Фух! "Жизни нуменорцев" из "Природы Средиземья" (примечания перевела только те, что существенны).
Lives of the Númenóreans
Long life and Peace were the two things that the Edain asked for when the Valar offered them reward at the fall of Thangorodrim. Peace was readily granted; long life not so readily, and only after Manwë had consulted Eru.
Elros was treated specially. He and his brother Elrond were not actually differently endowed, so far as the purely physical potentiality of life was concerned; but since Elros elected to remain among the kindred of Men, he retained the chief human characteristic as compared with the Quendi: the “seeking elsewhither”, as the Eldar called it, the “weariness” or desire to depart from the World. He died, or resigned life, when he was about 500 years old.
The remainder of the people were granted a life-span about five times as long as that of ordinary Men: that is, they would die, whether by free resignation or not, somewhere within the limits of 350 to 420 years. [1] Within these limits individuals, and also families, [Author’s Note 1] differed in natural life-span, as they did before the Grace was given. The royal family or “Line of Elros” was in general longeval, and often lived for 400 years or a little more. In other families 400 years was less often achieved; though in families who had become allied with the Line of Elros by marriage (in the earlier generations) longeval individuals often appeared.
By this is meant that the “weariness” was not felt by the longeval until about the 400th year; how long they might have lived on into decrepitude, if they had “clung to life”, is not known, because in the early generations they did not do so. “Clinging to life”, and so in the end dying perforce and involuntarily, was one of the changes brought about by the Shadow and the rebellion of the Númenóreans. It was also accompanied by a shrinking of their natural life-span. These things first appeared in the 14th generation, that is, after the death of Tar-Atanamir in S.A. 2251. [2]
The increase of the Númenórean life-span was brought about by assimilating their life-mode to that of the Eldar, up to a limited point. They were however expressly warned that they had not become Eldar, but remained “mortal Men”, and had been granted only an extension of the period of their vigour of mind and body. Thus (as the Eldar) they “grew” at much the same rate as ordinary Men: [3] gestation, infancy, childhood, and adolescence up to puberty and “full-growth” proceeded more or less as before; but when they had achieved full-growth they then aged or “wore out” very much slower, so that for them five years had about the same effect as one year for ordinary mortals.
The first approach of “world-weariness” was indeed for them a sign that their period of vigour was nearing its end. When it came to an end, if they persisted in living, then decay would, as growth had done, soon proceed at more or less the same rate as for other Men. Thus, if a Númenórean reached the end of vigour at about 400 years, he would then pass quickly, in about ten years, from health and vigour of mind to decrepitude and senility.
If one wishes, therefore, to find what “age” a Númenórean was in ordinary human terms of vigour and aptitude, this may be done so: (1) Deduct 20: since at 20 years a Númenórean would be at about the same stage of development as an ordinary person. (2) Add to this 20 the remainder divided by 5. Thus a Númenórean man or woman of years:
would be approximately of the “age”:
But this numerical calculation omits certain factors. Númenórean mental development was also assimilated to some degree to the Eldarin mode. Their mental capacity was greater and developed quicker than that of ordinary Men; and it was dominant. After about seven years they grew up mentally with rapidity, and at 20 years knew and understood far more than a normal human of that age. A consequence of this, reinforced by their expectation of long-lasting vigour which left them with little sense of urgency in the first half of their lives, was that they very often became engrossed in lore, and crafts, and various intellectual or artistic pursuits, to a far greater degree than normal. This was particularly the case with men.
Desire for marriage, the begetting, bearing, and rearing of children, thus occupied a smaller place in the lives of Númenóreans, even of the women, than among ordinary Men. Marriage was regarded as natural for all, and once entered into was permanent; [fn1] [4] but like the Eldar they tended to make the period of parenthood (or as the Eldar called it, the “Days of the Children”) [5] a single connected and limited period of their lives. This limitation was regarded as natural. The connexion, the treating of the period of child-bearing as an ordered and unbroken series, was considered proper and desirable, if it could be achieved. That the married pair should dwell together, with as few and short times of separation as possible, between say, the conception of their first child to at least the seventh birthday of the latest, was held to be the ideal arrangement. It was particularly desired by the women, who were naturally (as a rule) less engrossed in lore or crafts; and who had far less desire for moving about. [Author’s Note 2]
Thus the Númenóreans, who seldom had more than four children in each marriage, would frequently produce these within a period of about 50 to 75 years (between the first conception and the last birth). The intervals between the children were long as a rule, in ordinary terms: often ten years, sometimes 15 or even as much as 20 years; never less than about five years. [fn2] But it has to be remembered in this regard that in proportion to their total life-span this period was only equivalent to one of about 10 to 15 years of normal human life. The intervals, if reckoned also according to their degree of approach towards the end of vigour and fertility, were thus equivalent to a (rare) minimum of one year, with a more frequent allowance of two, three, or sometimes four years.
“Vigour”, that is primarily bodily health and activity, and the period of fertility and child-bearing in women, were of course not co-extensive. The child-bearing period of women was similar to that of ordinary women, though reckoned in Númenórean terms. That is, it ranged from puberty (reached by Númenórean women not long before full-growth) to an “age” equivalent to a normal human 45 (with occasional extension towards 50). In years this means from about 18 to about 125 or a little more. But first children were seldom if ever conceived at the end of this time.
