Пухова Опушка

[Эстелин]

Алаверды

А выборы уже давно считаются состоявшимися даже если на них случайно забредут десять пьяниц, и им удастся внушить бросить бюллетени.

[Golondrina]

Творческий союз
Медведь и Кракодил

O Fortuna

Мои поздравления авторам! Рассказ этот, пожалуй, войдет в мою коллекцию любимого. События, вскользь описанные в каноне,  оживают и обретают текстуру. Корона в виде ошейника на шее Моргота - сухой факт, здесь визуализирован красной полосой израненой кожи, невозможностью спать и пошевелить головой. Вообще, всё происходящее в ставке Эонвэ правдоподобно: описание военного лагеря ваниар, хитроумная разведка Саурона в рамках плана по спасению шефа, скоординированная ночная атака орков - да, верю полной верой, так вполне могло бы быть.  Нравится, что повествование ни на секунду не теряет темп,  все персонажи, до последнего орка, логичны на своих местах, их реплики по делу. Все как живые, ни одной функции. Да просто, это ОЧЕНЬ ХОРОШО написано, в литературном плане.  И атмосфера царящего отчаяния от ускользнувшей победы, горечи и непонимания такой суровой перемены судьбы, и невозможности изменить эту внезапную  реальность - всё в словах Саурона : «Орлов не будет». Не в этот раз, не для вас, разоривших целый континент. Поделом.
Сам план расправы над Эонвэ, особенно на фоне безусловного помилования Феанорингов и наказания для остальных в виде морального унижения, оставляет у меня чувство, что Моргот не станет реально жечь Эонвэ на медленном огне, что айну всё же способен избежать такой участи, покинув свою телесную оболочку, хотя это покидание, вероятно, тоже болезненно и сложно. Моргот конечно Зло, но не настолько кровожадное. Мне кажется, ему было бы достаточно увидеть страх и отчаяние в глазах своих врагов.
В этой версии МиМ и Финарфин встретились в Средиземье, поговорят ли они? Может про Нэрданель что-то узнать?

Еще раз, авторам большое спасибо за прекрасную работу! Молодцы!!! 👏

[Ursa Maior]

у меня чувство, что Моргот не станет реально жечь Эонвэ на медленном огне,

Будет он его жечь или нет - это вопрос отдельный.  Главное - это наказание страхом. И Эонвэ всенепременно пройдет все этапы: пока будут складывать костер, и все остальное. Но как мне кажется, помиловать ео - это неправильно. Он и так уверен, что Моргот не имеет права, потому что он - слуга самого Манвэ. И помилование только укрепит его в этом убеждении, он останется с чувством: "Ну, я же говорил! Я так и знал!"

Моргот конечно Зло, но не настолько кровожадное. Мне кажется, ему было бы достаточно увидеть страх и отчаяние в глазах своих врагов.

Он не кровожаден, но он справедлив. Есть вещи, за которые нет прощения. За потомпленный Белерианд кто-то должен же ответить! И за унижения и страдаия самого Моргота - тоже.

[BTV]

Есть вещи, за которые нет прощения. За потомпленный Белерианд кто-то должен же ответить!

Вот мне тоже показалось, что никакого помилования не будет. Это было бы не правильно.
И помиловать почему? Потому что Эонвэ не топил континент сам, а против Моргота он ничего не имеет, он просто солдат, он выполнял приказ? Но ведь он не солдат, он-то командир. Да и идея с короной-ошейником была его/одобрена им.
И никого более на костер Моргот не послал, как раз потому, что все остальные- пешки. А насчет предложения этим пешкам выкупить свою жизнь вязанкой хвороста-кто предан, тот отправится в Мандос и его, наверно, вылечат от воспоминаний и выпустят быстро. А кто "просто выполнял приказ"-будет жить.

[BTV]

Алаверды

Четвертый день у нас бедлам,
Готовят Балар к выборам.
Но их единый кандидат,
Какой-то мутный Гил-Галад.

Э-хей, эй, пойдет голосование

Готовы нолдор на протест,
В графу не будем ставить крест.
Устроим митинг мы   с утра,
Чтобы сорвать вам  выбора.

Э-хей, эй, растет самосознание

Нам не впервой качать права,
Ведь мы серьезная братва.
На кой нам этот кандидат,
Мы ж не его электорат.

Э-хей, эй, даешь опять восстание

Власть королей теперь лишь тень,
Мы свой  испортим бюллетень.
Не ждите шансов на успех—
Мы голосуем  против  всех.

Дааа, Ваша правда, ситуация напоминает оригинальную. А мутного Гил-Галада потом целую эпоху пришлось терпеть.

[Golondrina]

О чем молчит Статут

Н-да. Хулюганы вы, вот что я скажу.  Но смешно, да. Валар уже как старые знакомцы воспринимаются, а их посиделки в Круге Судьбы - прямо «Кабачок 13 стульев» ( ну, кто еще помнит, что это такое). Пани Моника Йаванна и пан  Спортсмен Тулкас. Регулярно собираются, обмениваются новостями, травят байки, решают свои и чужие проблемы и в общем-то ничем не отличаются от среднего обывателя. Финвэ правда какой-то моллюск, помешанный на размножении, но он мне и не был никогда особо интересен ( и вообще, он первую жену заэтовал со своими хотелками, она аж  в Мандос сбежала. Наверное с Индис  у них ценности совпали).

