хотел, как если бы он был владыкой Бретиля, и никакой человек не обращал внимания на Брандира.
Весна пришла с надеждой, и люди пели при своей работе. Но той весной Ниниэль зачала, и она стала бледной и изнуренной, и все ее счастье померкло. И вскоре после этого пришли странные вести от людей, что ушли за пределы Тейглина, что далеко в лесах равнины в сторону Нарготронда было большое горение, и люди недоумевали, что бы это могло быть.
Но невдолге пришло больше докладов: что пожары придвигались постоянно на север, и что действительно Глаурунг сам сделал их. Ибо он покинул Нарготронд и был за границей [его] снова по какому-то поручению. Тогда более глупые или более уповающие сказали: «Его армия разрушена, и теперь наконец он видит мудрость и идет обратно откуда он пришел». А другие говорили: «Будем надеяться, что он пройдет мимо нас». Но Турамбар не имел такой надежды и знал, что Глаурунг идет искать его. Поэтому, хоть он и скрывал свои мысли из-за Ниниэль, он размышлял постоянно днем и ночью, какой совет ему принять; и весна повернула на лето.
День пришел, когда двое людей вернулись в Эфель Брандир в ужасе, ибо они видели Великого Змея самого.
- По правде, господин, - сказали они, - он приближается теперь к Тейглину и не сворачивает в сторону. Он лежал в середине великого горения, и деревья дымились вокруг него. Вонь его едва ли выносима. И все долгие лиги назад до Нарготронда его грязный прокос [полоса/пространство, словно косой прокошенное] лежит, мы полагаем, в линию, что не отклоняется, но показывает прямо на нас. Что дОлжно делать?
- Немногое, - сказал Турамбар, - но об этом немногом я уже подумал. Вести, которые вы принесли, дают мне надежду скорее, нежели ужас; ибо если действительно он идет прямо, как вы говорите, и не отклоняется, тогда я имею несколько советов для суровых сердец.
Люди удивились, ибо он не сказал больше в это время; но они воодушевились его непоколебимой манерой держаться.
Теперь река Тейглин бежала таким манером. Она стекала с Эред Ветрин, быстрая, как Нарог, но поначалу между низких берегов, пока после Переправ, набирая силу от других потоков, она прорезала путь через подножия возвышенностей/нагорья, на которых стоял лес Бретиль. После этого она бежала в глубоких ущельях, чьи великие склоны были как каменные стены, но сдерживаемые внизу воды текли с большой силой и шумом. И прямо на пути Глаурунга лежало теперь одно из таких ущелий, ни в коем случае не самое глубокое, но самое узкое, прямо к северу от впадения Келеброса.
Поэтому Турамбар выслал трех стойких людей держать дозор с края за движениями Дракона; но сам он хотел ехать к высокому водопаду Нен Гирит, где новости могли найти его быстро и где он сам мог смотреть далеко через земли.
Но сперва он собрал лесных людей вместе в Эфель Брандир и говорил к ним, сказав:
- Люди Бретиля, смертельная опасность идет на нас, которую только великая отвага может отвратить. Но в этом вопросе число будет полезным мало; мы должны использовать хитрость и надеяться на удачу. Если бы мы выступили против Дракона со всей нашей силой, как против армии орков, мы только отдали бы всех себя на смерть и так оставили бы наших жен и родичей беззащитными. Поэтому я говорю, что вы должны остаться здесь и приготовиться к бегству. Ибо если Глаурунг придет, тогда вы должны оставить это место и рассеяться вдаль и вширь; и так могут некоторые спастись бегством и выжить. Ибо определенно, если он может, он разрушит его и всех, кого он выследит; но после он не будет жить здесь. В Нарготронде лежит все его сокровище и есть глубокие чертоги, в которых он может лежать в безопасности и расти.
Тогда люди были встревожены и были совершенно подавлены, ибо они верили в Турамбара и ждали более обнадеживающих слов. Но он сказал:
- Нет, это худшее. И это не придет, если мой совет и удача будут хороши. Ибо я не верю, что этот Дракон непобедим, хоть он возрастает больше в силе и злобе с годами. Я знаю нечто о нем. Его сила скорее в злом духе, что живет внутри него, чем в силе его тела, великим хоть будь оно. Ибо слушайте теперь эту историю, что мне была рассказана некоторыми, кто сражался в год Нирнаэт, когда я и большинство тех, кто слушает меня, были детьми. На том поле гномы противостояли ему, и Азагхал из Белегоста уколол его так глубоко, что он бежал обратно в Ангбанд. Но вот шип острее и длиннее, чем нож Азагхала.