Thus a Númenórean woman might marry when 20 (marriage before full-growth was not permitted); but most usually she married at about 40 to 45 years (“age” 24 to 25). Marriage was considered unduly delayed in her case if postponed much beyond her 95th year (“age” about 35). [fn3] [6]
Men seldom married before their year 45 (age 25). Their time from the year 15 to 45 was usually engrossed in learning, in apprenticeship to one or more crafts, and (more and more as time went on) in seafaring. Postponement of marriage to about the 95th year (age 35) was very common; and, especially in the case of men of rank, high duty, or great talents, it was not seldom entered into as late as the 120th year (age 40). In the Line of Elros (especially among the children of actual kings), which was somewhat more longeval than the average and also provided many duties and opportunities (both for men and women), marriage was often later than normal: for women 95 (age 35) was frequent; and for men might be as late as the 150th year (age 46) or even later. This had one advantage: that the “Heir to the Sceptre”, even if the king’s eldest child, would be able to succeed while still in full vigour, though he would probably have passed through the “Days of the Children” and be more free to devote himself to public concerns. [fn4]
Númenóreans were strictly monogamous: by law, and by their “tradition”: that is by the tradition of the original Edain concerning conduct, afterwards re-inforced by Eldarin example and teaching. There were in the early centuries few cases of the breach of the law, or even of desire to break it. The Númenóreans, or Dúnedain, were still in our terms “fallen Men”; [7] but they were descendants of ancestors who were in general wholly repentant, detesting all the corruptions of the “Shadow”; and they were specially graced. In general they had little inclination to, and a conscious detestation of lust, greed, hate and cruelty, and tyranny. Not all of course were so noble. There were such things as wickedness among them, at first very rarely to be seen. For they were not selected by any test save that of belonging to the Three Houses of the Edain. Among them were no doubt a few of the wild men and renegades of old days, and possibly (though this cannot be asserted) actual conscious servants of the Enemy.
A second marriage was permitted, by traditional law, if one of the partners died young, leaving the other in vigour and still with a need or desire of children; but the cases were naturally very rare. Death untimely, whether by sickness or mischance, seldom occurred in the early centuries. This the Númenóreans recognized as due to the “grace of the Valar” (which might be withheld in general or in particular cases, if it ceased to be merited): the land was blessed, and all things, including the Sea, were friendly to them. In addition the people, tall and strong, were agile, and extremely “aware”: that is they were in control of their bodily actions, and of any tool or material they handled, and seldom made absent-minded or blundering movements; and they were very difficult to take “off their guard”. Accidents were thus unlikely to occur to them. If any did, they had a power of recovery and self-healing, which if inferior to that of the Eldar, was much greater than that of Men in Middle-earth. [fn5] Also among the matters of lore that they specially studied was hröangolmë or the lore of the body and the arts of healing. [8] Pride was no doubt their chief weakness, increased later by contact with Men of lesser kinds – though not at first: their first sentiments and motives were of pity and benevolence. They were also proud of their ancestry, in general and in particular, as a people and as individuals; and all men of all ranks kept scrolls of their descent. Descent “from Eärendil” or “from Beren and Lúthien” were their chief titles to nobility.
The later law, or rather custom, by which those of the royal house (especially the Heir) wedded only members of the Line of Elros, was not in the early generations possible. But in the days of Tar-Aldarion, or about the year 1000, there were numerous descendants of Elros sufficiently divergent in kinship. (Marriage with kin nearer than second cousin was at all times prohibited, until the latter days of the Shadow, even in the royal house.) This rule of royal marriage was never a matter of law, but it became a custom of pride: a symptom of the growth of the Shadow, since it only became rigid when in fact the distinction between the Line of Elros and other families, in life-span, vigour, or ability, had diminished or altogether disappeared.
AUTHOR’S NOTES
[Note 1] The Númenóreans were not of uniform racial descent. Their main division was between the descendants of the “House of Hador” and the “House of Bëor”. These two groups originally had distinct languages; and in general showed different physical characteristics. Each House had, moreover, numerous followers of mixed origin. The people of Bëor were on the whole dark-haired (though fair-skinned), less tall and of less stalwart build; they were also less long-lived. Their Númenórean descendants tended to have a smaller life-span: about 350 years or less. The people of Hador were strong, tall, and for the most part fair-haired. But the chieftains of both Houses had already in Beleriand intermarried. The Line of Elros was regarded as belonging to the House of Hador through Eärendil (son of Tuor, the great-great-grandson of Hador); but it was also descended on the distaff side from the House of Bëor through Elwing wife of Eärendil, daughter of Dior, son of Beren (last chieftain of the House of Bëor, and seventh in direct descent from Bëor).
The Númenórean language was in the main derived from the speech of the people of Hador (much enlarged by additions from the Elven-tongues at different periods). The people of Bëor had in a few generations abandoned their own speech (except in the retention of many personal names of native origin) and adopted the Elven-tongue of Beleriand, the Sindarin. This distinction was still observable in Númenor. Nearly all Númenóreans were bilingual. But where the main mass of settlers came from the people of Bëor, as was the case especially in the North-west, Sindarin was the daily tongue of all classes and Númenórean (or Adûnayân) a second language. In most parts of the country Adûnayân was the native language of the people, though Sindarin was known in some degree by all except the stay-at-home and untravelled of the farming folk. In the Royal House, however, and in most of the house of the noble or learned, Sindarin was usually the native tongue, until after the days of Tar-Atanamir.
Sindarin used for a long period by mortal Men naturally tended to become divergent and dialectal; but this process was largely checked, at any rate so far as the nobles and learned were concerned, by the constant contact that was maintained with the Eldar in Eressëa, and later with those who remained in Lindon in Middle-earth. The Eldar came mostly to the West regions of the country. Quenya was not a spoken tongue. It was known only to the learned, and to the families of high descent (to whom it was taught in their early youth). It was used in official documents intended for preservation, such as the Laws, and the Scroll and Annals of the Kings, and often in more recondite works of lore. It was also largely used in nomenclature. The official names of all places, regions, and geographical features in the land were of Quenya form (though they usually also had local names, generally of the same meaning, in either Sindarin or Adûnayân). The personal names and especially the official and public names of all members of the Royal House, and of the Line of Elros in general, were given in Quenya form. The same was true of some other families, such as the House of the Lords of Andúnië.
[Note 2] [9] Númenor was a land of peace; within it there was no war or strife, until the last years. But the people were descended from ancestors of a hardy and warlike kind. The energy of the men was chiefly transferred to the practice of crafts; but they were also much occupied in games and physical sports. Boys and young men loved especially to live, when they could, freely in the open and to journey on foot in the wilder parts of the land. Many exercised themselves in climbing. There were no great mountains in Númenor. The sacred Mountain of the Meneltarma was near the centre of the land; but it was only about 3,000 feet high, and was climbed by a spiral road from its southern base (near where was the Valley of the Tombs, in which the kings were buried) up to its summit. But there were rocky and mountainous regions in the promontories of the North and North-west and South-west, in which some heights were about 2,000 feet. The cliffs, however, were the chief places of climbing for the daring. The cliffs of Númenor were in places of great height, especially along the west-facing coasts, the haunts of innumerable birds.