А написано, как всегда, очень хорошо. Спасибо, Творческий Союз!

[Ursa Maior]

Валар уже как старые знакомцы воспринимаются, а их посиделки в Круге Судьбы - прямо «Кабачок 13 стульев»

Осталось только шлягеры петь. 

А написано, как всегда, очень хорошо. Спасибо, Творческий Союз!

Вам спасибо за хорошие слова.

[Krakodil]

Н-да. Хулюганы вы, вот что я скажу. 

А шо такого? Все очень культурно.

прямо «Кабачок 13 стульев» ( ну, кто еще помнит, что это такое)

Я помню. Хотя во время оно я его не видела, потому что и маленькая совсем была, и жили мы, как сейчас, по МСК+1, так что программа "Время" начиналась в десять, когда детям спать уже полагалось. Но я посмотрела выпуски вот недавно, во взрослом возрасте, и чо-т не поняла, с чего там народ так перся.

и в общем-то ничем не отличаются от среднего обывателя.

Надо сказать, что валар и в каноне не только никак не проявляют своей, типа, сверхъестественной нечеловеческой природы, но и даже на квалифицированных людских правителей решительно не тянут.

Финвэ правда какой-то моллюск, помешанный на размножении, но

... но он и в каноне тряпка. Пришлось признать этот факт.

А написано, как всегда, очень хорошо. Спасибо, Творческий Союз!

Спасибо за отзыв!

[Ursa Maior]

Ну, раз решили, то и начнем.

