***
Наверное, все пошло неправильно, когда она сбилась с пути. За пределами Дориата мир оказался другим, совсем не таким, как она его себе представляла. Неприветливый лес был чужим, тропинки вели не туда, а потом и вовсе сгинули. Лютиэн попробовала вернуться по тем же тропкам чуть назад и поискать иных, но все они походили одна на другую, и она окончательно потеряла направление. Ей оставалось идти наугад и надеяться, что лес когда-нибудь да кончится. Опушка должна была быть где-то рядом.
Потом, устав от бездорожья, она столкнулась в лесу с огромным псом. Тот выглядел дружелюбно, но явно не желал пропускать ее. Позже была неожиданная встреча, ее сбивчивый рассказ и долгий путь в Нарготронд. Она едва не засыпала в седле, поддерживаемая руками Келегорма и убаюкиваемая светлыми словами и уверенностью в том, что теперь все будет хорошо.
Отдых был Лютиэн необходим — назавтра она выбралась из-под одеяла только к обеду. Но медлить долее следующего утра она не намеревалась.
Они разговаривали у окна. Келегорм пригласил было садиться, но Лютиэн осталась стоять: она не хотела затягивать эту беседу. Роль просительницы была ей непривычна.
— Я благодарна вам за ваше гостеприимство, — начала она.
— Мы рады оказывать тебе его, — церемонно отозвался Куруфин.
Можно было не тратиться далее на вступительное вежество, и это было хорошо.
— Окажите же еще немного помощи, чтоб мне продолжить путь на Тол-ин-Гаурхот.
— На Тол-ин-Гаурхот?! — с удивлением переспросил Куруфин, как будто впервые слышал само это название. — Что нужно дочери Тингола в этом проклятом месте?!
— Я иду туда вслед за Береном, сыном Барахира. Кроме меня, ему не от кого ждать спасения.
— Это удивительные слова, королевна. Еще более удивительна твоя уверенность. Почему ты думаешь, что он именно там?
— Я знаю это.
— Неужели оттуда прибыл вестник? Или у тебя там свои шпионы?
— Я не лгунья! — вспыхнула Лютиэн.
— Но ты можешь ошибаться. Откуда тебе знать, что происходит за многие лиги отсюда в крепости Гортхаура?
И в самом деле, откуда? Ей сказала о том мать, но как узнала сама Мелиан?
— Я… я чувствую, что это правда, — произнесла она и поняла, что звучит это не очень убедительно.
Братья обменялись взглядами так скоро, что Лютиэн едва успела заметить. Разговор шел совсем не туда, куда ей хотелось.
— Возможно, твои предчувствия верны. Но какую помощь ты можешь оказать… — Куруфин явно пропустил слово «этому», — Берену, сыну Барахира?
— Я слышала, что Гортхаур колдун и чародей, и повелитель теней и призраков. И я сведуща в чарах, — твердо ответила Лютиэн. — Я научилась многому от своей матери, светлой майэ Мелиан.
— Король Фелагунд тоже не последний в этом искусстве, — сказал Келегорм. — Ты надеешься преуспеть там, где не справился он?
— Да.
— Но если твоя надежда окажется ложной?
— Тогда я умру, — ответила она. — Но почему вы упорно пророчите мне неудачу?!
— Нам известно о силах Гортхаура. Если моих слов недостаточно, спроси Ородрета. Восемь лет назад он погиб бы там, не приди мы в последний момент ему на помощь. Твоя смерть будет бессмысленной и бесполезной.
— Пусть так. Я не боюсь смерти.
— А ты когда-нибудь видела ее, королевна?
Келегорм сказал это, разглядывая что-то за окном, и голос его был тихим и до неправдоподобия спокойным. Лютиэн предпочла не отвечать. Повисла долгая пауза.
За окном бледное октябрьское солнце настойчиво пробивалось сквозь облака, подцвечивало ржавчину дубовой листвы. Туман будто нехотя отступал, цепляясь клочьями за шершавые стволы. Для путешествия день был чудо как хорош.