In the Sea the strong men took their greatest delight: in swimming or in diving; or in small craft for contests of speed in rowing and sailing. The hardiest of the people were engaged in fishing: fish were abundant, and at all times one of the chief sources of food for Númenor. The cities or towns where many people congregated were all by the coast. From the fisher-folk were mostly drawn the special class of mariners, who steadily increased in importance and esteem. At first the Númenórean craft, still largely dependent on Eldarin models, were engaged only in fishing, or in coastwise journeys from port to port. But it was not long before the Númenóreans by their own study and devices improved their art of ship-building, until they could venture far out into the Great Sea. It was in S.A. 600 that Vëantur, Captain of the King’s Ships under Tar-Elendil, first achieved a voyage to Middle-earth and back. He brought his ship Entulessë (‘Return’) to Mithlond on the Spring winds (which often blew strongly and steadily from the West) and returned in Autumn of the following year. After that sea-faring became the chief outlet for daring and hardihood among the men of Númenor. It was Aldarion son of Tar-Meneldur who formed the Guild of Venturers to which all the tried mariners belonged, and many young men even from the inland regions sought admission.
The women took little part in these things, though they were generally nearer to men than is the case with most races in stature and strength, and were agile and fleet of foot in youth. Their great delight was in dancing (in which many men also took part) at feasts or in leisure time. Many women achieved great fame as dancers, and people would go on long journeys to see displays of their art. They did not, however, greatly love the Sea. They would journey in need in the coastwise craft from port to port; but they did not like to be long aboard or to pass even one night in a ship. Even among the fisher-folk the women seldom took part in the sailings. But nearly all women could ride horses, treating them honourably, and housing them more nobly than any other of their domestic animals. The stables of a great man were often as large and as fair to look upon as his own house. Both men and women rode horses for pleasure. Riding was also the chief means of quick travel from place to place; and in ceremony of state both men and women of rank, even queens, would ride, on horseback amid their escorts or retinues.
The inland roads of Númenor were for the most part “horse-roads”, unpaved, and made and tended for the purpose of riding. Coaches and carriages for journeying were in the earlier centuries little used; for the heavier transport went largely by sea. The chief and most ancient road, suitable for wheels, ran from the greatest port, Rómenna, in the East, north-west to the royal city of Armenelos (about 40 miles), and thence to the Valley of Tombs and the Meneltarma. But this road was early extended to Ondosto within the border of the Forostar (or Norlands), and thence straight west to Andúnië in the Andustar (or Westlands); it was however little used for wheeled vehicles of travel, being mainly made and used for the transport by wains of timber, in which the Westlands were rich, or of stone of the Norlands, which was most esteemed for building.
Though the Númenóreans used horses for journeys and for the delight of riding they had little interest in racing them as a test of speed. In country sports displays of agility, both of horse and rider, were to be seen; but more esteemed were exhibitions of understanding between master and beast. The Númenóreans trained their horses to hear and understand calls (by voice or whistling) from great distances; and also, where there was great love between men or women and their favorite steeds, they could (or so it is said in ancient tales) summon them at need by their thought alone. [10]
So it was also with their dogs. For the Númenóreans kept dogs, especially in the country, partly by ancestral tradition, since they had few useful purposes any longer. The Númenóreans did not hunt for sport or food; and they had only in a few places upon the borders of wild lands any great need of watch-dogs. In the sheep-rearing regions, such as that of Emerië, they had dogs specially trained to help the shepherds. In the earlier centuries country-men also had dogs trained to assist in warding off or tracking down predatory beasts and birds (which to the Númenóreans was only an occasional necessary labour and not an amusement). Dogs were seldom seen in the towns. In the farms they were never chained or tethered; but neither did they dwell in the houses of men; though they were often welcomed to the central solma or hall, where the chief fire burned: especially the old faithful dogs of long service, or at times the puppies. It was men rather than women who had a liking to keep dogs as “friends”. Women loved more the wild (or “unowned”) birds and beasts, and they were especially fond of squirrels, of which there were great numbers in the wooded country.
Of these matters more is said elsewhere, concerning the tame (or “owned”) animals of Númenor, the native beasts and birds, and the imported.
fn1 The Númenóreans were monogamous, as is later said. No one, of whatever rank, could divorce a husband or wife, nor take another spouse in the lifetime of the first. Marriage was not entered into by all. There was (it appears from occasional statements in the few surviving tales or annals) a slightly less number of women than men, at any rate in the earlier centuries. But apart from this numerical limitation, there was always a small minority that refused marriage, either because they were engrossed in lore or other pursuits, or because they had failed to obtain the spouse whom they desired and would seek for no other.
fn2 Since in matters of growth, which included the conception and bearing of children, the Númenórean development differed little in speed from that of ordinary Men, these intervals seem long. But as has been said their mental interests were dominant; and also they gave great and concentrated attention to any matter that they took up. The matter of children, therefore, being of highest importance, was one that occupied most of the attention of the mother during bearing and infancy, and except in great households cast a great deal of the daily labour upon the father. Both were glad for a while to return to other neglected pursuits. But also (it was said by the Númenóreans themselves) they were in this matter more like the Eldar than other kinds of Men: in the begetting and still more in the bearing of a child far more of their vigour both of body and mind was expended (for the longevity of the later generations was, though a grace or gift, transmitted mediately by the parents). A rest both of body and will was, therefore, needed, especially by the women. After the conception of a child indeed desire for union became dormant for a while, in both men and women, though longer among the mothers.
