Thus, even as Mablung crept among the rocks, seeking whether he could ford the wild river upon the fallen stones of the bridge, suddenly Glaurung came forth with a great blast of fire, and crawled down into the stream. Then straightway there was a vast hissing and huge vapours arose, and Mablung and his followers that lurked near were engulfed in a blinding steam and foul stench; and the most fled as best they could guess towards the Spyhill. But as Glaurung was passing over Narog, Mablung drew aside and lay under a rock, and remained; for it seemed to him that he had an errand yet to do. He knew now indeed that Glaurung abode in Nargothrond, but he was bidden also to learn the truth concerning Húrin’s son, if he might; and in the stoutness of his heart, therefore, he purposed to cross the river, as soon as Glaurung was gone, and search the halls of Felagund. For he thought that all had been done that could be for the keeping of Morwen and Niënor: the coming of Glaurung would be marked, and even now the riders should be speeding towards Doriath.
Glaurung therefore passed Mablung by, a vast shape in the mist; and he went swiftly, for he was a mighty Worm, and yet lithe. Then Mablung behind him forded Narog in great peril; but the watchers upon Amon Ethir beheld the issuing of the Dragon, and were dismayed. At once they bade Morwen and Niënor mount, without debate, and prepared to flee eastward as they were bidden. But even as they came down from the hill into the plain, an ill wind blew the great vapours upon them, bringing a stench that no horses would endure. Then, blinded by the fog and in mad terror of the dragon-reek, the horses soon became ungovernable, and went wildly this way and that; and the guards were dispersed, and were dashed against trees to great hurt, or sought vainly one for another. The neighing of the horses and the cries of the riders came to the ears of Glaurung; and he was well pleased.
One of the Elf-riders, striving with his horse in the fog, saw suddenly the Lady Morwen passing near, a grey wraith upon a mad steed, but she vanished in the mist, crying Niënor, and they saw her no more.
But when the blind terror came upon the riders, Niënor’s horse, running wild, stumbled, and she was thrown. Falling softly into grass she was unhurt; but when she got to her feet she was alone: lost in the mist without horse or companion.
Her heart did not fail her, and she took thought; and it seemed to her vain to go towards this cry or that, for cries were all about her, but growing ever fainter. Better it seemed to her in such case to seek again for the hill: thither doubt¬less Mablung would come before he went away, if only to be sure that none of his company had remained there.
Therefore walking at guess she found the hill, which was indeed close at hand, by the rising of the ground before her feet; and slowly she climbed the path that led up from the east. And as she climbed so the fog grew thinner, until she came at last out into the sunlight on the bare summit. Then she stepped forward and looked west¬ward. And there right before her was the great head of Glaurung, who had even then crept up from the other side; and before she was aware her eyes had looked in the fell spirit of his eyes, and they were terrible, being filled with the fell spirit of Morgoth, his master.
Strong was the will and heart of Niënor, and she strove against Glaurung; but he put forth his power against her. ‘What seek you here?’ he said.
And constrained to answer she said: ‘I do but seek one Túrin that dwelt here a while. But he is dead, maybe.’
‘I know not,’ said Glaurung. ‘He was left here to defend the women and weaklings; but when I came he deserted them and fled. A boaster but a craven, it seems. Why seek you such a one?’
‘You lie,’ said Niënor. ‘The children of Húrin at least are not craven. We fear you not.’
Then Glaurung laughed, for so was Húrin’s daughter revealed to his malice. ‘Then you are fools, both you and your brother,’ said he. ‘And your boast shall be made vain. For I am Glaurung!’
Then he drew her eyes into his, and her will swooned. And it seemed to her that the sun sickened and all became dim about her; and slowly a great darkness drew down on her and in that darkness there was emptiness; she knew nothing, and heard nothing, and remembered nothing.
