и только теперь написалось.
Насчет подробностей сюжета мы с Волчиком еще болтали, когда я к ней в гости ездила, ну и с тех пор тоже на серые уши приседала.
***
Жили-были в Хитлуме три королевича – Фингон, короля Финголфина сын, и двоюродные его братья Финрод и Аэгнор, все как один неженатые. В некоторое время поехали они на охоту в зеленые луга Ард-Галена. Говорит Фингон:
- А что, коли не нашлось нам невест дома, не поискать ли их в других краях?
Финрод и Аэгнор подумали и согласились. Встали они в чистом поле, каждый наложил стрелу на тугой лук и дал зарок: к которой девице стрела прилетит, за ту девицу и свататься. С тем выпустили они стрелы и стали смотреть, куда те полетят. Вдруг налетел вихрь и разметал стрелы. Понес он стрелу Аэгнора на восход, в земли, что за Синими горами лежат, а стрелу Финрода на полдень, куда Сирион течет. А стрела Фингона взлетела высоко и на полночь повернулась, и полетела к трехглавому Тангородриму, там и скрылась. Закручинился Фингон.
- Короче всех мои поиски оказались.
- Что ты, - говорят ему двоюродные, - не езди туда. Ведь не ждет тебя там никакая суженая, а только верная погибель.
- Нет, - говорит Фингон. – Если дал я слово, надо его держать.
Отговаривали они его всяко, а он одно отвечает:
- Если на роду мне написано голову в Ангбанде сложить, то так и будет. В какую сторону ни езжай, от судьбы все одно не уедешь.
- Тогда и мы с тобой поедем, - говорят они. – Разве бросим мы тебя одного?
- Нет, - сказал Фингон, - это мой жребий. Ни к чему вам головы из-за него складывать.
Отрезал он на прощание прядь от кос своих, золотом перевитых, и сказал:
- Возьмите ее с собой да посматривайте. Если золото заржавеет, значит, нет меня в живых. И весть о том отцу передайте, чтобы не ждал он меня понапрасну.
Так простились они, и поехал Фингон на полночь, в царство Моргота, а двоюродные его вслед посмотрели.
- Что же делать нам теперь? – говорит Финрод. – Разъедемся ли и мы порознь стрелы наши искать?
- Нет, - говорит Аэгнор. – Нехорошо началось наше дело, так лучше нам вместе держаться.
Бросили они жребий, за чьей стрелой раньше ехать. Выпал жребий Аэгнору. Сели братья на коней и поехали на восход.
***
Долго ли, коротко, подъехал Фингон к царству Моргота, постучал в ворота. Вышли из ворот орки.
- Гляди-ка, - говорят, - мы его изловить не чаяли, а он сам пожаловал. Сейчас сведем тебя к Морготу-царю, он даст нам богатую награду, а тебя злой смертью казнит.
Не сробел Фингон:
- Стойте, окаянные! Или таков у вас обычай, не спросивши, сразу на смерть вести?
- А и впрямь, братцы, - говорит один орк, - давайте спросим. Он ведь уж не уйдет от нас.
Орки на то согласились.
- Так зачем ты в наше царство пожаловал? – спрашивают.
- Стрелу свою искать, сюда ее ветер унес.
Орки засмеялись:
- Ты, верно, ума лишился. Что стрела твоя, золотая или серебряная?
- Не золотая она и не серебряная, - отвечает Фингон, - а заговоренная. Зарок на ней лежит – к какой девице та стрела прилетит, за ту мне и свататься.
Орки пуще засмеялись, от смеха наземь повалились.
- Да ведь упала твоя стрела на двор старой орчихе Кудун. Вот уж девица так девица. Ступай свататься скорее, нам на свадьбе твоей попить-погулять хочется.
Делать нечего, пошел Фингон куда ему указали; а там лачужка ветхая, наполовину в землю вросла, а в лачужке старая орчиха Кудун, кривой зуб изо рта торчит, подбородок мохом порос, сама сидит, кудель прядет.
Вошел Фингон, поздоровался. Говорит старая орчиха Кудун:
- Прежде эльфа было слыхом не слыхать, видом не видать, а теперь эльф сам ко мне пожаловал. Что же, дело у тебя или от безделья тут околачиваешься?
- Дело или безделье, о том сама суди, только взял я на себя зарок – к кому моя стрела попадет, к той и свататься.
- Сватайся, коли так. Вон стрела твоя, гляди, за стрехой торчит.
Стоит перед ней Фингон и совсем не знает, что делать. Как же, думает, привезу я домой такую жену?
- Что же ты? – спрашивает старая орчиха Кудун. – Или я нехороша?
- Трудно мне иноземную красоту судить.
- Слушай тогда, что я тебе скажу за учтивость твою: есть в других краях три диковины, если достанешь их мне – освобожу я тебя от твоего зарока. Только достать их трудно.
- Не бывало бы меня здесь, если бы я трудностей боялся. Говори, что за диковины.
- Первая диковина такая – есть на восходе кривой лес, а в нем чудное дерево, будто огнем горит, с себя жаркие уголья осыпает. Из дальних краев прилетает к нему огненная птица тех угольев поклевать. Достань мне перо этой птицы; только смотри – на кого эта птица взглянет, того сейчас же испепелит.
- Привезу я тебе это перо, - говорит Фингон. – Сказывай дальше.
- А другая диковина такая – есть на полночи теплое озеро, а в нем живет чудная рыба – с одного боку золотая, с другого серебряная, а во рту камень-яхонт держит. Достань мне от той рыбы плавник и этот камень; только смотри – плавники у нее такие острые, что любую снасть разрежут; а кто о те плавники уколется, сейчас же кровью истечет.
- Привезу я тебе и эту диковину. Сказывай о третьей.