This dominance was seen in other matters. If the Númenóreans were not lustful, they did not think the love of men and women less important or of less delight than did other Men. On the contrary they were steadfast lovers; and any breaches in the bonds and affection between parents, or between them and their children were thought great evils and sorrows. So with the delights of eating and drinking. Until the Shadow came there were in Númenor few gluttons or drunkards. No one ate or drank to excess, or indeed much at any one time. They esteemed good food, which was plentiful, and expended care and art in its cooking and serving. But the distinction between a “Feast” and an ordinary meal consisted rather in this: in the adornments of the table, in the music, and in the merriment of many eating together, than in the food; though naturally at such feasts food and wines of more rare and choice sorts would sometimes appear.
fn3 Thus to mention the case of Erendis, wife of Tar-Aldarion, concerning whom there were several tales made (one has survived), since the events were held important: both as a rare case of dissension between the married, and because they caused an alteration in the laws of succession. She was not of the Line of Elros, but came of a Bëorian family of the West, who though descended from a kinswoman of Beren, were among the relatively short-lived. Her marriage with Aldarion (then Heir to the Sceptre) was delayed by his voyages until S.A. 870. Since she was born in 771, she was then of 99 years: that is, nearly 36, or indeed with regard to the shorter life-span of her people 38. After the birth of their child, Ankalimë, Aldarion went again oversea; and on his return late in 882 she was of years 111; that is, just over 38 (or in her family nearly 41), her expectation of children, and her desire for them, thus fast waning. In her anger (for she thought his departures wilful and selfish, though this was not in the main true), she rejected Aldarion, and they did not again dwell together nor have any more children. It was for this reason, and to obtain control of their daughter Ankalimë, to whom Erendis clung, that Tar-Aldarion, soon after he became king, altered the Law of Succession, so that a king’s daughter, if he had no male heir (and later, if she were his eldest child and all her brothers younger) might, if she were willing, succeed to the Sceptre.
fn4 Ankalimë, daughter of Tar-Aldarion, who became the first Ruling Queen of Númenor, was exceptional in many ways. She was extremely long-lived (413 years); she had the longest reign (205 years) of any Ruler of Númenor after Elros; and she married very late: in her 127th year (age about 41) producing a son, Anárion, in her 130th year. With regard to more normal successions, it may be noted that Tar-Meneldur, born in S.A. 543, succeeded in 740 in his 197th year. He would in the usual course have probably resigned about 925 (when 382 years old, and after a reign of 185 years); his heir Aldarion would then have been 225 years old. Actually for domestic and political reasons he resigned in 883, and lived on in retirement (engaged in his favourite pursuit of astronomy) until 942. Thus Aldarion succeeded when 183 years old (age about 52) and had a long reign of 192 years, resigning in 1075, and dying in 1098.
fn5 Sicknesses or other bodily disorders were very rare in Númenor until the latter years. This was due both to the special grace of health and strength given to the race as a whole, but especially due to the blessing of the land itself; and also in some measure no doubt to its situation far out in the Great Sea: animals were also mostly free from disease. But the few cases of sickness provided a practical function, so far as one was needed, for the continued study of hröangolmë (or physiology and medicine) in which the practisers of simple leechcraft among the Edain had received much instruction from the Eldar, and in which they were able still to learn from the Eressëans, so long as they would. In the first days of the coming of Númenórean ships to the shores of Middle-earth it was indeed their skill in healing, and their willingness to give instruction to all who would receive it, that made the Númenóreans most welcomed and esteemed.
Since some of the Númenórean crews that went on the first long voyages of exploration (far south and east of Lindon) fell sick or contracted diseases prevalent in the lands that they visited, it was feared by many in Númenor that the Venturers or explorers might bring back disease to the land. It was this fear in especial that made Tar-Meneldur opposed to his son Tar-Aldarion’s longer voyages, and caused a coolness between father and son for a long time. But it was found that those of the sick who were brought back living (few in fact died abroad before the actual settlements of Númenóreans in Middle-earth) soon recovered fully in their own land, and their diseases were not propagated.
4 A deleted and much briefer note here reads:
That is, no other union was possible while both partners were alive. Not for any reason or need, e.g. not to provide a king with an heir.
Жизни нуменорцев
Долгая жизнь и Мир были двумя вещами, которых эдайн просили, когда валар предложили им награду при падении Тангородрима. Мир был с готовностью дарован; долгая жизнь не столь готовно и только после того, как Манвэ проконсультировался с Эру.
Элрос был обсуждаем особенно. Он и его брат Элронд не были на самом деле по разному одарены/наделены способностями, насколько касалось чисто физической возможности жизни; но коль скоро Элрос избрал остаться среди рода людей, он сохранил главную человеческую характеристику по сравнению с квенди: «искание чего-то еще», как эльдар называли это, «усталость» или желание уйти из Мира. Он умер или ушел из жизни, когда ему было около 500 лет.
Остальному народу был дарован срок жизни примерно в пять раз длиннее, чем таковой обычных людей: то есть они умирали, по добровольному отказу/смирению или нет, где-то в пределах от 350 до 420 лет. Внутри этих пределов отдельные личности и также семьи [Авторское примечание 1] различались в естественном сроке жизни, как они делали прежде, чем Милость была дана. Королевская семья, или род Элроса, была в общем долгоживущая и часто жила 400 лет или немного больше. В других семьях 400 лет были менее часто достигаемы; хоть в семьях, которые стали союзными с родом Элроса через брак (в более ранних поколениях) отдельные долгожители часто появлялись.
Под этим подразумевается, что «усталость» не была ощущаема долгожителями до примерно 400 лет; как долго они могли продолжать жить в дряхлость, если они «цеплялись за жизнь», неизвестно, потому что в ранних поколениях они не делали так. «Цепляние за жизнь» и так в конце умирание вынужденно и непроизвольно были одним из изменений, вызванных Тенью, и мятежом нуменорцев. Оно также сопровождалось сокращением их естественного срока жизни. Эти вещи впервые появились в 14-м поколении, то есть после смерти Тар-Атанамира в 2251 г. В.Э.
Увеличение продолжительности жизни нуменорцев было вызвано уподоблением их образа жизни таковому эльдар, вплоть до ограниченного момента. Они были, однако, специально предупреждены, что они не стали эльдар, но остались «смертными людьми» и были одарены только увеличением их бодрости ума и тела. Таким образом (как эльдар) они «росли» почти с той же скоростью, как обычные люди: беременность, младенчество, детство и отрочество вплоть до полового созревания и «полного роста» протекали более или менее как прежде; но когда они достигали полного роста, они затем старели или «изнашивались» очень намного медленнее, так что для них пять лет имели примерно такой же эффект, как один год для обычных смертных.
Первое приближение «усталости от мира» было в самом деле для них знаком, что их период бодрости был близко к своему концу. Когда он подходил к концу, если они упорствовали в [процессе] жития, тогда разложение будет, как был рост, вскоре протекать с более или менее той же скоростью, как для других людей. Таким образом, если нуменорец достигал конца бодрости/жизненной силы примерно к 400 годам, он бы затем переходил быстро, примерно за десять лет, от здоровья и бодрости ума к дряхлости и слабоумию.