И Турамбар выхватил Гуртанг из его ножен и ткнул им вверх над головой, и показалось тем, кто смотрел на это, что пламя прыгнуло из руки Турамбара на много футов в воздух. Затем они издали громкий крик: «Черный шип Бретиля!»
- Черный Шип Бретиля, - сказал Турамбар, - хорошенько пусть он боится его. Ибо знайте это: судьба этого Дракона (и всей его породы, говорят) в том, что, как бы ни были велики его доспехи из рога, крепче железа, снизу он должен идти с брюхом змеи. Поэтому, люди Бретиля, я иду теперь искать брюхо Глаурунга какими только смогу средствами. Кто пойдет со мной? Я нуждаюсь только в немногих с сильными руками и еще более сильными сердцами.
Тогда Дорлас выступил вперед и сказал:
- Я пойду с тобой, господин: ибо я предпочел бы всегда идти вперед скорее, чем ждать врага.
Но никто другой не был так скор [откликнуться] на зов, ибо страх Глаурунга лежал на них, и история разведчиков, что видели его, разошлась вокруг и выросла в рассказах. Тогда Дорлас воскликнул:
- Слушайте, люди Бретиля, теперь хорошо видно, что для зла нашего времени советы Брандира были напрасны. Спрятавшись не спастись. Неужели никто из вас не займет место сына Хандира, чтобы дом Халет не был посрамлен?
Так Брандир, который сидел в самом деле на высоком седалище лорда собрания, но [оставленный] без внимания, был осмеян, и он был огорчен в своем сердце; ибо Турамбар не упрекнул Дорласа. Но некто Хунтор, родич Брандира, поднялся и сказал:
- Ты делаешь дурно, Дорлас, говоря так к стыду своего господина, чьи члены по злой случайности не могут действовать, как его сердце бы хотело. Остерегайся, чтобы обратного не было видимо в тебе в какой-то момент! И как может быть сказано, что его советы были напрасны, если они не были никогда приняты? Ты, его вассал, всегда обращал их в ничто. Я говорю тебе, что Глаурунг приходит теперь к нам, как в Нарготронд прежде, потому что наши деяния предали нас, как он опасался. Но коль скоро это горе сейчас пришло, с твоего позволения, сын Хандира, я пойду от имени дома Халет.
Тогда Турамбар сказал:
- Трех достаточно! Вас двоих возьму я. Но, господин, я не презираю тебя. Смотри! Мы должны идти в большой спешке, и наша задача потребует сильных членов. Я полагаю, что твое место с твоим народом. Ибо ты мудр и целитель; и может быть, что невдолге будет великая нужда в мудрости и исцелении.
Но эти слова, хоть и красиво сказанные, только огорчили Брандира еще больше, и он сказал Хунтору:
- Иди тогда, но не с моего позволения. Ибо тень лежит на этом человеке, и она приведет тебя ко злу.
Теперь Турамбар торопился уйти; но когда он пришел к Ниниэль попрощаться с ней, она вцепилась в него, плача горестно:
- Не уходи, Турамбар, я умоляю! – сказала она. – Не бросай вызов тени, от которой ты бежал! Нет, нет, беги еще и возьми меня с собой далеко прочь!
- Ниниэль, самая дорогая, - ответил он, - мы не можем бежать дальше, ты и я. Мы окружены в этой земле. И даже уйди я, бросив людей, что поддержали нас, я мог бы только увести тебя в бездомную глушь, к твоей смерти и смерти нашего ребенка. Сотня лиг лежит между нами и любой землей, что еще за пределами досягаемости Тени. Но мужайся, Ниниэль. Ибо я говорю тебе: ни ты, ни я не будем убиты ни этим Драконом, ни какими-либо врагами с севера.
Тогда Ниниэль прекратила плакать и замолчала, но ее поцелуй был холоден, когда они расставались.