Общее молчание наконец нарушил Куруфин, словно подводя итог:
— Своей жизнью ты вольна распоряжаться как хочешь, но помогать тебе погибнуть мы не станем.
Отказ. Решительный, твердый, бесповоротный. Убивающий надежду, не оставляющий возможности переубедить. Но они же обещали!
— Вы бесчестны! — прозвенела она яростью. — Вы не держите своего слова!
Келегорм вскинулся, будто его ударили по лицу. Куруфин остался спокоен и повел разговор дальше.
— Это очень серьезное обвинение, королевна. Никто еще не возводил на нас такого. Тебе есть чем доказать его?
— Вы обещали мне помощь.
— И разве мы нарушили обещание? — по губам Куруфина скользнула улыбка. — Ты была вдали от дома, ты нуждалась в пище, отдыхе…
— Куске мыла и ведре горячей воды, — колко бросил Келегорм.
Жестом брат попросил его не продолжать.
— В защите, — сказал Куруфин.
Здесь его перебила Лютиэн.
— В защите от кого?! — воскликнула она. — Мой плащ делал меня невидимой. Мне нечего было бояться.
Куруфин улыбнулся снова:
— Однако Хуан тебя нашел. Так же и волкам Гортхаура не надо видеть добычу, чтобы учуять ее. Мы дали тебе все, что тебе было нужно, и даже сверх того. Но разве кто-то из нас обещал тебе любую помощь во всяком деле?!
«Змей! — подумала Лютиэн. — Ты похож на змея. И речь твоя змеиная, из-за нее я здесь теперь».
— Нет, — сказала она вслух.
— Есть ли у тебя еще доказательства?
— Нет, — снова сказала она.
— Снимаешь ли ты с нас свое обвинение?
— Да, — ответила Лютиэн с горечью. — Это лишь я сама увидела в ваших искусных речах то, чего в них не было, лорд Куруфин.
Как удавалось этому проклятому поворачивать любое слово к своей пользе?!
Куруфин как будто пожелал загладить столкновение.
— К тому же Элу Тингол давно полон к нам самых теплых чувств, а узнай он о таком деле, с него сталось бы и войну нам объявить.
«Непохоже, чтобы кто-нибудь из вас действительно боялся моего отца», — хотела сказать Лютиэн, но передумала. Какая-то неясная тревога ворохнулась в душе. Лютиэн слышала о неприязни своего отца к нолдор вообще и к Дому Феанора в особенности и при известном усилии даже смогла бы вспомнить тому причины или по крайней мере поводы. Но прежде ей ни разу не приходило в голову, что и Дом Феанора может платить Тинголу той же монетой. А она, дочь Тингола, сейчас здесь, в руках братьев, одна, без всякой защиты… «Они ведь не орки, — успокоила она себя, — как бы ни относились они к моему отцу, ничего плохого они мне не сделают».
— Значит, вы отправите меня обратно в Дориат?
— Конечно, нет. Ты ведь не хочешь возвращаться туда.
— Тогда почему я здесь?!
Слова эти были неудачными. Сейчас она услышит: «потому что ты сама пришла сюда». К удивлению Лютиэн, Куруфин не воспользовался ее оплошностью.
— Если ты убежала из отчего дома, где же тебе жить, как не в мирном Нарготронде?! Ближе родичей у тебя нет, а в прочих землях неспокойно. Ты останешься здесь гостьей сколько пожелаешь.
— Или сколько вам будет угодно меня здесь держать! — не вытерпела Лютиэн. — Скажите прямо, к чему все это?! Что вам нужно от меня?!
Куруфин посмотрел на брата и, отойдя на пару шагов, как будто исчез из поля зрения, оставив ее вдвоем с Келегормом в амбразуре окна. Неяркий луч запутался в светлых волосах старшего из двух Феанарионов, заставил ее чуть повернуться.
— Что ж, королевна, мне хотелось говорить с тобой об этом в иной обстановке, но раз уж так выходит… Одним словом… Выходи за меня замуж. Я прошу твоей руки.