Неосуществленное намерение

Поднявшись на третий уровень покоев, Келеборн застал супругу, быстрыми шагами прохаживающуюся по диагонали просторного помещения. Это слегка удивило Владыку. Конечно, в молодости его жена отличалась живостью характера, но с тех пор минула не одна тысяча лет, и Галадриэль давно уже научилась скрывать свои внутренние переживания за внешней отрешённостью и невозмутимостью. Лишь иногда искорка былого проскакивала во взгляде, жесте, интонации. Требовалось нечто особенное, чтобы она сменила свою величественную походку на такое вот ускоренное хождение из угла в угол.
Келеборн почувствовал некоторый интерес. Ведь в Лориене практически ничего не происходило. Жизнь была налажена много веков назад и каждый день был похож на предыдущий. Поэтому любая мелочь, способная развеять обыденность, становилась событием.
— Что с вами, дорогая? — спросил Келеборн, останавливаясь на пороге. — Похоже, что вас что-то обеспокоило?
Галадриэль бросила на него быстрый взгляд и прошлась ещё пару раз туда-сюда. Потом остановилась у окна и, глядя на маячившие вдали горы, сказала:
— Надеюсь, вы заметили, что вчера приходили гонцы от Элронда?
— Ну, разумеется!
— И вы помните, о чём они говорили?
— Пройдёт какой-то там отряд из девяти душ с Арагорном и Гендальфом во главе. Просят обеспечить свободный проход и безопасность. Ну, обеспечим, раз просят.
Галадриэль наградила супруга более долгим взглядом.
— Вы так были заняты расспросами о делах в Имладрисе…
— Я? Ну да… А что?
— А вот меня больше заинтересовало, что это за странная компания и куда она направляется. А главное — зачем.
— Куда-то на юг. В Гондор, вроде.
— В Гондор… — Галадриэль снова прошлась по комнате, на сей раз медленно, словно непрестанно думая о чём-то. — Возможно, кое-кто из них действительно собирается в Гондор. Но не все…
— Да нам-то что за дело до суеты этих смертных?
— Смертных, которых ведёт Гендальф! А Элронд хлопочет за них так, что даже прислал к нам гонцов.
Келеборн задумался. В самом деле, это выглядело как-то странно.
— И что вы думаете по этому поводу?
— Что бы я ни думала, я бы всё равно не заподозрила истину, если бы не случайная обмолвка. Один из членов отряда, полурослик, несёт с собой нечто… чему придаётся большое значение. Очень большое значение. Ради чего затеян этот поход.
— Я ничего подобного не помню.
— А это и не было сказано прямо. Просто один из гонцов, когда перечислял членов отряда, он упомянул этого полурослика, Фродо Бэггинса, как-то так, что сразу стало ясно — это особо важная персона. Но что такого важного может представлять собой полурослик? Так что, вероятнее всего, дело не в нём самом. Я сразу поняла, что с ним связано нечто очень важное.
— Следовало расспросить гонца поподробнее…
— Он не знает. Элронд не стал рисковать и рассказывать тайну тем, кто отправляется в далёкий и опасный путь. Он же знает, что я… пойму…
Келеборн тоже это знал. Иногда его утомляли способности супруги, от которой скрыть что-нибудь было решительно невозможно, но деваться было некуда, и за много веков он привык.
— Вы уже смотрели в Зеркало?
Галадриэль лишь слегка повела плечом — вопрос был излишним. К Зеркалу она обратилась, едва проводив гонцов из Карас Галадона.
— И что же?
Галадриэль снова прошлась по комнате и сказала просто, даже как-то буднично:
— Это Кольцо.
— Кольцо? Какое кольцо?
— Судя по тому, какое ему придают значение…
— Вы думаете…
— Я уверена.
— Как это может быть?!
— Праздный вопрос. Важнее — как НАМ теперь быть?
— Да, пустить такое зло в Лориен…
— Лориен выдержит, — сухо сказала Галадриэль. — Я не об этом…
— А о чём же?
— Кольцо — у полурослика. Правда, его сопровождают Арагорн и Гендальф, но оно у полурослика…
Келеборн почувствовал, что пол уходит у него из-под ног. Его супруга и без того была своенравной и абсолютно неуправляемой. Она заправляла в Лориене всем, отведя мужу почётное место возле себя, но практически он никак не влиял на события. А что будет, если ей в руки попадёт Кольцо Всевластья?
Однако, нельзя было показывать, что он испугался. Поэтому Келеборн призвал все силы, чтобы сохранить невозмутимость, в то время, как голова его лихорадочно работала в поисках выхода.
— И куда всё-таки они направляются… с этой ношей? — спросил он, чтобы дать себе время.
— Они хотят его уничтожить.
Келеборну не понадобилось много времени, чтобы сложить два и два.
— Но это безумие!
Галадриэль глянула на него из-под длиннющих ресниц. Эру величественный и всемогущий! Может, правы смертные, которые считают её колдуньей? Казалось бы, давно можно ко всему привыкнуть, но, когда она смотрит вот так своими глазищами, которые похожи на горные озёра, как будто не имеющие дна, взгляд её выдержать невозможно. От него возникает ощущение, будто ты смотришь в пропасть — жутковатое, но манящее. Взгляд этот завораживает, втягивает, заставляет забыть про окружающий мир.
— У вас есть другой выход? — спросила она.
Келеборн немного подумал.
— А у вас?
Она слегка пожала плечами. Ответ был очевиден.
— С ними будут Арагорн и Гендальф, — напомнил он.
— Посмотрим, — коротко сказала она. — Время ещё есть. Они даже не покинули Имладрис.
Да, время есть, подумал Келеборн. Правда, у него этого времени гораздо меньше, чем у Галадриэль. У неё впереди не меньше месяца. У него — считанные дни. Потому что чем дальше, тем сильнее она укрепится в своём решении, и тогда уже не отступится от него никогда.
— А Саурон? — спросил он, внимательно глядя на неё.
— Саурон пока далеко. А там… возможно, он и не решится приблизиться.
Келеборн даже не стал уточнять, что она задумала.
— Дорогая, — сказал он безразличным тоном. — А зачем вам это надо?
— Что именно?
— Да всё это. Неужели, вам недостаточно Нэньи? Вы благополучно царствуете в Лориене, вы Владычица всех галадрим. А если вы получите Его… Ведь это столько хлопот!.. И в Валинор вы тогда уже точно не попадёте.
Она вновь шевельнула бровью.
— А зачем мне тогда будет нужен Валинор?
На это Келеборн не нашёл что возразить.
— Но ведь Саурон узнает об этом!
— Какое-то время не узнает. А я потрачу это время с умом.
— Но будет война!
— Не в первый раз. А если я сумею переманить его силы — а я полагаю, что сумею — то войны, возможно, не будет.
— Но это Тёмные силы!
Еле заметная улыбка коснулась губ Галадриэль.
— Это силы. Они как оружие. Оружие не может быть тёмным или светлым, добрым или злым — смотря в чьих руках оно находится.
— Пусть так. Но я всё равно не понимаю, для чего вам власть над всеми этими смертными? Людьми, гномами, этими… как их там… полуросликами. Орками, наконец!
— А вы подумали, что будет с нами, если им удастся их план?
— Он никогда не удастся! Это чистое безумие!
— Идея принадлежит Гендальфу. А его идеи часто кажутся безумными, но потом как-то удаётся их осуществить. А если нет — тем хуже. Саурон получит Кольцо.
— Может, и не получит. Может, оно затеряется где-то по дороге в Мордор, и всё останется, как есть.
— Вот на это я не стала бы надеяться. К тому же, как я недавно узнала, на Кольцо зарится не только Саурон. За отрядом будет охота, и это ещё хорошо, если он доберётся до Лориена. Элронд непозволительно затянул время. Впрочем, если бы он этого не сделал, я ещё долго не знала бы о Кольце…