Если кто желает поэтому найти, какого «возраста» нуменорец был в обычных человеческих сроках бодрости/жизненной силы и способности, это может быть сделано так: 1) вычтите 20: коль скоро к 20 годам нуменорец будет примерно на той же стадии развития, как обычная персона; 2) добавьте к этим 20 остаток, разделенный на 5. Таким образом нуменорский мужчина или женщина в годах:
[тут таблица]
будет примерно возраста
[тут опять таблица]
Но этот числовой расчет не включает определенные факторы. Нуменорское умственное развитие было также уподоблено в некоторой степени обычаю/образу действий эльдар. Их умственные способности были больше и развивались быстрее, чем таковые обычных людей; и это было доминирующим. После примерно семи лет они взрастали умственно с быстротой и к 20 годам знали и понимали намного больше, чем нормальный человек такого возраста. Следствием этого, усиленным их ожиданием долго длящейся жизненной силы/энергичности, которое оставляло их с малым чувством срочности в первой половине их жизней, было, что они очень часто погружались в предания и ремесла, и разные интеллектуальные или художественные занятия в гораздо большей степени, чем обычные [люди]. Это особенно случалось с мужчинами.
Желание брака, зачатия, вынашивания и воспитания детей, таким образом, занимало меньшее место в жизни нуменорцев, даже женщин, чем среди обычных людей. Брак считался естественным для всех, и, раз заключенный, был постоянным; [fn1] [4] но, как эльдар, они стремились сделать период родительства (или, как эльдар называли его, «Дни Детей») единым, связанным и ограниченным периодом своих жизней. Это ограничение было считаемо как естественное. Связь, трактовка периода деторождения как упорядоченной и ненарушенной серии была считаема правильной и желательной, если она могла быть достигнута. Что супружеская пара должна жить вместе, со столь немногими и короткими временами разделения, сколь возможно, между, скажем, зачатием их первого ребенка и по крайней мере до седьмого дня рождения последнего, было считаемо как идеальное устроение. Оно было особенно желаемо женщинами, кто были естественно (как правило) менее погружены в предания или ремесла; и кто имели намного меньшее желание переезжать с места на место [Авторское примечание 2].
Таким образом нуменорцы, кто редко имел больше четырех детей в каждом браке, часто производили их в течение периода примерно от 50 до 75 лет (между первым зачатием и последним рождением). Интервалы между детьми были долгими, как правило, в обычных условиях: часто десять лет, иногда 15 или даже целых 20 лет; никогда не меньше, чем пять лет. [fn2] Но должно быть помнимо в этом отношении, что в пропорции к их общему сроку жизни этот период был только эквивалентен таковому около 10-15 лет нормальной человеческой жизни. Интервалы, если отсчитываемые также согласно их степени приближения к концу жизненной силы и фертильности, были, таким образом, эквивалентны (редко) как минимум одному году, с более частым допущением двух, трех и иногда четырех лет.
«Жизненная сила»/»энергичность», то есть прежде всего телесное здоровье и активность и период фертильности и деторождения у женщин, были, конечно, не одинакового протяжения. Детородный период женщин был подобен таковому нормальных женщин, хоть отсчитывался в нуменорских сроках. То есть он простирался от полового созревания (достигаемого нуменорскими женщинами незадолго до полного вырастания) до «старости»/«возраста», эквивалентной нормальным человеческим 45 (со случающимся иногда расширением до 50). В годах это означало от примерно 18 до примерно 125 или немного больше. Но первые дети были редко, если когда-либо, зачинаемы в конце этого времени.
Таким образом нуменорская женщина могла выйти замуж в 20 лет (брак прежде полного вырастания был не разрешен); но чаще всего она выходила замуж в примерно 40-45 лет («возраст» 24-25). Брак был считаем чрезмерно отложенным [считалось, что с ним чрезмерно медлят] в ее случае, если откладывался сильно за пределы ее 95-го года («возраст» около 35). [fn3]
Мужчины редко вступали в брак прежде своих 45 лет (возраст 25). Их время от 15 до 45 лет было обычно поглощено учением, ученичеством в одном или более ремеслах и (больше и больше с течением времени) мореплаванием. Откладывание брака до примерно 95 лет (возраст 35) было очень обычным; и, особенно в случае мужчин высокого положения высоких обязанностей или великих талантов, он [брак] был нередко заключаем вплоть до 120-го года (возраст 40). В Роду Элроса (особенно среди детей действительных королей), который был несколько более долгоживущий, чем в среднем, и также предоставлял много обязанностей и возможностей (равно для мужчин и женщин), брак был часто позже, чем обычно: для женщин 95 (возраст 35) было часто; и для мужчин мог быть вплоть до 150-го года (возраст 46) или даже позже. Это имело одно преимущество: что «Наследник Скипетра», даже если старший ребенок короля, был способен наследовать, пока все еще был в полной жизненно силе, хоть он мог, возможно, пройти через «Дни Детей» и быть более свободным, чтобы посвятить себя общественным заботам. [fn4]
Нуменорцы были строго моногамны: по закону и по своей «традиции»: то есть по традиции первоначальных эдайн касаемо поведения, позже усиленного эльдарским примером и учением. Немного случаев нарушения закона было в ранних веках или даже желания нарушить его. Нуменорцы или дунэдайн были все еще в наших выражениях «падшими людьми»; но они были потомками предков, кто были в общем полностью раскаянные, питающие отвращение ко всем развращениям «Тени»; и они были особенно облагодетельствованы. В общем они имели мало склонности и сознательное отвращение к похоти, жадности, ненависти и жестокости, и тирании. Не все, конечно, были так благородны. Были такие вещи, как порочность, среди них, поначалу очень редко видимые. Ибо они не были отобраны каким-либо испытанием, исключая принадлежность к Трем Домам эдайн. Среди них было. Несомненно, немного диких людей и отступников старых дней, и возможно (хоть это не может быть утверждаемо) действительных сознательных слуг Врага.