Лютиэн опешила. Меньше всего она ожидала услышать что-либо подобное. Когда же он успел проникнуться к ней чувствами? За то время, пока вез ее на своей лошади? И глаза Келегорма, слишком холодные, слишком изучающие — нет, совсем не так смотрел бы на нее влюбленный. Щеки начала заливать краска — Лютиэн ощущала это — но не благовоспитанного смущения и не прекословия. То был гнев. Она отступила, обвела взглядом обоих братьев.
— Вас двое, а я одна. Если вам нравится издеваться надо мной, я никак не могу помешать.
— Что издевательского в том, чтобы просить руки девушки?! Или я настолько худороден для дочери Тингола?
Так он всерьез предлагает ей брачный союз?! После того, как она сама поведала о своем суженом? Вот что они задумали?!
— Этого никогда не будет!
Лютиэн повернулась и вышла.
***
Чередой потянулись дни. Она была вольна гулять по покоям братьев, сколько ее душе угодно, но выход наружу всякий раз пресекался с той или иной степенью ненавязчивости. Почему ее держат взаперти, спросила она. Должно же у нее быть чувство такта! — был ответ. Неучтиво напоминать своим присутствием о том, что ее возлюбленный вынудил короля Нарготронда отправиться с ним на погибель. Это звучало неприятно и мало походило на правду, но возражений у нее снова не нашлось.
«Ах, да, — припомнила она, — Берен ведь ушел отсюда не один». Король Нарготронда… Одно время Финрод был частым гостем в Дориате. Красивый, золотоволосый, нравом он отличался от своей сестры Галадриэль, будучи настолько же мягким в манерах и обращении, насколько та была крута. На короля, по мнению Лютиэн, он тоже был не похож: ее отец держался совсем по-другому. Почему же они не идут ему на выручку, спросила она.
Ответ Келегорма просто-напросто срезал ее: кровь правителя не краснее крови его народа, не должно тратить жизни многих ради спасения одного. Судьба Финрода беспокоила Лютиэн гораздо меньше, чем она пыталась показать, но эти слова были ей слишком жесткими, чтобы не сказать жестокими. Они не вмещались ни в одну меру. Не стараться помочь родичу, оставляя его на произвол судьбы…
«Финрод знал, на что шел. Мы жертвовали и бо́льшим».
«Правду говорят, что вы прокляты», — едва не сорвалось с губ Лютиэн. Попытка не удалась.
После своего неожиданного сватовства Келегорм не докучал ей знаками внимания. Виделись они почти каждый день, за ужином или встречаясь случайным образом. Он всякий раз был подчеркнуто вежлив, хотя и не до такой утонченной граничащей с издевательством степени, как его брат. Может, Келегорм рассчитывал на согласие Тингола и был совершенно уверен, что его получит, оттого и не тратился на ухаживания? Впрочем, если бы он проявлял к ней интерес, это тоже было бы плохо. Потому что все было плохо.
Лютиэн начала сомневаться. В своих возможностях, планах, в себе самой. Действительно, на что она рассчитывала? Что взаправду сможет одолеть самого ужасного из слуг Моргота?! Мать ее знала многое и научила ее почти всему, что умела сама, но разве будет этого достаточно против Гортхаура Жестокого? Его колдовством обращались в бегство воины, тогда как Лютиэн не испытывала свое мастерство ни на ком сильнее Даэрона.
И если она намеревалась превзойти чарами нынешнего хозяина Тол-ин-Гаурхот, то почему она до сих пор здесь?! Что ей мешает проложить себе путь к свободе теми же чарами? Этим она не совершит никакого преступления и ни в чем не будет виновата, ведь никто не пострадает, и ее удерживают здесь против ее воли и согласия. Так почему? Потому что у нее ничего не получилось бы. Она чувствовала это и бороться с этим ощущением не могла.