Long Mablung explored the halls of Nargothrond, as well he might for the darkness and the stench; but he found no living thing there: nothing stirred among the bones, and none answered his cries. At last, being oppressed by the horror of the place, and fearing the return of Glaurung, he came back to the Doors. The sun was sinking west, and the shadows of the Faroth behind lay dark on the terraces and the wild river below; but away beneath Amon Ethir he descried, as it seemed, the evil shape of the Dragon. Harder and more perilous was the return over Narog in such haste and fear; and scarcely had he reached the east shore and crept aside under the bank when Glaurung drew nigh. But he was slow now and stealthy; for all the fires in him were burned low: great power had gone out of him, and he would rest and sleep in the dark. Thus he writhed through the water and slunk up to the Doors like a huge snake, ashen-grey, sliming the ground with his belly.
But he turned before he went in and looked back east¬ward, and there came from him the laughter of Morgoth, dim but horrible, as an echo of malice out of the black depths far away. And this voice, cold and low, came after: ‘There you lie like a vole under the bank, Mablung the mighty! Ill do you run the errands of Thingol. Haste you now to the hill and see what is become of your charge!’
Then Glaurung passed into his lair, and the sun went down and grey evening came chill over the land. But Mablung hastened back to Amon Ethir, and as he climbed to the top the stars came out in the east. Against them he saw there standing, dark and still, a figure as it were an image of stone. Thus Niënor stood, and heard nothing that he said, and made him no answer. But when at last he took her hand, she stirred, and suffered him to lead her away; and while he held her she followed, but if he loosed her, she stood still.
Then great was Mablung’s grief and bewilderment; but no other choice had he but to lead Niënor so upon the long eastward way, without help or company. Thus they passed away, walking like dreamers, out into the night-shadowed plain. And when morning returned Niënor stumbled and fell, and lay still; and Mablung sat beside her in despair.
‘Not for nothing did I dread this errand,’ he said. ‘For it will be my last, it seems. With this unlucky child of Men I shall perish in the wilderness, and my name shall be held in scorn in Doriath: if any tidings indeed are ever heard of our fate. All else doubtless are slain, and she alone spared, but not in mercy.’
Thus they were found by three of the company that had fled from Narog at the coming of Glaurung, and after much wandering, when the mist has passed, went back to the hill; and finding it empty they had begun to seek their way home. Hope then returned to Mablung; and they went on now together steering northward and eastward, for there was no road back into Doriath in the south, and since the fall of Nargothrond the ferry-wards were for¬bidden to set any across save those that came from within.
Slow was their journey, as for those that lead a weary child. But ever as they passed further from Nargothrond and drew nearer to Doriath, so little by little strength returned to Niënor, and she would walk hour by hour obe¬diently, led by the hand. Yet her wide eyes saw nothing, and her ears heard no words, and her lips spoke no words.
And now at length after many days they came nigh to the west border of Doriath, somewhat south of the Teiglin; for they intended to pass the fences of the little land of Thingol beyond Sirion and so come to the guarded bridge near the inflowing of Esgalduin. There a while they halted; and they laid Niënor on a couch of grass, and she closed her eyes, as she had not yet done, and it seemed that she slept. Then the Elves rested also, and for very weariness were unheedful. Thus they were assailed at unawares by a band of orc-hunters, such as now roamed much in that region, as nigh to the fences of Doriath as they dared to go. In the midst of the affray suddenly Niënor leapt up from her couch, as one waking out of sleep to an alarm by night, and with a cry she sped away into the forest. Then the Orcs turned and gave chase, and the Elves after them. But a strange change had come upon Niënor and now she outran them all, flying like a deer among the trees with her hair streaming in the wind of her speed. The Orcs indeed Mablung and his companions swiftly overtook, and they slew them one and all, and has¬tened on. But by then Niënor had passed away like a wraith; and neither sight nor slot of her could they find, though they hunted far northward and searched for many days.Then at last Mablung returned to Doriath bowed with grief and with shame. ‘Choose you a new master of your hunters, lord,’ he said to the King. ‘For I am dishonoured.’
