In the morning they bore Níniel towards Ephel Brandir, and the road went steeply up until it came to a place where it must cross the tumbling stream of Celebros. There a bridge of wood had been built, and below it the stream went over a lip of worn stone, and fell down by many foaming steps into a rocky bowl far below; and all the air was filled with spray like rain. There was a wide green sward at the head of the falls, and birches grew about it, but over the bridge there was a wide view towards the ravines of Teiglin some two miles to the west. There the air was ever cool, and there wayfarers in summer would rest and drink of the cold water. Dimrost, the Rainy Stair, those falls were called, but after that day Nen Girith, the Shuddering Water; for Turambar and his men halted there, but as soon as Níniel came to that place she grew cold and shivered, and they could not warm her or comfort her. Therefore they hastened on their way; but before they came to Ephel Brandir Níniel was wandering in a fever.
Long she lay in her sickness, and Brandir used all his skill in her healing, and the wives of the woodmen watched over her by night and by day. But only when Turambar stayed near her would she lie at peace, or sleep without moaning; and this thing all marked that watched her: throughout all her fever, though often she was much troubled, she murmured never a word in any tongue of Elves or of Men. And when health slowly returned to her, and she waked, and began to eat again, then as with a child the women of Brethil must teach her to speak, word by word. But in this learning she was quick and took great delight, as one that finds again treasures, great and small, that were mislaid; and when at length she had learned enough to speak with her friends she would say: ‘What is the name of this thing? For in my darkness I lost it.’ And when she was able to go about again, she would seek the house of Brandir; for she was most eager to learn the names of all living things, and he knew much of such matters; and they would walk together in the gardens and the glades.
Then Brandir grew to love her; and when she grew strong she would lend him her arm for his lameness, and she called him her brother. But to Turambar her heart was given, and only at his coming would she smile, and only when he spoke gaily would she laugh.
One evening of the golden autumn they sat together, and the sun set the hillside and the houses of Ephel Brandir aglow, and there was a deep quiet. Then Níniel said to him: ‘Of all things I have now asked the name, save you. What are you called?’
‘Turambar,’ he answered.
Then she paused as if listening for some echo; but she said: ‘And what does that say, or is it just the name for you alone?’
‘It means,’ said he, ‘Master of the Dark Shadow. For I also, Níniel, had my darkness, in which dear things were lost; but now I have overcome it, I deem.’
‘And did you also flee from it, running, until you came to these fair woods?’ she said. ‘And when did you escape, Turambar?’
‘Yes,’ he answered. ‘I fled for many years. And I escaped when you did so. For it was dark when you came, Níniel, but ever since it has been light. And it seems to me that what I long sought in vain has come to me.’ And as he went back to his house in the twilight, he said to himself: ‘Haudh-en-Elleth! From the green mound she came. Is that a sign, and how shall I read it?’
Now that golden year waned and passed to a gentle winter, and there came another bright year. There was peace in Brethil, and the woodmen held themselves quiet and went not abroad, and they heard no tidings of the lands that lay about them. For the Orcs that at that time came southward to the dark reign of Glaurung, or were sent to spy on the borders of Doriath, shunned the Crossings of Teiglin, and passed westward far beyond the river.
And now Níniel was fully healed, and was grown fair and strong, and Turambar restrained himself no longer, but asked her in marriage. Then Níniel was glad; but when Brandir heard of it his heart was sick within him, and he said to her: ‘Be not in haste! Think me not unkindly, if I counsel you to wait.’
‘Nothing that you do is done unkindly,’ she said. ‘But why then do you give me such counsel, wise brother?’
‘Wise brother?’ he answered. ‘Lame brother, rather, unloved and unlovely. And I scarce know why. Yet there lies a shadow on this man, and I am afraid.’
‘There was a shadow,’ said Níniel, ‘for so he told me. But he has escaped from it, even as I. And is he not worthy of love? Though he now holds himself at peace, was he not once the greatest captain, from whom all our enemies would flee, if they saw him?’
‘Who told you this?’ said Brandir.
‘It was Dorlas,’ she said. ‘Does he not speak truth?’
