Итак, вооружившись соответствующими столовыми приборами и чинно положив на колени салфеточку, дабы не упустить ни одной упавшей крошки, приступаю к этому волшебному пирогу.
Спохватившись, что идут они всё-таки не к Теодену, Гэндальф кое-как инструктирует Пиппина (самое место и время, ага!), и вот они входят в зал. Пиппин, надо заметить, уже изрядно покорён красотой и величием Минас Тирита, а теперь имеет возможность обозреть изнутри обиталище Наместников.
Вот мы, люди нахватанные, много повидавшие посредством печатной продукции и средств массовой информации, и то испытываем некое благоговение, входя в Эрмитаж или, скажем, Грановитую палату. Какими же глазами смотрел на всё это великолепие дикий хоббит, выросший в большой коммунальной норе?! Это тебе не крытый соломой Медусельд. Да и хозяин отнюдь не похож на деревенщину Теодена.
Вот он сидит в простом кресле, опустив голову, как будто больше всего его интересует нечто, лежащее у него на коленях. Как будто...
Гэндальфу бы остановиться! Гэндальфу бы подумать три секунды! Ведь не просто так они вошли, а сообщили, что желают видеть Наместника. И Наместник извещён о незваных гостях. Отчего же он так погружен в себя, будто продолжает оставаться в зале один? До такой степени погружен в свои переживания, что утратил интерес ко всему? Будь так - сложил бы с себя полномочия (благо, есть на кого) и удалился бы... ну, я не знаю, куда там удалялись за неимением монастырей... в общем, удалился от дел и предался своему горю, глухой ко всему остальному миру. Однако, этого не случилось, а чуть позже он и сам скажет, что по-прежнему отвечает за всё. Отчего же сейчас он такой отстранённый? Не вяжется оно с одним! Тут уж одно из двух - либо раздавленный горем отец, либо правитель, который наедине с собою пережил потерю, страшнее которой быть не может, и продолжает жить дальше.
Всё вяжется, ребята! И, сидя скорбно в своём кресле, Денетор продолжает оставаться Правителем - проницательным, умным и безжалостным. Не он звал к себе этих гостей. Сами явились. Что же, пусть сами и берут инициативу в свои руки. А мы посмотрим.
Всего этого не мог не понимать Гэндальф, посему должен был для начала ограничиться приветствием, но где там! Он сходу пытается взять верх и заявляет, что явился с советом.
Советы постороннего во все времена принимались, мягко говоря, нелюбезно. Всеми. Везде. А уж что говорить про Денетора, у которого отношение к Гэндальфу, говоря ещё более мягко, не самое дружественное. Ответный выстрел следует незамедлительно: да мы уж тут привыкли, что ты появляешься, когда всё хреново. Никакой радости по поводу: о, Митрандир пришёл, счас он нам тут насоветует!.. В точности наоборот: час мрачен, да ещё ты при... припожаловал! Как будто без тебя забот мало... и тут же переводит разговор, лишая Гэндальфа возможности влезть со своими советами и вообще хоть как-то влиять на ход разговора.
Свою партию Денетор играет как по нотам: сначала картинка "убитый горем отец", далее последует практически обвинение: из-за этих недомерков погиб мой сын! Это всё рассчитано не на Гэндальфа - на Пиппина. И расчёт верен: сначала хоббит испытывает острую жалость (как любой другой на его месте), а потом, без перехода, острое чувство вины - и готово дело! Перигрин Тук готов наизнанку вывернуться перед Наместником.
А ты, Гэндальф, обтекай!