But Melian said: ‘It is not so, Mablung. You did all that you could, and none other among the King’s servants would have done so much. But by ill chance you were matched against a power too great for you, too great indeed for all that now dwell in Middle-earth.’
‘I sent you to win tidings, and that you have done,’ said Thingol. ‘It is no fault of yours that those whom your tidings touch nearest are now beyond hearing. Grievous indeed is this end of all Húrin’s kin, but it lies not at your door.’
For not only was Niënor now run witless into the wild, but Morwen also was lost. Neither then nor after did any certain news of her fate come to Doriath or to Dor-lómin. Nonetheless Mablung would not rest, and with a small company he went into the wild and for three years wandered far, from Ered Wethrin even to the Mouths of Sirion, seeking for sign or tidings of the lost.
Так, именно когда Маблунг крался среди скал, ища, сможет ли он перейти вброд бурную реку по упавшим камням моста, внезапно Глаурунг вышел вперед с великим порывом огня и пополз вниз в поток. Затем сразу же было громкое шипение, и огромные испарения поднялись, и Маблунг и его последователи, что таились поблизости, были поглощены ослепляющим паром и мерзкой вонью; и большинство бежало, насколько они могли догадаться, к Дозорному холму. Но как Глаурунг переходил через Нарог, Маблунг отошел в сторону и лег под скалой, и остался; ибо казалось ему, что он имел еще поручение, [чтобы] делать. Он знал теперь действительно, что Глаурунг обитает в Нарготронде, но ему было велено также узнать правду касаемо сына Хурина, если он сможет; и поэтому в твердости своего сердца поэтому он намеревался пересечь реку, как только Глаурунг уйдет, и обыскать чертоги Фелагунда. Ибо он думал, что все было сделано, что могло быть, для сохранения Морвен и Ниенор: приход Глаурунга будет отмечен, и прямо сейчас всадники должны были мчаться к Дориату.
Глаурунг поэтому прошел мимо Маблунга, огромная фигура/очертание в тумане; и он шел быстро, ибо он был могучий Змей, и все же гибкий. Тогда Маблунг позади его перешел вброд Нарог в великой опасности; но наблюдатели на Амон Этир увидели выход [«проистекание»] Дракона и были встревожены. Сразу они велели Морвен и Ниенор сесть в седло, без споров, и приготовиться бежать на восток, как им было велено. Но именно когда они спускались с холма на равнину, дурной ветер надул великие испарения вокруг них, принеся вонь, которую никакая лошадь не вытерпела бы. Затем, ослепленные [плотным] туманом и в безумном ужасе от драконьего смрада, лошади вскоре стали неуправляемы и бежали необузданно/дико туда и сюда; и стражи были рассеяны и наталкивались на деревья к великому [себе] вреду или искали впустую друг друга. Ржание лошадей и крики всадников дошли до ушей Глаурунга, и он был очень доволен.
Один из эльфийских всадников, борясь со своей лошадь в плотном тумане, увидел внезапно леди Морвен проезжающей [«проходящей»] поблизости, серый призрак на безумном скакуне, но она исчезла в тумане, крича: «Ниенор», и они не видели ее больше.
Но когда слепой ужас напал на всадников, лошадь Ниенор, бегущая бешено, споткнулась, и она была сброшена. Упав мягко в траву, она не пострадала; но когда она поднялась на ноги, она была одна: потерянная в тумане без лошади или спутников.
Ее сердце не подвело ее, и она задумалась; и показалось ей тщетным идти в сторону того крика или другого, ибо крики были везде вокруг нее, но становились все слабее. Лучшим показалось ей в таком случае искать снова холм: туда, несомненно, Маблунг пришел бы прежде чем ушел бы прочь, хотя бы чтобы быть уверенным, что никто из его спутников не остался там.