- А третья диковина такая – есть на полудне горы Горгорот, под теми горами живут ящерки, а у их царицы в покоях живой огонь горит. Достань мне этого живого огня; но смотри – на кого та царица взглянет, тот сей же час в камень обратится.
- Знаю я о горах Горгорот, - отвечает Фингон, - но никогда об этих ящерках не слышал. Даст Единый – найдется средство и на это, добуду я тебе живого огня.
Вышел Фингон из царства Моргота, сел на коня и поехал на восход, доро́гой знай думает, как ухитриться диковины добыть.
В некоторое время приехал он к тому лесу; видит – и впрямь все деревья в нем кривые, только одно прямо стоит, будто огнем горит, с себя жаркие уголья осыпает. Спрятался Фингон и стал дожидаться, а чтобы время скоротать, на арфе поигрывал да песню напевал. Вдруг в полночь лес зашумел, листья посыпались – летит огненная птица, чудные перья по ветру стелются, ярким блеском переливаются. Прилетела, наземь села, принялась уголья клевать да к песне Фингона прислушиваться. Заметил то Фингон и заиграл веселую песню. Огненная птица в пляс пустилась, так и этак плясала, не по-нашему выступала, по-иноземному прохаживалась. Наплясалась, угольев наклевалась и на рассвете прочь улетела. Снова стал Фингон дожидаться. Прошел день, прошел другой, снова в полночь лес зашумел, листья посыпались – летит огненная птица; прилетела, наземь села, принялась уголья клевать. Заиграл Фингон другую песню, печальную да разымчивую, инда лес к земле склонился, и огненная птица печальна стала, угольев не клевала, на рассвете прочь голодная улетела. И снова Фингон стал дожидаться. Прошел день, снова в полночь лес зашумел, листья посыпались – летит огненная птица; прилетела, наземь села, принялась уголья клевать. Тотчас заиграл Фингон новую песню, тихую да сонливую, инда лес к земле склонился и ясный месяц за тучку закатился, и сделалось темно. Огненная птица, как была, задремала. В те поры подкрался к ней Фингон, выдернул у ней из хвоста перо, щитом своим прикрылся, да и пустился бежать скорее. Огненная птица пробудилась, закричала, посмотрела на него первый раз – всю кожу спалила, которой щит был обтянут; посмотрела другой раз – весь щит спалила, одна оковка только осталась; посмотрела третий раз – а Фингон уже далеко, не видать его между деревьев. Так он и ушел.
Вышел Фингон из леса, сел на коня и поехал на полночь, добывать другую диковину.
Долго ли, коротко, приехал он к озеру; видит – и впрямь озеро теплое. Кругом снег лежит и мороз трещит, а вода в озере не мерзнет; а в воде той чудная рыба ходит, с одного боку золотая, с другого серебряная, плавниками так и играет. Бросил Фингон крепкую сеть и поймал было ее, да только рыба в тот же миг острыми плавниками ту сеть порезала и уплыла. Думает Фингон:
- Не обманула меня старая орчиха Кудун в первый раз, не обманула и во второй.
Тогда снял Фингон с себя кольчугу, наломал прутьев, да в ту кольчугу их всунул, как распорки. Потом состриг прядь волос, порезал палец, кровью волосы намочил, положил внутрь, и опустил кольчугу в озеро. В некое время приплыла чудная рыба и прямо в кольчугу сунулась; и сейчас же Фингон вытащил кольчугу на берег. Как ни билась чудная рыба, а кольчугу прорезать не могла. Тогда Фингон отрезал у рыбы плавник и вынул у нее изо рта камень-яхонт, а саму рыбу обратно в озеро пустил.
Сел Фингон на коня и поехал на полдень, к горам Горгорот.
Долго ли, коротко, приехал он к тем горам и стал искать, нет ли где хода под горы. Показалась ему в некоем месте пещера; оставил он коня и пошел внутрь. Привел его ход к каменным палатам, где жили ящерки. Тогда спрятался Фингон и стал смотреть, как у них все устроено. Днем ящерки делали разные дела – та рудную жилу кладет, эта водяную, а иные самоцветные камни складывают – ночью же спали. А живой огонь горел в лампаде в царицыных покоях и все подгорные палаты освещал, и во всякое утро разгорался ярко, а во всякий вечер тускло светил. Все это Фингон приметил, дождался ночи, когда ящерки уснули, и пошел к живому огню. Никто его не слышал; взял он лампаду и понес, но едва только вышел из царицыных покоев, как стал живой огонь разгораться ярко, будто день настал. Пробудились ящерки, подступили, окружили Фингона – ему ни шагу не сделать.
Увидала царица-ящерка, что лампады нет, закричала:
- Что это за вор забрался в мои покои? Подайте его сюда!
Привели ящерки Фингона; царица только глянула на него, и в тот же миг он весь оборотился в камень, ровно истукан стал в царицыных покоях, а лампаду с живым огнем царица на него повесила.
***
Пока все это с Фингоном деялось, Финрод с Аэгнором далеко уж уехали.
Едут они путем-дорогою, видят – змея кожу меняла, старой кожей в траве запуталась, вылезти не может.
- Подожди, - говорит Финрод. – Надо ее на свободу пустить.
- Да на что она тебе? – говорит Аэгнор. – Только укусит еще.
Финрод остановился, распутал змеиную кожу, выползла змея из травы.
- Благодарствую, - говорит, - что на свободу меня пустили. За то возьмите моей кожи; придет нужда – подпалите ее, я к вам явлюсь.
Едут они дальше, в некое время видят – волчонок в яму попал, выбраться не может.
- Давай вытащим его, - говорит Финрод. - Он ведь тоже чье-то детище.