Через десять дней Келеборн застал супругу, стоящей у окна и разглядывающую на свет что-то небольшое, что она держала между пальцами и что взблёскивало золотой искоркой.
— Что это у вас, дорогая? — спросил Владыка.
Она обернулась к нему.
— Это кольцо.
— Ка…кое…кольцо?!
— Обыкновенное золотое кольцо. Видите? — она протянула руку. На ладони у неё действительно лежало кольцо — простой золотой ободок без украшений и камней.
— Значит, вы хотите…
— Ещё не знаю. Обстоятельства покажут. Это так, на всякий случай. Через неделю отряд выходит из Имладриса.
— Надо будет предупредить стражу.
— Не надо, — помолчав, сказала Галадриэль.
— Но их убьют!
— Сразу не убьют, а там Арагорн и Гендальф. А так же сын Трандуила. Сумеют объясниться. А если и убьют… — она не договорила, но Келеборн понял. — Впрочем, этого не случится.
— Но почему вы не хотите предупредить стражу?
— Совершенно незачем большому количеству эльфов знать заранее, что скоро нас посетит отряд с важной миссией. Зато когда этот отряд под конвоем поведут к нам… Люди в раздражении так несдержанны на язык… А потом я вышлю кого-нибудь навстречу. Здесь, во дворце, принимать как можно ласковей. Сама доброжелательность и любезность. Пусть расслабятся. Все. Даже Гендальф.
***


— Я же вас предупреждала, что принимать их будем как можно доброжелательнее! А вы из-за своей застарелой неприязни к гномам просто теряете голову!
Галадриэль говорила очень спокойно, почти мягко, но казалось, что сам воздух в комнате искрится и вибрирует от её гнева.
— Но, дорогая!.. Когда я услышал, что эти длиннобородые опять разбудили Балрога…
— А что вам за дело до Балрога?
— То есть как это — что за дело?
— Вы разве собираетесь в Морию с визитом? Нет? А раз нет, то пусть это остаётся заботой тех, кто там обитает постоянно — в настоящее время это, кажется, орки. Вы о них так печётесь? Или… или вы решили мне помешать? — она глянула на мужа в упор.
— Нет, дорогая, и в мыслях не было.
Келеборн давно перестал на это рассчитывать. Он не то, что смирился, но, поразмыслив, решил, что это не самый худший выход. В самом деле, шансов на успех у отряда почти нет. Значит, Кольцо в конце концов захватит Саурон. Хотя в глубине души Келеборн не был до конца уверен, что Саурон — это бОльшее зло, нежели его супруга, заполучившая в руки неограниченную власть.
— Я постараюсь загладить свою оплошность при первой же возможности, — примирительно сказал он.
— У вас не будет такой возможности. С этой минуты мы всячески будем избегать встречаться с нашими гостями.
— Почему? — изумился Келеборн. Ему казалось, что Галадриэль наоборот, должна как можно больше общаться с ними, если хочет достичь своей цели.
— Да потому, что хотя и нет с ними Гендальфа, но среди них есть очень настороженный человек. Я об этом гондорце. Он сам то и дело возвращается мыслями к возможности овладеть Кольцом, поэтому может заподозрить, что слишком большой интерес Владык к гостям вызван не только гостеприимством.
— Ах, да! — вспомнил Келеборн, обрадовавшись возможности увести разговор в сторону. — Я хотел спросить, что такое вы сотворили с ними? В какой-то момент они как-то совершенно потерялись — все. Ну, кроме, может быть, Арагорна и Леголаса.
Мимолётная улыбка скользнула по губам Галадриэль.
— А, это… Ничего особенного. Попыталась проверить — можно ли вывести кого-нибудь из игры. Но им неловко было перед остальными. Это была моя ошибка — соблазнять их, когда они все вместе. Нужно было поодиночке. Теперь уже ничего не поделаешь… Итак, отныне мы с вами проводим всё время здесь. На землю не спускаемся. Надо исключить даже случайную встречу. Я повидаю только Фродо Бэггинса, когда он будет к этому готов.
Келеборн хотел было возразить — не лучше ли застать полурослика врасплох, но тут же понял — в слово «готов» Галадриэль вкладывает совершенно иной смысл.

… Когда отряд отплывал из Лориена, Галадриэль долго стояла на берегу, глядя вслед уплывающим лодкам. Когда они скрылись за поворотом, она взмахнула рукой, и золотистая искорка полетела в воду. Владычица повернулась и медленно пошла в сторону дворцового меллорна.
— У вас… не вышло, дорогая? — осторожно спросил Келеборн, когда они поднялись в покои.
Галадриэль повернулась и глянула на него потемневшими глазами.
— Он предложил мне его сам! — сказала она глухим, как будто ушедшим внутрь её существа, голосом.
— Сам? — изумился Келеборн, чувствуя, как холодная волна подбирается к сердцу. Значит, свершилось… — Вы… покажете мне его?
На миг во взгляде Галадриэль отразилось непонимание.
— Показать… что? А, вы не поняли. Оно осталось у полурослика.
— Вы не взяли его?!
— Конечно, — сказала она удивительно просто. — Как я могла его взять! Пусть всё идёт, как идёт. Лучше я действительно уплыву в Валинор…
— А если у них ничего не выйдет?
— О! — глаза Галадриэль засветились. — Тогда будет война! Но лучше война — пусть даже самая безнадёжная, лучше я паду в этой битве, чем до конца дней этого Мира знать, что Кольцо — то самое! Великое! Единственное! — попало ко мне по милости какого-то полурослика! Что он просто так вот взял и отдал его!
Да, это было похоже на правду. Это вполне соответствовало её характеру. Но до самого окончания Войны Кольца душу Келеборна терзали сомнения.