Поэтому, идя наугад, она нашла холм, который в самом деле был рядом, по подъему земли под ее ногами; и медленно она взбиралась по тропе, что вела вверх с востока. И, как она поднималась, так плотный туман становился все тоньше/реже, пока она не пришла наконец в солнечный свет на голой вершине. Затем она шагнула вперед и посмотрела на запад. И там прямо перед ней была огромная голова Глаурунга, который именно тогда подкрался с другой стороны, и прежде чем она осознала, ее глаза смотрели в ужасный дух его глаз, и они были ужасны [в оригинале тавтологии нет], будучи наполнены ужасным духом Моргота, его хозяина.
Сильны были воля и сердце Ниенор, и она боролась против Глаурунга; но он выдвинул свою силу/власть против нее.
- Что ищешь ты здесь? – сказал он.
И, принужденная отвечать, она сказала:
- Я только ищу некоего Турина, что жил здесь какое-то время. Но он мертв, может быть.
- Я не знаю, - сказал Глаурунг. – Он был оставлен здесь защищать женщин и слабых; но когда я пришел, он бросил их и бежал. Хвастун, но трус, кажется. Почему ты ищешь такого?
- Ты лжешь, - сказала Ниенор. – Дети Хурина, по крайней мере, не трусы. Мы не боимся тебя.
Тогда Глаурунг засмеялся, ибо так была дочь Хурина разоблачена для его злобы.
- Тогда вы дураки, равно ты и твой брат, - сказал он. – И твое хвастовство будет сделано тщетным. Ибо я Глаурунг!
Затем он привлек ее глаза к своим, и ее воля обеспамятела [упала без чувств]. И показалось ей [Ниенор], что солнце поблекло, и все стало тусклым вокруг нее; и медленно великая тьма опустилась на нее, и в той темноте была пустота; она [Ниенор] не знала ничего и не слышала ничего, и не помнила ничего.
Долго Маблунг исследовал чертоги Нарготронда, насколько он мог из-за тьмы и вони; но он не нашел ни одного живого существа там: ничто не шевелилось среди костей и никто не ответил на его крики. Наконец, будучи подавлен ужасом места и боясь возвращения Глаурунга, он пошел обратно к Дверям. Солнце клонилось к западу, и тени Фарота позади лежали темными на террасах и бурной реке внизу; но вдалеке под Амон Этиром он различил, как казалось, злую фигуру/очертание Дракона. Труднее и более опасным было возвращение через Нарог в такой спешке и страхе; и едва он достиг восточного берега и отполз в сторону под берегом, когда Глаурунг приблизился. Но он был медленным теперь и бесшумным; ибо все огни в нем горели слабо: великая сила/власть вышла из него, и он хотел отдыхать и спать во тьме. Так он [двигался], корчась, через воду и, крадучись, вверх к Дверям, как исполинская змея, пепельно-серая, ослизняющая землю по своим брюхом.
Но он повернулся, прежде чем вошел внутрь, и посмотрел назад, на восток, и изошел из него смех Моргота, смутный, но ужасный, как эхо злобы из черных глубин далеко отсюда. И этот голос, холодный и низкий, раздался после:
- Вот ты лежишь, как полевка, под берегом, Маблунг могучий! Дурно выполняешь ты поручения Тингола. Поспеши теперь на холм и посмотри, что стало с твоими подопечными!
Затем Глаурунг прошел в свое логово, и солнце село, и серый вечер опустился холодный на землю. Но Маблунг поспешил обратно к Амон Этир, и когда он взбирался на вершину, звезды показались на востоке. Против них он увидел там стоящую, темную и неподвижную фигуру, как если бы образ из камня. Так Ниенор стояла и не слышала ничего из того, что он говорил, и не давала ему ответа. Но когда наконец он взял ее за руку, она шевельнулась и позволила ему увести ее прочь; и пока он держал ее, она следовала, но если он отпускал ее, она стояла неподвижно.
Тогда велико было горе и смятение Маблунга; но другого выбора он не имел, только вести Ниенор так по длинному восточному пути, без помощи или спутников. Так они прошли прочь, идя как сонные, в затененную ночью равнину. И когда утро вернулось, Ниенор споткнулась и упала, и лежала неподвижно; и Маблунг сидел над ней в отчаянии.