Спустился он в яму, вместе с Аэгнором вытащил волчонка. Глядь, бежит серый волк.
- Благодарствую, - говорит, - что спасли мое детище. За то возьмите моей шерсти; придет нужда – подпалите ее, я к вам явлюсь.
Едут они дальше, проехали сколько-то и видят – поперек дороги медведь лежит.
- Угораздило его околеть поперек дороги, - говорит Аэгнор.
А Финрод посмотрел и говорит:
- Нет, он еще живой.
Глядит Финрод, а у медведя возле хребта стрела торчит, не может он сам ее вытащить.
- Давай вытащим ее, - говорит Финрод. – Ведь живая тварь мучается.
Постарались они и вытащили стрелу, положили на рану медовый пластырь. Встал медведь и говорит:
- Благодарствуйте, спасли вы меня от смерти. За то возьмите моей шерсти; придет нужда – подпалите ее, и я к вам явлюсь.
В некий день вздумали они о своем двоюродном, посмотрели на прядь – а золото заржавело все. Сильно они опечалились: видно, смерть приключилась Фингону. Говорит Финрод:
- Неужто станем мы теперь невест искать да на свадьбе гулять? Поедем искать его; а если и вправду нет его в живых, то хоть тело его похороним.
- Да, - говорит Аэгнор, - лучше нам самим головы сложить, чем вдвоем без третьего вороча́ться.
Повернули они коней и поехали на полночь, к царству Моргота.
Долго ли, коротко, уже и Тангородрим вдали показался. Глядь – откуда ни возьмись большой камень у дороги, а на камне старая орчиха сидит, кудель прядет и на них поглядывает. Не убивать же старуху – хотели они было мимо проехать, а она их окликает:
- Уж не к нам ли в Ангбанд путь держите?
- Хоть бы и так, тебе что до того, старая? – отвечает Аэгнор.
- Не нужно опрометчивых речей, - говорит ему Финрод. – Может быть, она знает что-нибудь. – И говорит орчихе: - Ты угадала, как раз туда мы и едем.
- Тоже невест ищете? – спрашивает орчиха.
Слова эти показались Финроду добрым знаком, и отвечает он:
- Твоя правда, ищем. Но только не невест, а нашего родича Фингона. Долго от него не было вестей, а недавно узнали мы, что он в беде.
- Если и случилась с ним беда, - говорит орчиха, - то не в Ангбанде, и ехать туда вам ни к чему. Ищите своего родича на восходе в кривом лесу, или на полуночи у теплого озера, или на полудне у ящерок, что под горами Горгорот живут. Только там он может быть.
Переглянулись братья – что за диво? Какая докука завела Фингона в те края? Обернулись спросить – а орчихи уже и след простыл. Исчезла, будто и не было ее.
Говорит Финрод:
- Знать, не простая то орчиха была.
Искали они Фингона в кривом лесу – только оковку от щита нашли, искали у теплого озера – нашли только кольчугу ржавую. Наконец приехали к горам Горгорот; видят – конь его стоит; а хода под горы нигде нет, тот ход уж закрылся.
Говорит тогда Аэгнор:
- А что, братец, не кликнуть ли нам змею на помощь? Змеи много знают из того, что под землей делается.
Подпалил Финрод змеиную кожу; явилась перед ними змея.
- Какую службу вам сослужить? – спрашивает.
Говорят они:
- Да вот, пропал наш родич под этими горами у ящерок, а что за ящерки, мы не знаем, и как внутрь попасть, не ведаем. Посмотри, что под горами делается, и там ли он.
- Это дело нетрудное, - говорит змея, - и ящерок тех я знаю.
Вползла она через малую щель под горы и скоро назад воротилась.
- Ваш ли то родич, того не ведаю, только стоит в палатах эльф, весь, как истукан, окаменевший. Верно, царица ящерок в камень его обратила.
Загоревали тут братья.
- Неужто, - спрашивает Финрод, - никакого средства нет против этого?
Говорит змея:
- Средство есть; в царстве Тингола есть источник, из него царица Мелиан воду для ворожбы берет. Если той водой истукана окропить, он снова в эльфа оборотится.
Призадумался Финрод – ведь никому в то царство ходу не было, а и согласился бы царь Тингол по родству их пустить, так царица Мелиан не дала бы воды для Фингона, потому что она ни с кем своим волшебством не делилась.
Подпалил тогда Финрод волчью шерсть; прибежал к ним серый волк и спрашивает:
- Какую службу вам сослужить?
Говорит ему Финрод:
- Есть в царстве Тингола источник, из него царица Мелиан воду для ворожбы берет. Так надобно принести этой воды.
- Это дело нетрудное, - говорит серый волк. – Достану я вам той водицы.
Прибежал серый волк в царство Тингола, нашел тот источник и до поры спрятался. В некоторое время пришла царица Мелиан с боярынями на зеленый луг; стали они по траве прогуливаться, собирать цветы лазоревые, песни петь да в игры играть, а царица Мелиан взяла серебряный кувшин, почерпнула воды из источника, поворожила над ней – в тот же миг выскочил под ноги царице серый волк. Боярыни врассыпную, даже царица испугалась, а серый волк выхватил из ее рук кувшин, да и был таков.
Принес серый волк братьям надобной воды; теперь говорят они:
- Как же нам под горы забраться, чтобы водой этой Фингона окропить да самим ящеркам не попасться?
- Это дело будет потруднее, - говорит змея, - но и тут я вам помогу.
Стала она воду во рту носить и в светильник, что над головой Фингона горел, ту воду выливать. Масло в светильнике поверху плавает, горит себе, а внизу вода копится. Как накопилось ее много, масло и выгорело. Тогда выждала змея время, когда царица ушла, и в покоях ее сделалось пусто, и опрокинула светильник; едва полилась вода на Фингона, и он сразу ожил.