Затем Турамбар с Дорласом и Хунтором ушли прочь поспешно к Нен Гирит, и когда они пришли туда, солнце клонилось к западу и тени были длинными; и последние двое из разведчиков ждали их там.
- Ты пришел не слишком рано, господин, - сказали они. – Ибо Дракон наступает, и уже когда мы покинули, он достиг края Тейглина и свирепо/пристально смотрел через реку. Он двигается постоянно ночью, и мы можем тогда ждать какого-то удара прежде завтрашнего рассвета.
Турамбар посмотрел поверх водопадов Келеброса и увидел солнце, спускающееся к закату, и черные спирали дыма, поднимающиеся у границ реки.
- Нет времени, [чтобы] терять [его], - сказал он, - все же эти вести хороши. Ибо мой страх был, что он будет искать вокруг; и если он пройдет на север и придет к Переправам и так к старой дороге в низинах, тогда надежда будет мертва. Но теперь какая-то ярость гордыни и злобы гонит его опрометчиво.
Но именно когда он говорил, он удивлялся и размышлял в уме: «Или может быть, что некто столь злой и ужасный избегает Переправ, точно как и орки? Хауд-эн-Эллет? Лежит ли Финдуилас все еще между мной и моей судьбой?
Затем он повернулся к своим спутникам и сказал:
- Эта задача лежит теперь перед нами. Мы должны ждать еще немного, ибо слишком скоро в этом случае было бы так же плохо, как слишком поздно. Когда падут сумерки, мы должны ползти вниз, со свей скрытностью, к Тейглину. Но остерегайтесь! Ибо уши Глаурунга так же остры, как его глаза, и они смертоносны. Если мы достигнем реки незамеченными, мы должны затем спуститься в ущелье и пересечь воду, и так прийти на путь, который он возьмет, когда он задвигается.
- Но как может он идти вперед так? – сказал Дорлас. – Гибким он может быть, но он великий Дракон, и спустится он с одного утеса и взберется на другой, когда часть должна опять взбираться прежде, чем задняя часть еще спускается? И если он может так, как это будет полезно нам быть в буйной воде внизу?
- Может быть, он может так, - ответил Турамбар, - и действительно, если он сделает [так], это обернется плохо для нас. Но это моя надежда из того, что мы знаем о нем, и от места, где он сейчас лежит, что его цель другая. Он пришел к краю Кабед-эн-Арас, через который, как вы рассказываете, олень когда-то прыгнул от охотников Халет. Так велик он теперь, что, я думаю, он будет искать переброситься там. Это вся наша надежда, и мы можем довериться ей.
Сердце Дорласа упало при этих словах; ибо он знал лучше, чем кто-либо, всю землю Бретиля, и Кабед-эн-Арас был мрачным местом действительно. На восточной стороне был отвесный утес около сорока футов, голый, но поросший деревьями на макушке; на другой стороне был берег, несколько отвесный и менее высокий, окутанный нависающими деревьями и кустами, но между ними вода бежала яростно между скалами, и, хоть человек сильный и твердо держащийся на ногах, мог перейти ее вброд днем, было опасно дерзать на это ночью. Но таков был совет Турамбара, и было бесполезно противоречить ему.
Они выступили поэтому в сумерках, и они не пошли прямо в сторону Дракона, но приняли сначала путь в сторону Переправ; затем, прежде чем они ушли так далеко, они повернули на юг узкой тропкой и прошли в сумрак лесов над Тейглином. И как они приближались к Кабед-эн-Арас, шаг за шагом, останавливаясь часто, чтобы прислушаться, смрад горения достиг их и вонь, которая была тошнотворна им. Но все было мертвенно неподвижно, не было ни движения воздуха. Первые звезды блестели на востоке перед ними, и слабые спирали дыма поднимались прямо и без колыхания против последнего света на западе.
Теперь, когда Турамбар ушел, Ниниэль стояла молча, как камень; но Брандир подошел к ней и сказал:
- Ниниэль, не бойся худшего, пока не придется. Но не советовал ли я тебе подождать?
- Ты делал так, - ответила она. – Все же как было бы это полезно мне теперь? Ибо любовь может пребывать и страдать безбрачной.