- Недаром я боялся этого поручения, - сказал он. – Ибо оно будет моим последним, кажется. С этим несчастным дитятей людей я погибну в глуши, и мое имя будет держаться в презрении в Дориате: если какие-либо вести действительно будут когда-либо слышаны о нашей судьбе. Все остальные, несомненно, убиты, и она одна пощажена, но не из милосердия.
Так они были найдены тремя из отряда, что бежали от Нарога при явлении Глаурунга, и после многих блужданий, когда туман прошел, пришли обратно у холму. Надежда тогда вернулась к Маблунгу; и они продолжили идти теперь вместе, направляясь на север и восток, ибо не было дороги обратно в Дориат на юге, и со времени падения Нарготронда смотрителям парома было запрещено переправлять кого-либо, исключая тех, кто пришел изнутри.
Медленным было их путешествие, как тех, кто ведет усталого ребенка. Но непрерывно, как они уходили дальше от Нарготронда и приближались к Дориату, так мало-помалу силы возвращались к Ниенор, и она шла час за часом покорно, ведомая за руку. Все же ее широко открытые глаза не видели ничего, и ее уши не слышали слов, и ее губы не говорили слов.
И теперь наконец после многих дней они пришли близко к западной границе Дориата, несколько южнее Тейглина; ибо они намеревались пройти окраинами маленькой земли Тингола за Сирионом и так прийти к охраняемому мосту вблизи впадения Эсгалдуина. Там на время они остановились; и они положили Ниенор на ложе из травы, и она закрыла глаза, как она еще не делала, и казалось, что она спала. Тогда эльфы отдохнули также и из-за сильной усталости были невнимательны. Так они были атакованы врасплох отрядом орков-охотников, таким, как теперь скитались во множестве в той области, так близко к границам Дориата, как они осмеливались подходить. В середине драки внезапно Ниенор вспрыгнула со своего ложа, как некто пробудивший от сна сигналом тревоги ночью, и с криком она побежала прочь в лес. Тогда орки повернулись и бросились в погоню, и эльфы за ними. Но странная перемена сошла на Ниенор, и теперь она перегнала их всех, летя как олень среди деревьев, с волосами, развевающимися по ветру от ее скорости. Орков действительно Маблунг и его спутники быстро настигли, и они убили их всех и каждого и поспешили дальше. Но к тому времени Ниенор ушла прочь как призрак; и ни вид, ни след [здесь употреблено редкое слово, обозначающее не всякий след, а именно животного] ее не могли они найти, хоть они искали далеко на север и искали [в оригинале тавтологии нет] много дней.
Затем наконец Маблунг вернулся в Дориат, согбенный горем и стыдом.
- Избери нового предводителя твоих охотников, повелитель, - сказал он королю. – Ибо я обесчещен.
Но Мелиан сказала:
- Это не так, Маблунг. Ты сделал все, что ты мог, и никто другой среди королевских слуг не сделал бы так много. Но по злому стечению обстоятельств ты состязался против силы/власти, слишком великой для тебя, слишком великой в самом деле для всех, кто теперь живет в Средиземье.
- Я послал тебя добыть вести, и это ты сделал, - сказал Тингол. – Это не твоя вина, что те, кого твои вести касаются ближе всего, теперь вне пределов слышимости. Горестен в самом деле этот конец всех родичей Хурина, но он лежит не у твоей двери.
Ибо не только Ниенор теперь бежала, потеряв рассудок, в глушь, но Морвен также была потеряна. Ни тогда, ни потом никакие определенные новости о ее судьбе не пришли в Дориат или Дор-Ломин. Тем не менее Маблунг не хотел отдыхать и с малым отрядом он ушел в глушь и три года скитался далеко, от Эред Ветрин даже до Устий Сириона, ища знаков или вестей о пропавших.