В одном только у Лютиэн не было сомнений: в своей любви. Лютиэн так долго ждала ее, настоящую, — а это не могло быть ничем другим, потому что настигло ее внезапно, словно с первого взгляда, как и должно истинной любви — что никакая сила в мире не заставит ее не то что отказаться, но поступиться хотя бы чуточкой своего драгоценного чувства. Ради него она согласилась бы вынести все.
Ее счастье не будет долгим, так же, как и дни ее потомков. Век смертных короток, закат его омрачен угасанием, порой не только телесным. Она будет смотреть, как ее дети дряхлеют и умирают, расставаясь с ней навсегда, не имея для того никаких других причин, кроме неотвратимого Дара Эру, а затем и их дети, и дети их детей; и через краткий срок она станет лишь отдаленной сказкой для неразличимой и давно уже чужой вереницы смертных. Она считала себя к этому готовой. По крайней мере, все это случится когда-то в будущем, и у нее будет время, чтобы притерпеться и свыкнуться с неизбежными потерями.
Пусть кто-то думает, что она наивна и самонадеянна, пусть ее замыслы нелепы, пусть даже ее ждет неудача. Ну и пусть. Смерти она действительно не боялась. Та могла оказаться весьма мучительной и не очень уж скорой, или даже и вовсе о смерти пришлось бы только мечтать — эти мысли Лютиэн прогоняла. Такого с ней случиться не могло. С кем угодно, только не с ней.
Да и вообще это не имело значения. Невозможно было сидеть сложа руки и чувствовать, как по каплям утекающее время приближает тот неотвратимый момент, когда тонкая ниточка, связавшая ее и Берена души, оборвется навсегда. Лютиэн боялась даже представить, что произойдет с ней в это мгновение. Хуже и страшнее ничего и быть не могло. Все остальное она готова была вытерпеть.
***
Заканчивался очередной на редкость противный день. Позднеосенняя промозглость проникала повсюду, свечи пришлось зажигать с самого утра, а туман за окнами, казалось, можно было резать ножом.
Шаги, голоса где-то в доме — до слуха Лютиэн донеслись звуки возвращения ее стражей. Где они бывали, что делали, чем заполняли свою жизнь здесь, она не знала и знать не хотела. Ее это не касалось.
Братьев она нашла там, где и ожидала. Небольшая комната с камином казалась в такой мерзкий день самым приятным помещением. Здесь хотелось провести весь вечер, глядя на огонь, наслаждаясь сухим теплом и ни о чем не думая. Две головы, светлая и темная, повернулись на звук ее шагов. Вернее, три: охотничий пес как будто сох у камина, отчего по комнате распространялся слабый запах мокрой псины.
— Мне хотелось бы говорить, — здесь Лютиэн сделала паузу, — но с одним Келегормом.
Ей пришлось приложить усилие, чтобы произнести его имя. Она избегала называть обоих братьев по именам не только в речах, но даже и мысленно, обходясь вслух безличной вежливостью, а про себя и вовсе одними указательными «тот» и «этот», словно стоило ей лишь назвать имя, как названный приобрел бы над ней некую власть.
— Мое общество чем-то неугодно тебе, королевна? — осведомился Куруфин.
— Нет, — протянула она. — Но могу я без обиняков обменяться словами с тем, кто вызывается мне в мужья?
— О, это другое дело. Не смею мешать.
Против Куруфина у нее не было ни одного шанса. Он опять вывернет все ее слова наизнанку и в очередной раз заставит ее почувствовать себя круглой дурой. А вот с его братом можно было хотя бы попытаться.
Келегорм тем временем молча подвинул одно из тяжелых резных кресел поближе к огню.
Уже с порога Куруфин оглядел их обоих с сомнением, как будто заранее зная, что ничего у них не выйдет.
— Все-таки попробуйте обойтись без лишней горячки, — сказал он серьезно.
И дверь за ним закрылась.
Какое-то время Лютиэн молчала, глядя в камин, на Хуана… Надо было собраться с мыслями. Келегорм молчал тоже. Она просила этого разговора, ей его и начинать.
— Ты ждешь согласия моего отца на мой брак?