- Что это я так задержался здесь? – говорит.
- Век бы тебе тут стоять, если бы не я и не родичи твои, - говорит змея. – Иди теперь за мной, я покажу тебе дорогу.
Фингон пошел было да вспомнил, что старой орчихе Кудун обещал. Перелил он тогда живой огонь из лампады в шлем свой и прикрыл сверху полой; огонь уж не мог разгораться, и ящерки не встревожились. Так вышел Фингон из-под гор наружу, навстречу своим двоюродным. Обнялись они, поприветствовались, рассказал им Фингон все, что с ним было.
- Только, - говорит, - нужно мне теперь обратно в царство Моргота, отдать три диковины.
- Экий ты, - говорит Аэгнор. – Едва мы тебя из одной беды выручили, ты уж в другую бросаешься.
Отвечает Фингон:
- Что же делать, коли я обещал.
Поехали они вместе; когда Тангородрим показался, говорит Фингон:
- Ни к чему вам со мной туда ехать, подождите меня здесь.
Сам коня оставил, дальше пеш пошел.
***
Идет Фингон по Ангбанду, а орки знай себе насмехаются.
- Глядите, - говорят, - женишок явился! Поспешай скорее, пока у невесты последний зуб не выпал.
Так пришел он в лачугу старой орчихи Кудун.
- Долго же тебя не было, - говорит Кудун.
- Нелегко было добыть то, что ты хотела, и моя дорога оказалась длиннее, чем я думал.
Посмотрела старая орчиха Кудун на огненное перо, камень-яхонт, плавник и живой огонь.
- Хорошо. Все ты принес, что я велела, и теперь могу я зарок с тебя снять. Что скажешь? Сделать мне это?
Думает Фингон:
- Что же, даже старая орчиха Кудун держит слово. Так неужто я, королевич из Дома Финвэ, от своего слова откажусь?
- Нет, - говорит он, - не надо. Если дал я зарок, так должен его исполнить.
- А не пожалеешь?
- Будущее только Единый знает, - говорит Фингон, – и Мандос немного. Но я постараюсь не пожалеть.
- Хорошо и это, - говорит старая орчиха Кудун. – Осталось только выбрать мне приданое, и можно свадьбу играть.
Фингон только взглянул втихомолку на жалкие стены – какое тут может быть приданое? – а старая орчиха Кудун тем временем разожгла огонь, бросила туда перо огненной птицы и заговорила на чужом языке. И вдруг явились в лачуге сундуки с богатым платьем всех родов, и привычных, и диковинных, и дорогие ткани, и пышные ковры, и меха разных зверей.
- Возьмешь ли за мной это? – спрашивает старая орчиха Кудун.
Говорит Фингон:
- Нет, не возьму. Хоть красивы эти ткани и роскошны одежды, мой народ умеет прясть, ткать и шить не хуже, и нет у нас недостачи ни в красивой одежде, ни в обиходе.
Дунула старая орчиха Кудун на пламя, и все исчезло. Бросила она тогда в огонь камень-яхонт и снова на чужом языке заговорила. И явились вдруг в лачуге сундуки с самоцветными камнями и с золотом и серебром, необделанным в слитках и обделанным в вещи тонкой работы – ожерелья и перстни, и запястья, пояса, венцы и серьги, и разное другое.
- Возьмешь ли за мной это? – спрашивает старая орчиха Кудун.
Говорит Фингон:
- Нет, не возьму. Хоть искусно сделаны эти вещи, мой народ искусен не меньше, и нет у нас недостачи в украшениях и драгоценностях.
Снова дунула старая орчиха Кудун на пламя, и все исчезло. Бросила она тогда в огонь плавник чудной рыбы и заговорила на чужом языке. И вдруг явилось в лачуге оружие, острые мечи и кривые сабли, и луки с колчанами стрел, и копья с блестящими наконечниками, булавы и кинжалы, крепкие щиты и надежные шлемы, и кольчуги искусного плетения.
- Возьмешь ли за мной это? – спрашивает старая орчиха Кудун.
Посмотрел Фингон на кольчуги, примерил к руке меч, натянул лук.
- Нет, - говорит, - не возьму. Нет спора, хорошо это оружие, но мой народ делает не хуже, а если окажется мало, всегда сделает еще. Хотя воля твоя, бери себе приданым что хочешь. Я не из тех, кто ищет за женой наживы.
Дунула старая орчиха Кудун на пламя, и все исчезло. Спрашивает она:
- Чего же ты за женой ищешь?
- Разума и доброго нрава, и учтивого обхождения; тогда мы станем жить в любви и согласии.
Бросила тогда старая орчиха Кудун в свой огонь огня живого, взвилось пламя под самый потолок, вот-вот лачугу спалит; сама в то пламя вошла. Не знал Фингон, чего и ждать ему теперь, как вдруг огонь расступился, и вышла из него краса-девица, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Говорит она:
- А теперь возьмешь ли меня в жены?
Обомлел Фингон.
- Жил я в краях заморских, видывал майар и валиэр, и саму царицу Варду, а такой красоты несравненной никогда не видел! Кто ты, девица, какого роду-племени, и как величать тебя?
Отвечает она:
- Роду-племени я майарского, и звать меня Тиссэ. Моргот-царь обернул меня старой орчихой за то, что ему противилась, и было мне в таком облике жить, пока не захочет на мне жениться королевич.
Несказанно обрадовался Фингон; вдруг что-то бух! в дверь.
- Что это? – спрашивает Фингон.
Отвечает Тиссэ:
- Это мой конь копытом в дверь бьет. Он унесет нас отсюда, пока Моргот-царь не прознал и не повелел нас хватать.