[Golondrina]

Неосуществленное намерение

Ну, с почином! Давно пора было добро в дом перетащить

Как же славно перечитать давно знакомые, но милые сердцу работы. К тому же, я с фикбуком никак не связана, а здесь хоть заслуженный лайк поставлю и доброе слово автору скажу. Пропущенная сцена из книги и диалоги Галадриэль с супругом прекрасно иллюстрируют их канонные образы - вероятно так всё и было. И ведь вот он, уникальный шанс на реализацию давних и казалось уже забытых властных амбиций  - но только не для горделивой внучки Финвэ, не такой ценой, не милостью низшего существа.

Несите все! А я буду вас хвалить, потому что Творческий Союз вместе и по отдельности - мои любимые авторы!

[Ursa Maior]

Спасибо, конечно, но авансом  нас хвалить не надо, мы объективность предпочитаем. 
Самое интересное в этом фанфике то, что написан он в те времена, когда я еще и слова этого толком не знала. И видела я в этом не рассказ, а просо свою фантазию на тему.

[Эстелин]

Неосуществленное намерение

Ну, предложил Фродинька сам это свое колечко. Однако не потому, что  решил совершить какую-то "милость", а исключительно от страха. От здорового, между прочим, страха. Оценил свои возможности выжить и чего-то добиться в мире, прошагав столько километров по ненаселенке и повидав опасности.
Неужели Галадриэль так засиделась в своем Лориэне, что для нее уже даже такая мелочь имеет значение и рушит настроение?
Ладно: желание хватить норадреналина в битве с Сауроном, вспомнить молодость буйную и страстную. Но даже согласна плыть в валинорский вольер, если добьется цели не искусством и хитростью, а просто получит желаемое в силу условий?

[Ursa Maior]

Неужели Галадриэль так засиделась в своем Лориэне, что для нее уже даже такая мелочь имеет значение и рушит настроение?
Ладно: желание хватить норадреналина в битве с Сауроном, вспомнить молодость буйную и страстную. Но даже согласна плыть в валинорский вольер, если добьется цели не искусством и хитростью, а просто получит желаемое в силу условий?

Да нет, Лориен не при чем. Тут все проще: она представила, как всю оставшуюся жизнь ее будет грызть мысль, что победа (если бы ей удалось победить) не целиком ее собственная, ее (победу) приподнес на блюдечке какой-то полурослик. Ее бы отравило это понимание, всю радость отняло. Ей не нужна победа любой ценой.
Во всяком случае, я тогда ее такой видела.

[BTV]

Ну, раз решили, то и начнем.

Отличное начало! Работу, конечно, читала ранее, но помнила только то, чем все кончилось. А тут образ Галадриэль заслуживает внимания.

— О! — глаза Галадриэль засветились. — Тогда будет война! Но лучше война — пусть даже самая безнадёжная, лучше я паду в этой битве, чем до конца дней этого Мира знать, что Кольцо — то самое! Великое! Единственное! — попало ко мне по милости какого-то полурослика! Что он просто так вот взял и отдал его!

Даа, вот такая могла идти с Финголфином по льдам, такая могла загореться речами Феанора. Правда, трудно представить ее такую благостно живущую на Тол Эрессэа.

[Ursa Maior]

Даа, вот такая могла идти с Финголфином по льдам, такая могла загореться речами Феанора. Правда, трудно представить ее такую благостно живущую на Тол Эрессэа.

Да, тогда я ее так видела.

[Krakodil]

А я сгребу свое старое стихоплетство в один пост.

Пластилиновый Тингол

***

Поведали нам сказки,
А может быть, легенды,
А может, Сильмариллион
Рассказ из давних пор,
Как на собранье нолдор,
А может быть, на празднике,
А может быть, на форуме
Случился разговор.

«Послушайте, пришельцы,
А может быть, туристы,
А может, гастарбайтеры,
Явились вы в мой дом.
Я Элу Тингол славный,
Король Белерианда,
Владыка Дориата,
Слыхали о таком?

Я видел свет Амана,
А может, Мордехая,
А может, Артаксеркса
И был знаком с Эсфирь,
При встрече „ку“ два раза
За то передо мною,
А „ку“ три раза лучше,
А лучше все четыре.

Я мудростью отмечен,
Жена моя из айнур,
И всех на свете краше
Дочь наша Лютиэн.
Поэтому вопросы,
Кому и где селиться,
Здесь только я решаю,
И то не каждый день».

Но дело в том, что нолдор
И так не промах парни,
А самый ихний вредный
Зовется Карантир,
Когда берет он слово,
То оппоненту плохо.
Того, кто нам не верит,
Сейчас мы убедим:

«Послушай, Элу Тингол,
Сиятельный микадо,
Команчей предводитель,
Да хоть Наполеон!
Не только свет Амана,
Мы знаем тьму Ангбанда,
А кто-то среди наших
С полярным льдом знаком.