‘Truth indeed,’ said Brandir, but he was ill pleased, for Dorlas was chief of that party that wished for war on the Orcs. And yet he sought still for reasons to delay Níniel; and he said therefore: ‘The truth, but not the whole truth; for he was the Captain of Nargothrond, and came before out of the North, and was (it is said) son of Húrin of Dor-lómin of the warlike House of Hador.’ And Brandir, seeing the shadow that passed over her face at that name, misread her, and said more: ‘Indeed, Níniel, well may you think that such a one is likely ere long to go back to war, far from this land, maybe. And if so, how long will you endure it? Have a care, for I forebode that if Turambar goes again to battle, then not he but the Shadow shall have the mastery.’
‘Ill would I endure it,’ she answered; ‘but unwedded no better than wedded. And a wife, maybe, would better restrain him, and hold off the shadow.’ Nonetheless she was troubled by the words of Brandir, and she bade Turambar wait yet a while. And he wondered and was downcast; but when he learned from Níniel that Brandir had counselled her to wait he was ill pleased.
But when the next spring came he said to Níniel: ‘Time passes. We have waited, and now I will wait no longer. Do as your heart bids you, Níniel most dear, but see: this is the choice before me. I will go back now to war in the wild; or I will wed you, and go never to war again - save only to defend you, if some evil assails our home.’
Then she was glad indeed, and she plighted her troth, and at the mid-summer they were wedded; and the woodmen made a great feast, and they gave them a fair house which they had built for them upon Amon Obel. There they dwelt in happiness, but Brandir was troubled, and the shadow on his heart grew deeper.
Утром они повели Ниниэль к Эфель Брандиру, и дорога пошла круто вверх, пока она не достигла места, где она должна была пересечь бурлящий поток Келеброса. Там деревянный мост был построен, а под ним ручей переливался через выступ источенного камня и падал вниз множеством пенящихся ступеней в скалистую чашу далеко внизу; и весь воздух был наполнен брызгами подобно дождю. У истока водопада была обширная зеленая лужайка, и березы росли вокруг нее, но за мостом был обширный вид на ущелья Тейглина примерно в двух милях к западу. Там воздух был всегда прохладен, и там путники летом могли отдохнуть и пить холодную воду. Димрост, Дождевая Лестница, эти водопады назывались, но после того дня Нэн Гирит, Дрожащая Вода; ибо Турамбар и его люди остановились там, но как только Ниниэль подошла к тому месту, она похолодела и задрожала, и они не могли согреть ее или утешить. Поэтому они поспешили своим путем; но прежде чем они пришли в Эфель Брандир, Ниниэль блуждала в лихорадке.
Долго она лежала в своей болезни, и Брандир использовал все свое искусство в ее исцелении, и жены лесных людей смотрели за ней днем и ночью. Но только когда Турамбар оставался вблизи нее, она лежала мирно или спала без стонов; и эту вещь все заметили, кто смотрели за ней: во время всей ее лихорадки, хоть часто она была сильно беспокойна, она не бормотала никогда ни слова на каком-либо языке эльфов или людей. И когда здоровье медленно вернулось к ней, и она проснулась и начала есть снова, тогда, как ребенка, женщины Бретиля должны были учить ее говорить, слово за словом. Но в этом обучении она была быстрой и находила великое удовольствие, как некто, кто находит снова сокровища, великие и малые, которые были затеряны; и когда наконец она выучила достаточно, чтобы говорить со своими друзьями, она говаривала:
- Каково имя этой вещи? Ибо в своей тьме я потеряла его.
И когда она была способна ходить, она искала дом Брандира; ибо она наиболее страстно желала узнать имена всех живых существ, и он знал много об этих материях, и они, бывало, гуляли вместе в садах и на полянах.
Потом Брандир полюбил ее; и когда она окрепла, она, бывало, подавала ему руку из-за его хромоты, и она называла его своим братом. Но Турамбару ее сердце было отдано, и только при его приходе она улыбалась, и только когда он говорил весело, она смеялась.
Однажды вечером золотой осени они сидели вместе, и солнце осветило склон холма и дома Эфель Брандира пламенем, и была глубокая тишина. Тогда Ниниэль сказала ему:
- Всех вещей я теперь спросила имя, исключая тебя. Как ты зовешься?
- Турамбар, - ответил он.
Тогда она сделала паузу, как если бы слушая какое-то эхо; но она сказала:
- И что это говорит, или это просто имя для тебя одного?