Дунула Тиссэ на огонь, и он тотчас погас, а перо огненной птицы, плавник чудной рыбы и камень-яхонт лежали невредимые. Взяла их Тиссэ с собой, отворила дверь – а перед лачугой стоит волшебный шестикрылый конь. Сели они на него; конь полетел, будто по земле поскакал, перескочил через Тангородрим и прибежал туда, где Фингона двоюродные его дожидались.
Увидели они Фингона с невестой, обрадовались, поприветствовались; говорит Тиссэ:
- Но теперь надо торопиться. Ведь как только Моргот-царь проведает, он непременно пошлет за нами погоню.
Сели они на коней и поскакали на восход, куда стрела Аэгнора полетела.
***
Долго скачут они без роздыху и далеко уже уехали; вдруг видят – позади них пыль поднимается. Говорит Тиссэ Фингону:
- Припади ухом к сырой земле, не услышишь ли чего?
Припал Фингон ухом к сырой земле, послушал и говорит:
- Слышу я конский топот и речь ангбандскую.
- Ах, - говорит Тиссэ, - это Моргот-царь выслал за нами погоню, и эта погоня быстрее нас.
Как раз подъехали они к перепутью, а там неподалеку на камне красна девица сидит, коровушек пасет.
- Здравствуй, девица! – говорит ей Тиссэ.
- Здравствуйте и вы, - отвечает девица.
- Позволь нам среди твоих коров спрятаться; ведь скачет за нами погоня от Моргота-царя, чтобы смерти нас предать.
- Прячьтесь, сколько вам угодно будет.
- Скоро эта погоня будет здесь, , - говорит Тиссэ, - станет тебя о нас спрашивать, так уж сделай милость, не выдавай нас.
Говорит девица:
- О том не беспокойтесь, уж я найду, что ответить.
Тиссэ себя и всех спутников, и коней в коров оборотила, и пошли они промеж девицыных коров.
Немного времени спустя подъехала погоня от Моргота-царя, спрашивает главный:
- Эй, мужичка, не проезжал ли тут кто?
Отвечает девица:
- Как не проезжать. Если сверху смотреть, то пять девиц с молодицею и два добрых молодца; если снизу смотреть, то два паука пробегали; а если посередине смотреть, то пчела с мухою летели, да шестеро молодцов проходило.
- Что ты, глупая деревенщина, болтаешь! – говорит главный и снова спрашивает: - А давно ли проехали?
- С тех пор мои четыре коровушки восемь телочек прибавили, да восемь бычков было. Бычков съели, а телочки вырасти успели.
- Болтаешь ты, деревенщина, сама не знаешь что! А покажи-ка, куда ж они проехали?
- Мудрено показать, - говорит девица. – Если от меня смотреть, то прямо; а если от тебя, то через две дороги на третью; а как они смотрели, то прямо в сыру землю повернули.
Говорит главный в сердцах:
- Э, да ты, видно, дура!
Стал он думал, дорогу выбирать. Выбрал одну, как умел, и поехал по ней со всей своей погоней; и скоро скрылись они из виду.
Тогда оборотила Тиссэ всех назад. Поблагодарили они мудрую девицу, а она говорит:
- Теперь уж вам нечего бояться. Они такую дорогу выбрали, которая через густые леса идет и через топи, и уводит в чужие далекие земли. Долго погоня там плутать будет.
Тем временем уже и солнце на закат пошло, и говорит девица:
- Вы едете издалека и устали. Будьте же моими гостями.
- Благодарствуй, девица, - говорит Тиссэ. – А как зовут тебя?
- Зовут меня Андрет.
Скоро пришли они в селение, гостили у Андрет, все о себе рассказывали, что едут стрелу Аэгнора искать, а на стреле той зарок – к которой девице стрела упадет, к той и Аэгнору и свататься.
- Чудное дело, - говорит Андрет. – Ведь в прошлом году к нам во двор стрела упала, а откуда, не ведаем. Посмотрите, не ваша ли?
Посмотрели они – так точно, стрела Аэгнора. Обрадовался Аэгнор; ведь Андрет ему крепко полюбилась, а он ей. Спрашивает он:
- Пойдешь ли за меня замуж?
- Если батюшка с матушкой позволят, - говорит она.
А те сказали:
- Мы дочь не унимаем; если люб ты ей, то пусть идет за тебя. Только до осени подождите, чтобы обручение справить.
На то Аэгнор согласился. Вот живут они в том селении, вокруг себя смотрят, что за земли тут, что за народ. И видят, что одни здесь как эльфы, а другие согбенные и сморщенные, и волосами белы, а третьи словно посередине, а у мужчин усы и бороды.
Спрашивает Финрод у Андрет, отчего так. Говорит она:
- Ведь мы не эльфы, мы люди. Оттого у мужчин бороды и усы. И одни из нас молодые, другие старые, а кто посередине – те в средних летах.
Финрод удивился, ведь никто из них еще не видел людей и ничего о них не знал. И спрашивает он, отчего же так. Говорит Андрет:
- У людей такова жизнь, что сначала мы растем, потом в средних летах живем, а потом стареем и умираем.
Удивился Финрод еще сильнее.
- Неужто, - говорит, - так-таки все вы умираете?
- Да, - говорит Андрет, - так и есть, никто еще смерти не избежал.
- А долга ли ваша жизнь?
- Лет до семидесяти, иногда и больше, за сто лет никто не переживал.
Узнал об этом Аэгнор, закручинился, ниже плеч голову повесил.
- Ах, - говорит, - что за злосчастье на земле! Красивая Андрет и премудрая – но долго ли буду я радоваться ее красоте? долго ли будет со мной ее премудрость? Не успею и оглянуться, как уйдет она от меня навсегда, и останусь я один горе мыкать.