Келегорм покачал головой:
— Оно мне не нужно. Наши обычаи требуют прежде всего согласия жениха и невесты, а не их родителей. Мое уже есть, я жду твоего.
Первым порывом Лютиэн было воскликнуть, что Келегорм никогда этого не дождется. Но к чему впустую сотрясать воздух? Она ведь уже говорила нечто подобное, и никто не обратил на ее слова никакого внимания. Нужно было что-то другое.
— Но я не люблю тебя!
Она хотела было сказать еще о верности своей любви, но не стала. Какой смысл говорить о верности тому, кто давно забыл такое слово, если вообще знал его.
— Я тебя тоже, — сказал Келегорм так, как будто речь шла о самых обычных вещах.
Отчего-то слышать это было немного обидно. Не то чтобы ей на каждом шагу признавались в любви, отнюдь, но с таким хладнодушием она еще не сталкивалась.
— И какой же будет наша жизнь?!
Слова Лютиэн были полны искреннего горького недоумения.
— Я видел, как заключившие брак по страсти через несколько лет бежали со всех ног от постылых супругов. Любовный пыл стоит мало и проходит быстро. Есть вещи гораздо важнее.
Она ведь сама хотела разговора начистоту, разве нет? И разве было бы лучше, если бы Келегорм притворялся? Но к этому надо было привыкнуть.
— Если такие слова кажутся тебе слишком нелюбезными, — вдруг добавил Келегорм, и где-то в уголках его глаз притаилась улыбка, — то у меня есть и другие. Тебя называют прекраснейшей из Детей Эру, и я вижу, что это правда.
В другое время это бы ей польстило.
— Но для чего тогда все это?! Зачем тебе нужен этот союз?
Впрочем, о причинах Лютиэн догадывалась и так.
— Потому что ты дочь Тингола.
Она ожидала это услышать, и следующая реплика была наготове.
— Мой отец не собирается умирать, чтобы освободить трон.
— Я не знаю никого, кому нужен был бы трон Дориата.
— Что же тогда нужно вам от моего отца?
Она и не заметила, как опять заговорила во множественном числе, будто Куруфин находился здесь же.
— Его народ.
Лютиэн молча ждала дальнейших пояснений.
— Его войско. Разве ты не знаешь, с кем мы ведем войну?
Конечно, она это знала. Но ее никогда особо не интересовало то, что в другом месте и в другие времена назвали бы политикой.
— Но при чем тут я?! Я не распоряжаюсь войском! Об этом вам нужно говорить с моим отцом.
— Очень трудно говорить с тем, кто не желает разговаривать.
«Вы сами виноваты», — подумала Лютиэн, а вслух сказала:
— Мой отец ненавидит вас за то, что вы творили в Альквалонде.
А этих слов, должно быть, ждал Келегорм, потому что ответил сразу и резко:
— Спустя четыре тысячи лет Элу Тингол вдруг вспомнил о родичах, которых бросил в неизвестных землях ради женщины.
«Это была любовь!» — вспыхнуло возражение в голове Лютиэн. И тут же она представила себе ответ: «значит, теперь она кончилась?»
— Это не оправдывает убийств.
— Разве я говорил иное?
А ведь по сути он не смог ей возразить. Лютиэн начала даже находить какое-то удовольствие в этом обмене словами. Она чувствовала себя уверенней, и впереди забрезжило обещание благоприятного исхода. Даже если ей потребуется время, чтобы найти достойный ответ — ведь ее никто ее подгоняет. Можно будет продолжить разговор и после ужина.
— Твой отец уже почти пятьсот лет сидит за нашими спинами и делает вид, будто…
— Неправда! — перебила Лютиэн. — Дориат защищает Завеса моей матери.
— Завеса твоей матери не смогла остановить даже одного смертного.
Возражения у Лютиэн не сыскалось. В самом деле, как вышло, что ее суженый оказался в столь тщательно защищенном Дориате? Она никогда даже не задавалась таким вопросом…
— Твой отец упорно делает вид, будто ни нас, ни войны с Морготом не существует, — продолжил Келегорм. — С мужем единственной дочери ему придется считаться чуть больше.