- Это означает, - сказал он, - Повелитель Темной Тени. Ибо я также, Ниниэль, имел свою тьму, в которой дорогие вещи были потеряны; но теперь я преодолел ее, я полагаю.
- И ты тоже бежал от нее, бежал, пока не пришел в эти прекрасные леса? – спросила она. – И когда ты спасся бегством, Турамбар?
- Да, - ответил он. – Я бежал много лет. И я спасся бегством, когда ты это сделала. Ибо было темно, когда ты пришла, Ниниэль, но постоянно с тех пор был свет. И кажется мне, то, чего я долго искал впустую, пришло ко мне.
И как он возвращался к своему дому в сумерках, он сказал себе: «Хауд-эн-Эллет! От зеленого кургана пришла она. Знак ли это, и как я прочту его?»
Теперь тот золотой год пошел на убыль и перешел в мягкую зиму, и наступил другой яркий год. В Бретиле был мир, и лесные жители держали себя в покое и не выходили за пределы [своей территории], и они не слышали никаких вестей о землях, которые лежали вокруг них. Ибо орки, что в то время пришли на юг, к темному царствованию Глаурунга, или были посланы шпионить на границах Дориата, избегали Переправ Тейглина и проходили западнее, далеко за пределами реки
И теперь Ниниэль была полностью исцелена и стала прекрасной и сильной, и Турамбар не сдерживался больше, но просил ее о браке. Тогда Ниниэль обрадовалась; но когда Брандир услышал об этом, его сердцу было дурно внутри него, и он сказал ей:
- Не спеши! Не считай меня недобрым, если я советую тебе подождать.
- Ничто из того, что ты делаешь, не сделано недобрым, - сказала она. – Но почему в таком случае ты даешь мне такой совет, мудрый брат?
- Мудрый брат? – ответил он. – Хромой брат, скорее, нелюбимый и непривлекательный. И я едва ли знаю, почему. Все же лежит тень на этом человеке, и я боюсь.
- Тень была, - сказала Ниниэль, - ибо так он сказал мне. Но он избежал ее, как и я. И разве он не достоин любви? Хоть он теперь держит себя в мире, не был ли он когда-то величайшим предводителем, от которого все наши враги бежали бы, если бы она увидели его?
- Кто сказал тебе это? – спросил Брандир.
- Это был Дорлас, - сказала она. – Разве он не говорит правду?
- Правду в самом деле, - сказал Брандир, но он был недоволен, ибо Дорлас был вождем той стороны, что желала войны с орками. И все же он искал все еще причины задержать Ниниэль; и он сказал поэтому:
- Правду, но не всю правду; ибо он был Предводителем Нарготронда и пришел прежде с севера, и был (говорят) сыном Хурина из Дор-Ломина из воинственного Дома Хадора.
И Брандир, видя тень, что прошла по ее лицу при этом имени, неверно истолковал ее и сказал больше:
- В самом деле, Ниниэль, вполне возможно, ты думаешь, что такой [человек], похоже, невдолге вернется к войне, далеко от этой земли, может быть. И если так, как долго ты будешь выносить это? Будь осторожна, ибо я предчувствую, что если Турамбар пойдет снова на битву, тогда не он, но Тень одержит верх.
- Плохо я вынесла бы это, - ответила она, - но безбрачной не лучше, чем в браке. И жена, может быть, лучше удержит его и не подпустит тень.
Тем не менее, она была обеспокоена словами Брандира, и она велела Турамбару ждать еще какое-то время. И он удивлялся и был опечален; но когда он узнал от Ниниэль, что Брандир советовал ей, он был недоволен.
Но когда следующая весна пришла, он сказал Ниниэль:
- Время проходит. Мы ждали, и теперь я не буду ждать дольше. Делай, как твое сердце велит тебе, Ниниэль, самая любимая, но смотри: этот выбор передо мной. Я вернусь теперь к войне в глуши; или я женюсь на тебе и не пойду никогда на войну снова – исключая только чтобы защитить тебя, если какое-то зло нападет на наш дом.
Тогда она была рада действительно, и она дала свою клятву, и в середине лета они поженились; и лесные жители сделали большой пир, и они дали им прекрасный дом, который они построили для них на Амон Обель. Там они жили в счастье, но Брандир был обеспокоен, и тень на его сердце стала гуще.