- Подожди, - говорят ему сотоварищи, – может быть, найдется средство и на это горе.
Снова начал Финрод допытываться у Андрет:
- Как же так вышло, что все вы люди смертные? Неужто Единый создал вас такими?
- Про то мне неведомо, - говорит Андрет. – Старые люди больше знают, но и они не ведают. Вот что: в недалеком селении живет мудрая старица Аданель. Спроси у нее; если она не знает, то и никто не знает.
Пошел Финрод к мудрой старице Аданель спрашивать о смерти людской. Аданель долго отпиралась, мол, знать не знаю, ведать не ведаю, а чужим того и вовсе рассказывать нельзя.
- Да я ведь не чужой, - говорит Финрод. – Ведь Аэгнор, мой младший брат, с Андрет обручается, и будем мы родственники.
Подумала еще мудрая старица Аданель и говорит:
- Ну, коли так, то слушай. Рассказывали древние старики, что не всегда было так, как сейчас; и давным-давно все люди жили в далекой земле и были бессмертные, как эльфы, и никто из людей не старел и не умирал. Но в некоторое время пришел к ним нечистый дух и стал соблазнять людей богатыми дарами, чтобы они назвали его своим другом. Люди соблазнились и взяли дары, и назвали его своим другом. Тогда принес он еще даров, а посулил еще больше, коли поставят его люди над собой царем и поклянутся ему в верности. Люди и это сделали. Но он не дал им ничего, а только повелевал ими и всячески наказывал, и сулил напасти и беды, коли люди не признают его богом и не станут поклоняться ему. Тогда люди возмутились, а нечистый дух сказал: коли нарушили вы клятву, которой мне клялись, то будете отныне стареть и умирать. Колдовством сделал он дом, в том дому людскую смерть поселил, а сам исчез. Больше его не видели, а люди стареть и умирать стали, и пошли из той земли расселяться по свету. А смерть людская и посейчас в том доме живет.
Выслушал ее Финрод, поблагодарил и пошел обратно. Приходит назад к своим, все им обсказал. Говорит Фингон:
- А что, если и впрямь тот дом найти? Может быть, и смерть прогнать можно.
- Где же его искать? – говорит Аэгнор. – Он, верно, за тридевять земель на краю света стоит, и дороги к нему мы не знаем, а люди не помнят.
Говорит Андрет:
- Дороги мы и впрямь не помним, но сказывают у нас, что всякий раз, как приходили мы жить на новое место, ставили там резной столб. Такой и сейчас в нашем селении стоит. По тем столбам дорогу назад отыскать можно.
Так и решили они ехать. Собрались-снарядились, пришла Андрет к родителям и говорит:
- Благословите, батюшка и матушка, в путь-дорогу ехать, людскую смерть искать.
- Езжай, - говорят они, - Единый с тобою.
И поехали они впятером в чужедальние края.
***
Едут они дорогою, полями чистыми, степями раздольными, через широкие реки, мимо гор высоких, столбы резные отыскивают, по ним путь свой правят; а столбы все ветше становятся, иные иструхлявились, от иных, почитай, и вовсе следа не осталось.
Наконец приехали они в частый дремучий лес: ни дорог, ни троп, за высокими деревьями неба не видно; ни зверь в том лесу не пробежит, ни птица не пролетит, а деревья все сплошь каменные. Вдруг перед ними ровная поляна, а на поляне дом стоит, на все стороны его тень лежит, сам из камня строенный, крученый, верченый, все окна затворены, а дверей вовсе нет. Постучались они в дом – никто им не ответил. Тогда начали они стараться хоть окно отворить, но сколько ни бились, ничего не вышло – дом хоть из мелких камешков строен, но так уж мудрено они выложены, так уж друг за друга держатся, что ничем тот дом не развалить.
- Верно, есть тут какая-то хитрость, - говорит Финрод. – Если б только спросить нам совета, да не у кого.
Говорит Фингон:
- Ах, был бы здесь Куруфин, двоюродный наш! Он среди нас самый искусный и знает много хитростей. Но долго до него через тридевять земель возвращаться, а потом обратно столько же ехать.
- Если только за этим стало, - говорит Тиссэ, - то дело это нетрудное. Ведь мой конь долетит до ваших земель еще прежде заката и прежде рассвета назад вернется.
Сели они с Фингоном на шестикрылого коня и полетели назад, в те края, где Куруфин жил. И не успело еще солнце закатиться, как они добрались до места. Встретил их Куруфин, они ему все обсказали, в чем у них нужда. Говорит Куруфин:
- Видеть никогда не видел, а слышать слышал, что умеют валар и майар строить волшебством нерушимые дома и хоромы. Держатся те хоромы на одном камне, и порушить их можно, только если этот камень найти; найти же его трудно. Вот как это сделать: сколько в доме стен, по столько отсчитывать от самого нижнего камня, а как до последнего дойдешь, так назад поворачивать; да первый и последний камни по два раза считать. И делать так, пока не останется один, которого счет не тронул. Это и будет тот самый; если по нему ударить, дом тотчас же развалится.
Поблагодарили они его, сели на шестикрылого коня и полетели назад. И не успело еще солнце взойти, как вернулись они на поляну к нерушимому дому. Говорит Андрет:
- Коли смерть внутри людская, то мне и искать этот камень.
Стала Андрет считать, а Фингон с двоюродными кто меч взял, кто лук изготовил, ждут, какова из дома смерть покажется. Считает Андрет, камни мелом помечает; только чем дальше считает, тем старше становится, и где для людей только три минуточки, для нее будто год проходит. Начал Аэгнор ее упрашивать:
- Стой, Андрет, не считай дальше! Я вместо тебя стану считать.
Отвечает она:
- Все равно теперь – годы уж пропали, так пусть хоть не зря пропадут.