Мы от врага не скрылись
За горы и за море,
За юбкою супруги
Мы храбро не сидим,
Чужого нам не надо,
Но и начальства тоже,
Поэтому селиться
Мы будем где хотим.

Не разевай роток свой,
Куда достать не можешь —
Бывает очень вредно
Раскатанной губе.
Будь счастлив, что не орки,
Не балроги и Моргот,
И не его драконы
Соседями тебе».

Такую речь услыша,
Разгневался владыка —
Давно известно: правда
Всего сильнее бьет —
Пообещал проклятье
Им наложить на коврик,
Придете, мол, проситься
Ко мне в голодный год.

Волшебным загражденьем,
А может быть, забором,
Или стеной китайской
Обнес он Менегрот,
Заколотил ворота
И форточки задраил,
В своих лесных пещерах
Сидит, как старый крот.

Не хочет нолдор видеть,
Не хочет слышать тоже,
И даже спать не хочет,
Чтоб не встречать во сне,
Всё ждет, когда же нолдор
Заплачут на пороге
И что-нибудь попросят,
А нолдор нет как нет.

А мир о том не знает,
А может, и не помнит,
А может, вовсе пофиг
На этот Дориат.
Туда никто не ходит,
И на коне не ездит,
Забыли все дорогу
И вспомнить не спешат.

И к Лютиэн прекрасной
Всё женихов не видно,
И сватов с предложеньем
Никто не хочет слать.
Хоть повезло, нашелся
Какой-то смертный Берен,
А то пришлось бы дочку
За орка отдавать.

Мораль у этой сказки,
А может, анекдота,
Поймет не только взрослый,
Но даже юный шкет:
Не пыжьтесь и не чваньтесь,
Не надувайте щеки,
Не гните пальцы веером,
Коль оснований нет.

Готмог и фонтаны Гондолина

***

Приказом Готмога к начальству
Позвали в неурочный час.
Моргот глядит суровым взглядом,
Смутился балрог и угас.

«Тут на тебя пришла телега:
Когда ты ездил в Гондолин,
Ты там напился и публично
Ты сквернословил, сукин сын!

После чего полез ты в драку
С Эктелионом с пьяных глаз
И он тебя в фонтан закинул,
А надо было в унитаз».

«Да эльфы, как обычно, брешут!
Я даже капли в рот не брал,
Я при параде и с букетом
С эльфийкой тамошней гулял.

И эльфов пальцем я не трогал,
Эктелион близко не стоял,
И не кидал меня в фонтан он,
Наоборот, он доставал».

«Так ты фонтан не отрицаешь?
Ты опозорил весь Ангбанд!
За это после трибунала
Из генералов будь сержант!»

«Я не хотел позорить Ангбанд!
Силен был нежных чувств накал.
Все дело в бабах, мой начальник,
Хоть раз любой от них страдал.

Эльфийка громко так сказала,
Когда пришли мы на бульвар:
«А что, слабо́, небось, купаться
В фонтане этом, Вальдемар?»

«Тебе какое было дело
До слов всех этих басурман?
Она сказала Вальдемару —
Пусть Вальдемар бы лез в фонтан!»

Совсем поник главою Готмог
И еле слышно прошептал:
«Боялся я сказать ей правду,
Себя при ней так называл».

Да, вот так зарождался образ Готмога.

На день рожденья Сарумана

(между прочим, уже скоро)

***

От постиженья тайн и истин мирозданья
Сурово Саруман оторван был,
Когда в ворота Изенгарда свои сани
Маг Бурый с шумным гиканьем вкатил.

Надменно держит речь хозяин, званьем старший:
— Я бросил книги по твоей вине,
Так с чем пожаловал сюда, знаток букашек?
Какое дело у тебя ко мне?

— С твоих наук вид у тебя совсем уставший, —
Гость редкий, не смущаясь, говорит, —
Тебя ведь в Росгобель ко мне век не затащишь,
Вот и решил я сам к тебе зайти.

Ты за своими очень мудрыми трудами
Без перерыва сколько лет прожил!
Но надо же и отдыхать порой мозгами,
Ведь день рожденья у тебя, забыл?

Конечно, всех к столу, долой пока занятья,
По гостю у хозяина и честь:
— Ведь ты впервые здесь гостишь, что показать я
Тебе могу? Что хочешь осмотреть?

— Я знаю, что диковин у тебя немало,
Но все ж начнем, если не против ты,
С макушки Ортханка — давно уже мечтал я
Взглянуть на мир с полета высоты.

На западе в закатных красках небо гасло,
С востока звезды первые зажглись,
Два умудренных жизнью мага седовласа
На башне разговоров вязь плели

О том, что Саурон опять темнит в Мордоре,
Что Гэндальф все такой же баламут,
Что Фангорн, как всегда, нуждается в надзоре —
Рук не хватает бдеть и там, и тут.