- Это я знаю, – сказал Брандир. - И все же свадьба не напрасно.
- Нет, - сказала Ниниэль. – Ибо теперь я, два месяца как прошло, с его ребенком. Но не кажется мне, что мой страх потери более тяжело выносить. Я тебя не понимаю.
- Так же, как я сам, - сказал он. – И все же я боюсь.
- Что за утешитель ты! – воскликнула она. – Но, Брандир, друг: в браке или безбрачная, мать или дева, мой страх сверх [того, что можно] вынести. Повелитель Судьбы ушел бросить вызов своей судьбе далеко отсюда, и как я буду оставаться здесь и ждать медленного прихода вестей, добрых или плохих? Этой ночью, может быть, он встретится с Драконом, и как я буду стоять или сидеть или проводить ужасные часы?
- Я не знаю, - сказал он., - но как-то часы должны пройти, для тебя и для жен тех, кто ушел с ним.
- Пусть они делают как их сердца велят! – воскликнула она. – Но что до меня, я пойду. Мили не должны лежать между мной и опасностью моего господина. Я пойду, чтобы встретить вести!
Тогда страх Брандира почернел при ее словах, и он воскликнул:
- Этого ты не сделаешь, если я могу препятствовать этому. Ибо так ты подвергнешь опасности все намерение. Мили, что лежат между, могут дать время для бегства, если случится зло.
- Если зло случится, я не пожелаю бежать, - сказала она. – И теперь твоя мудрость впустую, и ты не удержишь меня.
И она вышла вперед перед людьми, которые были все еще собраны на открытом месте Эфеля, и она воскликнула:
- Люди Бретиля! Я не буду ждать здесь. Если мой господин потерпит неудачу, тогда вся надежда ложна. Ваша земля и леса будут сожжены полностью, и ваши дома обращены в пепел, и никто, никто не спасется бегством. Поэтому зачем медлить здесь? Теперь я иду встретить вести и что бы то ни было, что судьба может послать. Пусть все единомышленники идут со мной!
Тогда многие хотели идти с ней: жены Дорласа и Хунтора, потому что те, кого они любили, ушли с Турамбаром; другие из жалости к Ниниэль и желания поддержать ее; и многие еще, кто были привлечены самой молвой о Драконе, в своей отваге или своем безумии (зная мало о зле) думая увидеть странные и славные деяния. Ибо в самом деле столь велик в их умах Черный Меч сделался, что немногие могли поверить, что даже Глаурунг победил бы его. Поэтому они выступили вскоре в спешке, большой отряд, в сторону опасности, которой они не понимали; и, идя с малым отдыхом, они пришли усталые наконец, прямо с наступлением ночи, к Нен Гирит, но немного времени спустя после того, как Турамбар ушел. Но ночь холодный советчик, и многие теперь удивлялись своему собственному безрассудству; и когда они услышали от разведчиков, что оставались там, как близко пришел Глаурунг, и об отчаянной цели Турамбара, их сердца похолодели, и они не дерзнули идти дальше. Некоторые смотрели в сторону Кабед-эн-Арас тревожными глазами, но ничего не могли они видеть и ничего слышать, исключая холодный голос водопада. И Ниниэль села в стороне, и великая дрожь охватила ее.
Когда Ниниэль и ее отряд ушли, Брандир сказал тем, кто остался:
- Смотрите, как я презираем и мои советы пренебрегаемы! Выбирайте себе другого, чтобы предводительствовать вами: ибо здесь я отрекаюсь равно от лордства и народа. Пусть Турамбар будет вашим повелителем по имени, коль скоро он взял всю мою власть. Пусть никто не ищет у меня никогда впредь совета или исцеления!
И он сломал свой посох. Про себя он подумал: «Теперь ничего не осталось мне, исключая только мою любовь к Ниниэль: поэтому куда она идет, в мудрости или безумии, я должен идти. В этот темный час ничто не может быть предвидимо; но может вполне случиться, что даже я смог бы отвратить какое-то зло от нее, если бы был рядом».
Он опоясался поэтому коротким мечом, как редко прежде, и взял свой костыль, и пошел с той скоростью, с какой мог, из ворот Эфеля, ковыляя за другими по длинной тропе к западной границе Бретиля.
