Я только поняла, что не только беременность длилась как-то очень долго, но и на это время жен убирали с глаз, и им предписывалась пониженная активность. Под замок что ли сажали?
И не просто под замок, а в некое отдаленное место, дабы их нечистота ритуальная не воздействовала контагиозно на окружающих.
Ну, есть народы, у которых в традиционной культуре имеется страх перед беременностью. Впрочем, оно и у нас кое-что сохранилось. Скажем, поверье, что беременная отнимает у каждого встречного удачу и копит ее для своего будущего ребенка. Потому встреча с беременной по пути на важное дело еще хуже, чем с черной кошкой. Можешь сразу обратно поворачивать.
Но это пришло из такой первобытности! И не воспринимается серьезно. Аманские же эльфы идеологией имеют самый что ни на есть кондовый (сермяжный) монотеизм, где все в конечном счете по воле и во славу папы Эру. Потому суеверия неуместны.
И опять же, допустим: на некоторых зрелище шевеления плода производит неприятное впечатление. Ну: Чужой там возится! Однако под одеждой это почти незаметно.
Потому - как же могли вот такие высококультурные аманэльдар предаваться таким вот ужасным верованиям!
Ну и - эльфийки беременели, прожив до того долгие годы детства и юности. Создав огромное количество социальных связей. Даже если и пустяковых, скажем, с подружками за чаем поболтать - и то важное общение. И вдруг его отрубали на век! Это похуже гаремного житья.
В том гареме хотя бы еще одна жена сидела - можно было пообщаться на равных.
И выходила из беременности эта прекрасная эльфийка в состоянии матроса Селкирка, просидевшего на необитаемом острове в одиночку десятилетия...
В общем, бешеный дом у Профессора в голове работал, едва он заглублялся в тему отношений полов.
Представляю себе картинку: Идриль с изрядно округлившимся брюшком выходит к завтраку. Всё эльфийское обчество:ууу-ааааххх! - и чуть не в обморок. Туор: ачотакова?
Не! Идриль воспитана в мысли, что выйти к другим в таком состоянии все равно что с полным ночным горшком. И Туор, который, как известно, "постиг всю мудрость нолдор", тоже ни-ни позволить кому-то даже заикнуться об его жене.
А вот Лутиен явно испытала культуршок.
Почувствовала, что у нее что-то не то и удалилась в отдельный шалаш (манькол по-таежному). Берен утром зенки продирает: жратвы нет, жены нет! Сперва пугается, что сбежала либо домой, либо еще хуже - в Аркалондэ!
Носится по островку с воем, как пожарная машина, и натыкается на шалашик камышовый. В нем жена сидит, медитирует. Берен:
- Ты чо?! Жабу или сояшницу подхватила или просто долбанулась?
Лутиен:
- Дорогой муж, я поняла, что беременна!
Берен, облегченно:
- И только-то?! Тогда чего пожрать не подаешь?! Печка холодная, обмотки доска доской, а ты тут расселась! А ну давай в хату, мужа корми.
Лутиен:
- Мне положено уединение и неподвижность до самых родов.
Берен некоторое время хлопает ртом, потом орет:
- Марш домой, супружеский долг сполнять! Ишь че выдумала: баклуши бить ! Муж нежратый, немытый, нечиненый! Сама собралась быть дочерью моего народа, так и давай! Наши бабы пашут и с мужем спят по самые что ни на есть сроки!
Лутиен вываливается в осадок...