И дальше считает. А волосы все белее, спина согнулась, лицо морщинами пошло. Начал каменный лес страсти казать – то будто пожар горит, сейчас огнем охватит; то будто войско подступает, сейчас в полон возьмет; то вихрь летит, сейчас глаза песком засыплет – чего-чего не было, чтобы Андрет со счету сбить. Только она считает, не сбивается; сама уж будто старуха столетняя, еле на ногах стоит, еле видит, еле слышит.
- Вот он, - говорит, - этот камень!
Размахнулся Аэгнор, ударил в тот камень – волшебный дом тотчас же надвое развалился. А оттуда не зверь, не чудище, рой лютых пчел вылетел. Накинулись пчелы на них, стали жалить – никак от них не отбиться, нигде не укрыться; кони бьются, вот-вот сорвутся и убегут.
Успел тогда Финрод медвежью шерсть подпалить; явился медведь и спрашивает:
- Какую службу вам сослужить?
Говорит Финрод:
- Ты больше всех о пчелах знаешь; как их прогнать?
- Это дело легкое, - говорит медведь.
Пошел он к волшебному дому; пчелы на него накинулись, да медведю что? Доломал он волшебный дом, нашел пчелиную царицу – а то самая смерть людская и была – так ее и убил. Пчелы сейчас же наземь попа́дали, Андрет помолодела, такая же сделалась, как прежде была, будто никогда не старела; а дом полон меда оказался – много его пчелы наносили туда за несчетные века.
Стали они благодарить медведя, а медведь в дом влез, знай себе мед прибирает и приговаривает:
- Сколько живу, такого вкусного меда не едал.
На том пустились они в обратный путь.
***
Ехали они беспрепятственно, и легко было у них на сердце, а земля словно сама под конские копыта стелилась. Долго ли, коротко, вот уже и селение Андрет показалось. Смотрит Андрет – все кругом вроде как прежде, но будто что-то не так. Вот и дом ее, родители встречать вышли.
- Долго же тебя не было, дочка, - говорит мать. – Заждались уж мы. Но что такое? Ты ровно не узнаешь нас.
- Узнаю, батюшка и матушка, - отвечает Андрет. – Но то ли глаза одну меня обманывают, то ли морок на всей округе лежит. Вы словно помолодели и теперь как дядья и тети мои, ваши младшие.
Рассмеялись они:
- Так и есть взаправду, и тут нет ни обмана, ни морока. Слушай же – случилось в некоторое время чудное небывалое дело. Налетела с востока черная туча, свет солнца померк, и сделалось днем темно, как ночью, земля под ногами задрожала. Не знали мы, какой напасти ждать, но вихрь пронесся и ничего не повредил, а туча рассеялась. И с того самого дня ни одного человека у нас не умерло, а старики будто молодеть стали.
Говорит Андрет:
- Верно, и впрямь убили мы смерть людскую.
Сделалась тут радость, садились все за дубовые столы, за браные скатерти, ели-пили и веселились; обручились Андрет с Аэгнором, а свадьбу решили потом у него в дому праздновать, когда и третью стрелу найдут.
Говорит Финрод:
- Где же найдешь ее теперь? Сколько времени минуло; от нее уж и следа, верно, не осталось.
- Да ведь не простая это стрела, - говорит Фингон, - а заговоренная. Не может статься, чтобы она потерялась.
И поехали они на полдень, куда Сирион течет.
***
Едут они все дальше, а земля все краше делается. Сирион широко разливается, на берегах луга зеленые, деревья кудрявые. Только Финрод невесел; говорит он:
- Вот уж скоро и к синему морю приедем. Неужто судьба моя в царстве морском?
Только сказал он это, и видит – на реке отмель белого песку, а из песка стрела его торчит. Подъехал Финрод, наклонился, чтобы стрелу забрать; вдруг плеснула волна, по колена его замочила. Вышла из реки девица краше цвета алого, белее снега белого, в серебряном платье, в жемчужном уборе.
- Что это за невежа тут пески мои белые конем топчет, воду мою чистую мутит?
Отвечает Финрод:
- Я из валинорского царства родом, князя Финарфина сын, царя Финвэ внук, а звать меня Финрод. Еду я с севера за своей стрелой, уж не чаял найти ее.
- Чем же стрела твоя тебе так дорога, чтобы с севера сюда за ней ехать?
- Дорога или нет, а зарок на ней – к которой девице стрела попадет, к той мне и свататься. Если я тебе по нраву, не пойдешь ли за меня замуж?
Девица только засмеялась:
- Вот еще выдумал! Я Нирмэ, речная княжна; здесь мне житье привольное. Эти зеленые луга и деревья кудрявые – то все моя земля; здесь птицы мне сладко поют, а цветов таких разновидных и в Валиноре нет. Зачем же мне за тебя замуж идти и на холодный север ехать?
Сказала так и снова в реку вернулась. Закручинился Финрод.
- Видно, нехорош я для речной княжны.
Говорят ему сотоварищи:
- Подожди горевать. Ведь не одним днем мир строился. Может статься, она еще передумает.
Ставят они белотканные шатры в зеленых лугах, гуляют по цветам разновидным, едят-пьют, прохлаждаются, птичья пения не наслушаются; а Финрод на речном бережку посиживает, песни поигрывает. Выходят на берег русалки его песни послушать; венки плетут, хороводы водят да на ветвях качаются, и речная княжна меж ними, только подойти к ней близко нельзя.
Так день прошел, и другой пролетел, а там и неделя минула, и другая за ней; вдруг налетел вихрь с полудня, потек Сирион вспять. Травы желтеют, цветы вянут, птицы прочь улетают. Русалки на берегу замешкались; крикнул им Финрод:
- Постойте, девицы! Скажите, что за напасть приключилась?