Второй брак был разрешен традиционным законом, если один из партнеров умирал молодым, оставляя другого в жизненной силе и все еще с нуждой или желанием иметь детей; но случаи были, естественно, очень редкими. Смерть безвременная, будь то от болезни или несчастного случая, редко случалась в ранние века. Это нуменорцы признавали как обязанное «милости валар» (которая могла быть удержана в общем или в частных случаях, если она переставала быть заслуженной): земля была благословенна, и все вещи, включая Море, были дружелюбны к ним. Вдобавок люди, высокие и сильные, были ловки и чрезвычайно «осознающие»: то есть они контролировали свои телесные действия и любого инструмента или материала, с которым они обращались, и редко совершали рассеянные или грубо ошибочные движения; и их было очень трудно «застать врасплох». Несчастные случаи, таким образом, были маловероятны случаться с ними. Если какой-либо случался, они имели силу/власть восстановления и самоисцеления, которая если уступала таковой эльдар, была намного больше, чем таковая людей Средиземья. [fn5] Также среди материй предания, что они особенно изучали, было хроанголмэ или предание тела и искусства исцеления. Гордыня была, несомненно, их главной слабостью, увеличившейся позже от контактов с людьми меньших сортов – хоть не сразу: их первыми чувствами и мотивами были жалость и благожелательность. Они были также горды своим происхождением, в общем и в частности, как народ и как отдельные личности, и все люди всех рангов хранили свитки своего происхождения. Происхождение «от Эарендила» или «от Берена и Лютиэн» были их главными титулами дворянства.
Более поздний закон, или скорее обычай, по которому члены королевского дома (особенно Наследник) вступали в брак только с членами рода Элроса, не был возможен в ранних поколениях. Но в дни Тар-Алдариона, или примерно в 1000 году, были многочисленные потомки Элроса, достаточно разошедшиеся в родстве. (Брак с родичами ближе чем троюродные брат/сестра был во все времена запрещен, до последних дней Тени, даже в королевском доме). Это правило королевского брака никогда не было вопросом закона, но оно стало обычаем гордости: симптомом роста Тени, коль скоро оно только стало жестким, когда фактически различие между родом Элроса и другими семьями в сроках жизни, жизненной силе или способностях, уменьшилось или вовсе исчезло.
Авторские примечания
[Примечание 1] Нуменорцы не были однородного расового происхождения. Их главное разделение было между потомками «Дома Хадора» и «Дома Беора». Эти две группы изначально имели различные языки и в общем показывали разные физические характеристики. Каждый Дом имел, сверх того, многочисленных последователей смешанного происхождения. Народ Беора был в целом темноволосым (хоть и светлокожим), менее высоким и менее крепкого сложения; они были также менее долгоживущими. Их нуменорские потомки проявляли склонность иметь меньший срок жизни: около 350 лет или меньше. Народ Хадора был сильным, высоким и по большей части светловолосым. Но предводители обоих Домов уже в Белерианде переженялись. Род Элроса был считаем как принадлежащий к Дому Хадора через Эарендила (сына Туора, праправнука Хадора); но он также происходил по материнской линии [досл. «со стороны прялки». Противоположное – «со стороны копья»] от дома Беора через Элвинг, жену Эарендила, дочь Диора, сына Берена (последнего предводителя Дома Беора и седьмого по прямой линии от Беора).
Нуменорский язык был в основном заимствован из наречия народа Хадора (значительно расширенного добавлениями из эльфийских языков в разные периоды). Народ Беора в немногих поколениях оставил свое собственное наречие (исключая сохранение многих личных имен исконного происхождения) и принял эльфийский язык Белерианда, синдарин. Это различие было все еще наблюдаемо в Нуменоре. Почти все нуменорцы были двуязычны. Но где основная масса поселенцев происходила от народа Беора, как был случай особенно на северо-западе, синдарин был повседневным языком всех классов, и нуменорский (или адунайан) вторым языком. В большинстве частей страны адунайан был родным языком народа, хоть синдарин был знаем в некоторой степени всеми, исключая домоседов и не путешествующих из фермерского люда. В Королевском доме, однако, и в большинстве домов благородных или ученых синдарин был обычно родным языком, вплоть до после дней Тар-Атанамира.
Синдарин, используемые на протяжении долгого периода смертными людьми, естественно имел тенденцию становиться расходящимся и диалектным; но этот процесс был в большой степени сдерживаем, во всяком случае, в той мере, к какой благородные и ученые имели отношение путем постоянных контактов с эльдар на Эрессэа и позже с теми, кто оставался в Линдоне в Средиземье. Эльдар приходили по большей части в западные области страны. Квенья не была разговорным языком. Она была известна только ученым и семьям высокого происхождения (которым она была преподаваема в ранней юности). Она была используема в официальных документах, предназначенных для хранения, таких как Законы и Свиток, и Анналы королей, и часто в более глубокомысленных работах предания. Она была также широко используема в номенклатуре. Официальные названия всех мест, областей и географических объектов в земле/стране были в квенийской форме (хоть они обычно также имели местные названия, в общем того же значения, на синдарине или адунайане). Личные имена и особенно официальные и публичные имена всех членов королевского дома и рода Элроса в общем, были даны в квенийской форме. То же самое было верным для некоторых других семей, таких, как Дом лордов Андуниэ.
[Примечание 2] [9] Нуменор был землей мира; внутри него не было ни войн, ни усобиц до последних лет. Но люди происходили от предков выносливого и воинственного рода. Энергия мужчин была в основном направлена на занятия ремеслами; но они были также много заняты играми и физическими упражнениями. Мальчики и молодые люди любили особенно жить, когда они могли, свободно на открытом воздухе и путешествовать пешком по более диким местам земли. Многие упражнялись в скалолазании. В Нуменоре не было больших гор. Священная гора Менельтарма была вблизи центра земли; но она была только около 3000 футов высотой, и на нее поднималась спиральная дорога от ее южного подножия (где близко была Долина гробниц, в которой короли были похоронены) вверх до ее вершины. Но были скалистые и гористые области на мысах севера и северо-запада, и юго-запада, в которых некоторые высоты были около 2000 футов. Утесы, однако, были главными местами восхождений для дерзающих. Утесы Нуменора были в местах великой высоты, особенно вдоль обращенных на запад побережий, притоны бесчисленных птиц.