— Но если у вас все равно ничего не получится?
— Тогда все останется как есть сейчас.
— Только я буду навечно связана этим браком.
— Так же, как и я. Здесь мы с тобой в равном положении.
— Но для тебя это твой выбор, а для меня — тоже твой. Даже если бы сердце мое было свободно, то и тогда бы я не согласилась. Я не хочу, чтобы мной распоряжались, как вещью.
Поторопилась, поспешила. Надо было остановиться после первой фразы и дождаться ответа.
— Что же ты не возражала, когда твой отец назначал тебе цену и уравнял тебя с краденым?!
Это прозвучало как пощечина. Слезы навернулись на глаза, и Лютиэн поспешно перевела взгляд на камин. «Не плачь, — повторяла она себе. — Это не поможет. Не радуй их своими слезами».
— Извини, королевна, — неожиданно мягко сказал Келегорм. — Я не должен был так говорить.
— Ты прав, — ответила Лютиэн, по-прежнему глядя на огонь. — Мне следовало не молчать раньше, а сейчас уже поздно.
Но эта мягкость позволила ей собраться с новыми силами. Она повернулась к собеседнику.
— Я знаю, что глупо говорить тебе об этом, но вы против моей воли делаете меня пешкой в своих планах — неужели тебе нисколько меня не жаль?
Келегорм нехорошо усмехнулся.
— Твой возлюбленный, нисколько не колеблясь, увел одиннадцатерых в безнадежный поход и увел бы и больше, не препятствуй мы этому безумию. Тебе их жаль?
Лютиэн промолчала. Ответить «нет» значило признаться в собственном бессердечии, а ведь это было неправдой: она не хотела, чтобы ради нее кто-то умирал. Ответить «да» значило соврать — смысл этих привходящих обстоятельств просто-напросто прошел мимо нее. Что ей было делать?!
— Хотя, может быть, тебе льстит, что ради тебя приносят такие жертвы? — безжалостно добавил Келегорм.
— Нет! — Лютиэн едва не сорвалась в крик. — Разве король Фелагунд не клялся Барахиру оказать любую помощь ему и его родичам?!
— Но Берену даже не пришло в голову, что такие обязательства не расходуют во имя счастья одного.
— Ты надеешься добиться согласия девушки, очерняя ее возлюбленного?!
— Я надеюсь говорить с ее разумом, — Келегорм подался вперед. — Ты сказала, что готова отдать жизнь только во имя своей любви, хоть смерть твоя ничему не послужит и никому не принесет пользы. Так почему бы тебе не отдать всего лишь свою руку ради гораздо более высокой цели?
Его слова обжигали, глаза блестели, как будто заглядывая ей в душу. Заговори он так о чувствах, Лютиэн, пожалуй, поддалась бы его речам хотя бы на краткий миг.
— Я слышала, что и ради очень высокой цели твой отец не согласился расстаться всего лишь с какими-то камнями.
Ее ответ произвел действие сверх всех ее ожиданий. Келегорм запнулся на полуслове, побелел — это было видно даже при свете камина — выдохнул с еле сдерживаемой яростью.
Глухо заворчал Хуан, как будто предостерегая.
Вошел Куруфин.
Странное совпадение, но не мог же он подслушивать. Принцу нолдор не подобает торчать в коридоре под дверью на виду у всех.
— Не хотелось бы прерывать вашу беседу, но ужин долее ждать не может.
***
Лютиэн проснулась внезапно от ощущения чьего-то присутствия.
— А, это ты, — с облегчением произнесла она.
Возле кровати сидел Хуан и смотрел прямо на нее. В его пасти был зажат аккуратно свернутый волшебный плащ.
— Ты нашел его?! Умница!
Лютиэн радостно потрепала пса по голове.
Вот оно, в целости и сохранности ее спасительное одеяние, вежливо отобранное у нее по приезде в Нарготронд. Сколько времени уговаривала она Хуана, опутывая чарами его собачий разум в попытках аккуратно разогнуть, не поломав, тысячелетнюю преданность хозяину! Лучше было бы случиться этому вчера, чем сегодня, и неделей раньше, нежели вчера. Но и сегодня еще не поздно, она чувствовала это.