- Ах, - отвечают они, - всем бы наше житье хорошо, если бы не эта напасть! Живет в море морской царь, и, когда ему вздумается, гонит он соленую воду в Сирион. Тогда высыхают наши зеленые луга, с деревьев лист осыпается, птицы прочь улетают, рыбы прочь уплывают. И много времени теперь пройдет, прежде чем будет все по-старому.
Говорит Финрод:
- Неужто сам Ульмо это делает?
- Что ты! – отвечают русалки. – Он Ульмо и в подметки не годится. Это Мусту-царь, он нашего рода-племени, только сильный, буйный и беззаконный. И никак нам с ним не справиться; ведь он не заплывает в Сирион и на берег не выходит, а нам в соленую воду ходу нет.
Говорит Финрод:
- Не горюйте, девицы. Даст Единый, обротаю я этого царя.
- Ах, сделай милость! – говорят они. – Век тебе благодарствовать будем.
Пошел Финрод к себе в шатры белотканные и говорит:
- А что, как бы этого Мусту-царя изловить?
- Как же ты его изловишь, - говорит Аэгнор, - если и нам нет ходу в подводные царства?
Стали они думать, как взять в полон морского царя.
Говорит Андрет:
- Если он, словно рыба, в воде живет, может быть, и ловить его, как рыбу на приманку ловят? Только знать бы, чем его приманить.
- Приманить его можно моим крылатым конем, - говорит Тиссэ.
Говорит Фингон:
- Неужто не жаль тебе коня?
- Ему не будет худо в подводном царстве, - говорит Тиссэ. – Ведь это не простой конь; и Мусту-царь непременно захочет им владеть. Надобно только сделать крепкую клетку с подъемной дверцей, чтобы даже большой силой нельзя было ее сломать.
Стали они на диких быков охотиться, из кож их ремни резать, а из ремней веревки вить; связали теми веревками крепкую клетку с подъемной дверцей, поехали на берег моря. Тогда написала Тиссэ на боку своего коня: «Не владеть этим конем никому, кроме царя или царицы» и пустила его в синее море; и клетку они в пучину опустили.
***
Утром проснулся Мусту-царь, видит – на подводном лугу чудный крылатый конь гуляет, морскую траву щиплет, а на боку его написано «Не владеть этим конем никому, кроме царя или царицы». Тотчас же захотел он чудным конем владеть, кричит слугам своим, гадам морским:
- Эй, ступайте, приведите мне этого коня!
Побежали гады морские за чудным конем; только не дается им конь, всех копытами раскидал. Вернулись слуги ни с чем. Тогда кликнул Мусту-царь свое войско, рыб больших и малых, велел привести чудного коня. Поплыли рыбы большие и малые, только конь и их всех копытами раскидал. Вернулись рыбы как есть побитые. Рассердился Мусту-царь:
- Экие вы никчемные! Вот я сам пойду!
Пошел он в подводные луга к чудному коню; конь стоит смирно.
- Эге, - говорит Мусту-царь, - видно, и впрямь царя дожидался.
Сел он верхом, а конь и понес его. До самой клетки добежал и внутрь вскочил; и подъемная дверца сейчас же упала. Всколыхалось синее море, силится Мусту-царь выбраться, а конь его знай копытами попиха́ет.
Едва всколыхалось синее море, схватились Финрод с родичами за веревки, принялись тянуть. Немного, и вытянули клетку на берег. Глядят – в клетке Мусту-царь сидит, усы на локоть, борода на сажень, вместо ног хвост рыбий. Стал он их просить:
- Смилуйтесь, сильномогучие витязи! Отпустите меня! Дам я за себя богатый выкуп, какой пожелаете; много у меня богатств на дне морском.
Говорит Финрод:
- Богатств твоих нам не надобно, а свезем мы тебя к речной княжне Нирмэ, пусть она казнит тебя за твои беззаконные дела.
Вернулись они на прежнее место, на берег Сириона; вышла к ним речная княжна Нирмэ. Говорит ей Финрод:
- Вот, княжна, привез я тебе твоего обидчика, морского Мусту-царя; делай с ним что душа твоя пожелает.
Стал Мусту-царь ее слезно молить и выкуп сулить. Призадумалась тогда речная княжна Нирмэ:
- Казнить тебя – не к чести мне, и богатств твоих мне не надобно – у меня своих довольно. Взяла бы я с тебя для моих девушек по богатому убору да клятву жить в мире и покое и более мне ни в чем не вредить, но не знаю я клятвы для тебя, беззаконного.
Говорит Финрод:
- Такую клятву я знаю. Пусть поклянется Вечнодлящейся тьмой; сильнее этой клятвы ничего нет. Едва только подумает он ее нарушить, в тот же миг его эта тьма и поглотит.
Так и сделали. Поклялся Мусту-царь Вечнодлящейся тьмой с этих пор жить в мире и покое и ни в чем более не вредить речной княжне Нирмэ, и всем ее девушкам по богатому убору прислать; с тем его и отпустили.
Говорит тогда речная княжна Нирмэ Финроду:
- Вижу я, что ты храбрый витязь, и пришелся ты мне по сердцу. Только все равно не хочу я на холодный север уезжать, земли свои бросать.
Отвечает Финрод:
- Если только за этим дело стало, и эти земли тебе милы, то готов я приехать сюда. Рядом с твоими землями, уж верно, и для меня место найдется. Только все же поезжай сперва со мной на север, на свадьбе родичей погулять и нашу справить, ведь мой дом там.
- Будь по-твоему, - говорит речная княжна Нирмэ.
На том они и сладили. И поехали все шестеро в Хитлум три пира пировать, три свадьбы играть.