В Море сильные мужчины находили свое величайшее удовольствие: в плавании [в смысле, руками-ногами] или нырянии; или в малых судах для удовольствия скорости в гребле и парусном спорте. Самые стойкие/бесстрашные из народа были заняты рыбной ловлей: рыба была изобильна и во все времена одним из главных источников пищи для Нуменора. Города или городки, где много людей собиралось, были все на побережье. Из рыбачьего народа был составляем особый класс моряков, кто быстро возрастали в важности/значении и уважении. Поначалу нуменорские суда, все еще в большой мере зависевшие от эльдарских моделей, были заняты только в рыболовстве или путешествиях вдоль берега от порта к порту. Но было недолго, прежде чем нуменорцы своим собственным изучением и приспособлениями улучшили свое искусство кораблестроения, пока они не смогли путешествовать далеко в Великое море. Это было в 600 г. В.Э., что Веантур, капитан королевских кораблей под [началом] Тар-Элендила, впервые выполнил путешествие в Средиземье и обратно. Он привел свой корабль Энтулессэ («Возвращение») в Митлонд на весенних ветрах (которые часто дули сильно и устойчиво с запада) и вернулся осенью следующего года. После этого мореплавание стало главным выходом для дерзающих и отважных среди мужчин Нуменора. Это был Алдарион, сын Тар-Менельдура, кто основал Гильдию Искателей, к которой все испытанные моряки принадлежали и много молодых людей даже из внутренних областей искали приема.
Женщины принимали мало участия в этих вещах, хоть они были в целом ближе к мужчинам, чем в случае с большинством рас, в росте и силе и были проворны и быстры на ногу в юности. Их великим удовольствием были танцы (в которых многие мужчины также принимали участие) на праздниках или во время досуга. Многие женщины достигли великой славы как танцовщицы, и люди [систематически] отправлялись в долгие путешествия, чтобы видеть показ их искусства. Они, однако, не очень любили море. Они путешествовали по необходимости на каботажных судах от порта к порту; но они не любили быть долго на борту или проводить даже одну ночь на корабле. Даже среди рыбацкого народа женщины редко принимали участие в парусных плаваниях. Но почти все женщины умели ездить верхом на лошадях, обращались с ними почтительно и содержали их более благородно, чем любых других своих домашних животных. Конюшни большого человека были часто столь же большими и прекрасными на вид, как его собственный дом. Равно и мужчины, и женщины ездили верхом для удовольствия. Верховая езда была также главным средством быстрого путешествия с места на место; и на государственных церемониях равно мужчины и женщины высокого положения езживали верхом, на лошадиной спине, среди своего эскорта или свиты.
Внутренние дороги Нуменора были по большей части «конные дороги», немощеные/грунтовые и сделанные и ухоженные для верховой езды. Кареты и экипажи для путешествий были в более ранние века мало используемы; ибо более тяжелые перевозки шли в основном по морю. Главная и самая древняя дорога, пригодная для колес, шла от величайшего порта Роменна на востоке на северо-запад к королевскому городу Арменелос (около 40 миль), а оттуда к Долине гробниц и Менельтарме. Но эта дорога была рано/заблаговременно продлена до Ондосто внутри граница Форостара (или Северных земель) и оттуда прямо на запад до Андуниэ в Андустаре (или Западных землях); она была, однако, мало используема для колесных путешественных экипажей, будучи главным образом сделана и используема для перевозок повозками древесины, которой Западные земли были богаты, или камня Северных земель, который был больше всего ценим для строительства.
Хоть нуменорцы использовали лошадей для путешествий и для удовольствия верховой езды, они имели мало интереса в скачке на них как проверке скорости. В деревенских [видах] спорта показы ловкости равно лошади и всадника были видимы; но более уважаемыми были проявления понимания между хозяином и зверем. Нуменорцы дрессировали своих лошадей слышать и понимать призывы (голосом или свистом) с больших расстояний; и также, когда была большая любовь между мужчинами или женщинами и их любимыми скакунами, они могли (или так говорится в древних историях) призывать их при нужде одной только своей мыслью.
Так это было также с их собаками. Ибо нуменорцы держали собак, особенно в сельской местности, частью по традиции предков, коль скоро они больше имели немного полезных целей. Нуменорцы не охотились ради развлечения или пищи; и они имели только в нескольких местах на границах диких земель какую-либо великую нужду в сторожевых собаках. В овцеводческих областях, таких, как, например, Эмериэ, они имели собак, специально обученных помогать пастухам. В более ранние века сельские жители также имели собак, обученных помогать в прогнании или выслеживании хищных зверей и птиц (что для нуменорцев было только случайной необходимостью и не развлечением). Собаки были редко видимы в городах. На фермах они никогда не были сажаемы на цепь или привязываемы; но равно не жили они в домах людей; хоть они были часто привечаемы в центральной/ом солма или зале, где главный огонь горел: особенно старые верные собаки долгой службы или временами щенки. Это были мужчины скорее, чем женщины, кто любил держать собак как «друзей». Женщины любили больше диких (или «бесхозных») птиц и зверей, и они особенно любили белок, которых было великое множество в лесной местности.
Об этих материях больше говорится в других местах, касающихся прирученных (или «собственных») животных Нуменора, местных зверей и птиц и привозных.
fn1 Нуменорцы были моногамны, как будет сказано позже. Никто какого бы то ни было ранга не мог развестись с мужем или женой или взять другого супруга при жизни первого. В брак вступали не все. Было (как следует из отдельных утверждениях в немногих уцелевших историях или анналах) слегка меньшее числе женщин, чем мужчин, во всяком случае, в более ранние века. Но отдельно от этого численного ограничения было всегда малое меньшинство, что отказывалось от брака, потому ли, что они были погружены в предания или другие занятия, или потому что они потерпели неудачу в получении супруга, которого они желали, и не хотели искать другого.
fn2 Коль скоро в вопросах роста, которые включали зачатие и вынашивание детей, нуменорское развитие отличалось мало по скорости от такового обычных людей, эти интервалы кажутся долгими. Но, как было сказано, их умственные интересы были доминирующими; и также они уделяли больше и сосредоточенное внимание всякому вопросу, за который брались. Вопрос детей поэтому, будучи высочайшей важности, был одним/таким, что занимал бОльшую часть внимания матери в течение вынашивания и младенчества, и, исключая в больших домохозяйствах, налагал большую часть повседневной работы на отца. Оба были рады на какое-то время вернуться к другим пренебрегаемым/заброшенным занятиям. Но также (это говорилось самими нуменорцами) они были в этом вопросе больше как эльдар, чем как другие сорта/породы людей: в зачатии и еще больше в вынашивании ребенка гораздо больше их жизненных сил равно тела и ума было исстрачиваемо (ибо долголетие более поздних поколений было, хоть милость или дар, передаваемо опосредованно родителями). Отдых равно тела и воли был поэтому необходим, особенно женщинам. После зачатия ребенка в самом деле желание союза становилось спящим на время, равно в мужчинах и женщинах, хоть дольше среди матерей.