Что нынче замышляют дальний Рун и Харад —
У них там вечно все не по-людски…
Куда-то в те края ушли и Алатар с Палландо —
Хоть бы письмо прислали, синяки!

И Саруман уже охотно соглашался,
Что в Изенгарде плохо без цветов,
И краткий курс по садоводству с мастер-классом
Просил прочесть для орков и волков.

И под главы Совета Мудрых строгим взглядом
Маг Бурый сокрушенно признавал,
Что в миссии, с которой послан был когда-то,
Он, скажем откровенно, сплоховал.

И что вернувшись в Росгобель, он непременно
Начнет очистку леса от тенет,
А после и за пауков самих возьмется —
От вида леса стыд давно берет.

И разговоры вдаль и вширь текли неспешно…
Легко б заметил всякий, кто смотрел,
Что Радагаст намного стал белей, чем прежде,
А Саруман заметно побурел.

О затемнении Валинора

(онегинская строфа в двух местах нарушена)

***

Был в Валиноре дивный праздник,
Его устроил Манвэ сам,
Такого торжества ни разу
Еще не видывали там.
Прекрасно музыка играла,
Чудесно Несса танцевала.
Ничто не предвещало бед…
Исчез в разгар веселья свет.
Никто не мог понять, в чем дело.
В чьих силах Древа погасить?!
Никак того не может быть!
Но тьма все краски мира съела,
Прервались смех и пенье вдруг,
Была где радость, стал испуг.

Уж не видны на небе звезды,
Всё затопила чернота.
Ах, Манвэ понял слишком поздно,
Чьих происков тут результат!
Все валар в Круг Судеб собрались
В тенях тоски, во мгле печали.
Злорадно Мелькор хохотал:
«Деревья ваши я шатал!
Я вас имел в виду, ребята!
За унижение мое
Я ваши пни проткнул копьем,
Настигла вас за все расплата!
Как жаль сейчас, мои друзья,
Что ваших рож не вижу я!»

«Довольно прыгать от злорадства, —
Оборвала Унголиант. —
Погоню пустят следом сразу.
Вдруг не поможет мой туман?
Хоть я наслала много мрака,
Но коль догонят, будет драка.
Не соглашалась драться я!
Воюй, коль хочешь, без меня».
«Да полно трусить, паучиха!
Обычай валар мне знаком:
Никто не кинется бегом,
От них не скоро ждать нам лиха.
Прежде чем нас с тобой ловить,
Им надо всласть поговорить.

Назначат валар совещанье —
Ведь надо обсудить вопрос! —
И первой выступит в собранье,
Конечно, Королева Звезд.
Расскажет в красочных картинках,
Что видела с Таникветиля,
Как мир весь поглотила тьма —
А мы пришли уж в Араман.
Потом разбулькается Ульмо,
Мол, не послушали его,
Из Средиземья всякий сброд
В Аман переселив бездумно,
Кого попало в дом тащить —
Себя им следует винить.

Ответит Аулэ на это,
Что ведь не мог же в той глуши
Он эльфов оставлять без света,
Себя учеников лишив.
Тут гневом закипит Йаванна,
Супруга назовет болваном,
Мол, клином свет, прелюбодей,
На мерзкой кузнице твоей.
Мол, сделал семь детей внебрачных,
Жену ославил круглой дурой…
Гляди-ка, мы уж в Ойомурэ,
Туманы здесь и вправду мрачны.
А тот супружеский разброд
Ниенна час спустя уймет.

Она под серым покрывалом
Всегда готова слезы лить,
Вся вечно в скорби и печали,
И плачем жалобным своим
Заткнет любого во Вселенной.
Но кто заткнет саму Ниенну?
Тут кулаком в стол грохнет Тулкас:
«От говорильни только скука!
Чем языком махать впустую,
Давайте Мелькора побьем,
Ведь ясно всем, что дело в нем».
Чего и ждать от обалдуя?!
Вечно хохочущей дубине
Давно пора в больницу к Ирмо.

Вайрэ вскричит ему: «доколе?!»,
Велит регламент соблюдать —
Ей по итогам протокола
Все это в гобеленах ткать.
А перед нами Хэлкараксэ,
Смертельного мороза царство.
Весь этот жуткий хаос льдин
Когда-то сделал я один.
Смотри, чтобы не вышло худо, —
Весьма коварен тонкий лед,
И если в воду кто уйдет,
То лично я спасать не буду».
Намек любой бы распознал,
Да Мелькор дум и не скрывал.

«Все остальные для приличья, —
Продолжил Мелькор свой рассказ, —
Немножко выступят публично,
Еще потратят даром час:
Не смыслят двое костоправов
Ни в чем, кроме своей отравы,
А Вана с Нессой две блондинки,
Ум короток, а волос длинный.
Наш Манвэ, сидя истуканом,
От Эру знака будет ждать
И думать, что опять соврать,
И лишь потом вердикт свой Намо
Объявит: «Мелькор виноват».
Оригинально, как всегда.