Теперь она завернется в свое волшебство. Конечно, пес легко проведет ее к выходу и будет защитой от волков…
— Ведь ты пойдешь со мной? — полуутвердительно произнесла Лютиэн.
Хуан пару раз стукнул хвостом по полу, и она снова потрепала его по голове.
И она исчезнет в долгой осенней ночи едва заметным мерцающим облачком. След ее развеется к утру, и никто, кроме Хуана, не сможет поднять его, а Хуан будет с ней…
Лютиэн расправила плащ и машинально поискала глазами зеркало, невольно улыбаясь мимолетному приступу легкомысленного кокетства. Зеркало здесь было только маленькое, но с его ролью вполне бы справилось закрытое ставнями окно.
Темное стекло, освещаемое слабым светом ночника, будто притягивало. Отражение Лютиэн расплывалось, делаясь все более неясным, смутное чувство непокоя усиливалось…
…Она словно грезила наяву. Были ли это предвидения будущего или картины, нарисованные всего лишь ее воображением, она не знала. Но они были ужасны. Ее мать, сидящая в скорби над телом ее убитого отца. Менегрот, разграбленный и опустошенный армией наугрим, странных существ, — Лютиэн видела их давным-давно, когда они помогали строить этот же Менегрот. Но разве могут враги пройти через Завесу Мелиан? Снова наугрим, теперь в лесу, и снова кипит сражение, и в чьей-то руке камень, вправленный в некое ожерелье и сияющий светом необычайным и несказанным — «сильмарилл!» — догадалась Лютиэн, потому что ничем другим он быть не мог. И опять Менегрот, оружие — сколько же можно?! — кровь на полу, умирающие… Родичи убивают родичей в Дориате. Двое рубятся из последних сил не на жизнь, а на смерть. Одного из них Лютиэн видит впервые, но он слишком похож на нее и на Берена, чтобы можно было ошибиться. Острие меча будто только слегка касается шеи ниже подбородка, и тот, чье имя Лютиэн неизвестно, падает, захлебываясь собственной кровью. Второй еще секунду стоит неподвижно, а потом оседает, чтобы никогда больше не подняться. Кровь заливает восьмиконечную звезду на его доспехе, последняя судорога выгибает тело, и Лютиэн заглядывает в лицо, хотя и так прекрасно знает, кто перед ней…
…Хуан ткнулся носом ей в руку, чуть слышно поскуливая. Время, время, оно сякнет. Утром хватятся плаща, начнут искать… если она не уйдет сейчас, вероятней всего, следующей ночью у нее уже не будет возможности.
Руки сами медленно складывали поблескивающую странную ткань.
— Отнеси это обратно.
В собачьих глазах проступило недоумение.
— Отнеси, — повторила Лютиэн чуть настойчивее. — Так надо.
Утром Хуан лежал на пороге ее комнаты — обычном своем месте, мордой на лапах, и выглядел растерянным и обиженным. Присев, Лютиэн заглянула ему в глаза.
— Хороший пес, умный! Я объясню тебе потом, ты обязательно поймешь.
За этими извинениями ее и застал Келегорм. Лютиэн выпрямилась.
— Я обдумала наш вчерашний разговор, лорд Келегорм. Я буду твоей женой.
Слова резали душу по живому, отсекая дальнейшую жизнь, какой та представлялась раньше.
Только не надо учтивостей в ответ. Ей недостанет сил даже на привычное давно заученное вежество. Пусть лучше торжествует, если ему хочется. По крайней мере, ей не придется на это отвечать. Но Келегорм только чуть наклонил голову в знак благодарности.
— И я могу послать вестников к твоему отцу? — его интонации были заметно теплее обычного.
— Да, — выговорила она через сухой спазм в горле. Ночное видение снова встало перед глазами. — Будет лучше, если они отвезут и мое письмо.