Это доминирование было видимо в других материях. Если нуменорцы не были похотливы, они не думали, что любовь мужчин и женщин менее важная или меньшего удовольствия, чем это делали другие люди. Напротив, они были стойкими/верными возлюбленными; и любые разрывы в узах и привязанности между родителями или между ними и их детьми были считаемы великим злом и печалями. Пока Тень не пришла, в Нуменоре было немного обжор или пьяниц. Никто не ел или пил чрезмерно или в самом деле много в любой один раз. Они почитали хорошую пищу, которая была в изобилии, и расходовали заботу и искусство в ее приготовлении и подаче. Но различие между «Пиром» и обычной трапезой состояло скорее в этом: в украшении стола, в музыке и в веселье многих едящих вместе, нежели в пище; хоть, естественно, на таких пирах еда и вина более редких и отборных сортов иногда появлялись.
fn3 Таким образом упомянуть случай Эрендис, жены Тар-Алдариона, касаемо которых было несколько историй сделано (одна сохранилась), коль скоро события были считаемы важными: равно как редкий случай раздоров между супругами и потому что они причинили изменение в законах о престолонаследии. Она была не из Рода Элроса, но происходила из беорийской семьи с запада, кто хоть и происходили от родственницы Берена, были среди относительно короткоживущих. Ее брак с Алдарионом (тогда Наследником Скипетра) был отложен из-за его путешествий до 870 г. В.Э. Коль скоро она родилась в 771 г., ей было тогда 99 лет: то есть почти 36 или, на самом деле, с учетом более короткого срока жизни ее народа, 38 [лет]. После рождения их ребенка, Анкалимэ, Алдарион отправился снова за море; и к его возвращению в конце 882 г. она была 111 лет; то есть чуть больше 38 (или в ее семье почти 41), ее ожидание детей и ее желание их, таким образом, быстро убывало. В своем гневе (ибо она думала, что его уходы умышленные и эгоистичные, хотя это не было в основном верно), она отвергла Алдариона, и они не жили снова вместе и не имели больше детей. Это было по этой причине и чтобы получить контроль над их дочерью Анкалимэ, в которую Эрендис вцепилась, что Тар-Алдарион вскоре после того, как он стал королем, изменил Закон о престолонаследии, так что королевская дочь, если он не имел наследника мужского пола (и позже если она была его старшим ребенком и все ее братья [были] моложе), могла, если она желала, унаследовать Скипетр.
fn4 Анкалимэ, дочь Тар-Алдариона, которая стала первой правящей королевой Нуменора, была исключительной во многих отношениях. Она была чрезвычайно долгоживущей (413 лет); она имела самое долгое правление (205 лет) из каких-либо правителей Нуменора после Элроса; и она вышла замуж очень поздно: на 127-м году жизни (в возрасте примерно 41 года), произведя сына Анариона на 130-м году жизни. В отношении более нормальных наследований может быть отмечено, что Тар-Менельдур, родившийся в 543 г. В.Э., наследовал в 740 г. на 197-м году жизни. Он при обычном ходе вещей, возможно, сложил с себя обязанности около 925 г. (когда был 382 лет и после правления [протяженностью] 185 лет); его наследник Алдарион был бы тогда 225 лет. В действительности из-за домашних и политических причин он сложил обязанности в 883 г. и продолжал жить в отставке (занимаясь своим любимым занятием астрономией) до 942 г. Таким образом Алдарион наследовал, когда был 183 лет (возраст около 52), и имел долгое правление [протяженностью] в 192 года, сложив обязанности в 1075 г. и умерев в 1098 г.
fn5 Болезни или другие телесные расстройства были очень редки в Нуменоре до последних лет. Это было обязано равно особой милости здоровья и силы, данной расе в целом, но особенно обязано благословению самой земли; и также в какой-то мере, несомненно, ее расположению далеко в Великом море: животные были также по большей части свободны от болезней. Но немногие случаи болезней обеспечивали практическую функцию, насколько она была необходима, для продолжения изучения хроанголмэ (или физиологии и медицины), в котором практикующие простое лекарское искусство среди эдайн получили много инструкций от эльдар и в котором они были способны все еще учиться у жителей Эрессэа, пока они хотели. В первые дни прихода нуменорских кораблей к берегам Средиземья это было в самом деле их умение в лечении и их готовность давать инструкции все, кто хотел получить их, что сделало нуменорцев самыми желанными и уважаемыми.
Коль скоро некоторые из нуменорских [корабельных] экипажей, что отправлялись в первые долгие путешествия исследования (далеко на юг и восток от Линдона), заболевали или подхватывали болезни, распространенные в землях, которые они посещали, многие в Нуменоре боялись, что Искатели или исследователи могут принести обратно болезни в землю [в смысле, в страну]. Это был этот страх в особенности, что сделал Тар-Менельдура противящимся более долгим путешествиям его сына Тар-Алдариона и причинил охлаждение между отцом и сыном на долгое время. Но было обнаружено, что те из больных, кто был доставление обратно живым (немногие на самом деле умирали за границей прежде [появления] настоящих поселений нуменорцев в Средиземье), вскоре выздоравливали полностью в своей собственной земле, и их болезни не были распространяемы.
4 Удаленное и много более краткое примечание здесь гласит:
То есть никакой другой союз не был возможен, пока оба партнера были живы. Ни по какой причине или нужде, например, [даже не чтобы] подарить королю наследника.