Всплакнет еще разок Ниенна,
О снисхождении прося…
Старушка, мы уж в Средиземье!
Удрали мы от всех и вся!
Здесь все привычно и знакомо.
Как я соскучился по дому!»
Но паучихе чужды были
Порывы томной ностальгии:
«Урчит в кишках от этих басен!
Мне дела нет до прежних дней.
Давай мне долю поскорей,
И разойдемся восвояси.
Я голодна». Глаза ее
Горели алчущим огнем.

«Фу, приземленная скотина! —
Скривился Мелькор ей в ответ. —
Сплошной зов брюха примитивный,
Иного интереса нет.
Что ж, справедливость — мой обычай».
Из короба со всей добычей
Мелькор немедленно извлек
Предмет, похожий на венок:
Видом как будто весь из злата,
Зубцы в каменьях дорогих
(Немало там сверкало их)
И разукрашены богато,
Смарагд, рубин, эмаль, топаз —
Ну словом, наивысший класс.

Чуть не ослепла паучиха
При виде этаких красот
И дивное изделье лихо
Закинула в голодный рот,
Чтоб тут же в злобе прохрипеть:
«Что, черносердый, дал ты мне?!»
Смех Мелькора сотряс округу:
«Ведь ты просила есть, подруга!
Нет, ничего не пожалею
Я для здоровья твоего,
От сердца оторвать кусок
И то готов я, не робея.
Чтоб голод успокоить твой,
Тебе обед отдал я свой.

Не хлопай на меня глазами,
Бывают промахи у всех.
Я думал, эльфы разбежались,
Взломал кубышку… Как на грех
Тут валар в дом приносят Финвэ!
С ним драться было не с руки мне,
Я сцапать главное успел
И тягу дал, покуда цел,
И через кухню удирая,
С досады прихватил пирог.
Не знаю, кто его испек,
И для кого, тоже не знаю.
Миндаль, изюм, глазурь, цукат —
Я сам такое съесть бы рад!

Нет, тут в меня не бросишь камень —
Что пожелала ты, я дал,
Притом обеими руками,
Как в договоре обещал.
И хватит! Больше не получишь».
Под нос ей Мелькор сунул кукиш.
Неотделим от зла обман!
Раздулась тьмой Унголиант,
Собой полнеба закрывая,
Плохи Отступника дела —
Удавкой горло оплела
Тенет паучьих сеть тугая.
Те, кто встают на темный путь,
Друг друга рады обмануть.

Тянулись лапы к сильмариллам,
Прорехи коготь рвал в броне.
«Не по себе ты кус схватила!
Эй, балроги мои, ко мне!»
И тотчас из ворот Ангбанда,
Послушны Мелькора командам,
Явились демоны огня,
Бичи их, пламенем горя,
Секли мерзавку так и эдак.
Укрыться норовя за тьмой,
Вертелась тварь от них юлой,
Бежала прочь, не взвидя света.
Исчезла в сумраке теней,
И больше не слыхать о ней.

А Мелькор в черном ликованье
Решил, что преуспел во всем,
В корону сильмариллы вправил
Назвался мира королем.
Трехглавый пик Тангородрима
В небо вознес неизмеримый,
Собрал прислужников войска,
Чтоб воцариться на века…
Не так все было в Валиноре,
Как злобный Мелькор клеветал.
Ульмо коллег не обвинял,
С женою Аулэ не спорил.
Ниенна плакала как надо,
Ей Варда помогала взглядом.

Йаванна Древа не лечила
Не оттого, что было лень,
А оттого, что сильмариллы
Злой Феанор не выдал ей.
Манвэ сидел как изваянье
Не в нерешительности вялой,
А мыслями скитался он
С начала до конца времен.
Лупил впустую воздух Тулкас
Не потому, что он болван,
А потому что злой туман
Скрывал и вид, и цвет, и звуки.
Пробегав без толку во тьме,
Вернулся Оромэ ни с чем.

Но больше всех ругался Намо,
Когда пришел к себе домой:
Над мрачными дверями прямо
Врага Всеобщего рукой
Названье «Мандос» написалось,
Но буква «о» там так сияла
(А ударение над ней
Светилось и еще сильней),
Что всякий, лишь завидя это,
Не в силах был уже никак
Ни звать сей дом на прежний лад,
Ни слушать Намо с пиететом.
От века искажало Зло
Все, до чего достать могло.

Исправим Сильмариллион!

(ну, это прям программное)

***

Вся книга «Сильмариллион» сплошное море бед —
Там слезы, кровь, страдания, а счастья вовсе нет,

Читатели в рыданиях, депрессией больны…
Не плачьте! Есть фикрайтеры, исправят всё они,

Стуча перстами в клавиши, себе девизом взяв
Волшебное заклятие «Профессор был неправ!»

Вот поиски Маэдроса, и Фингон уж в пути,
Ножовку по металлу вместо арфы прихватив.

За беглою супружницей не скачет Эол вслед,
Сказав: «Арэдель с возу и одной проблемы нет».

Наставлен светлой Мелиан, меняет Тингол цель,
За веном к филистимлянам шлет Берена теперь.

Особым повелением старик Илуватар
Вернул в мир Андрет мудрую и к эльфам приписал.

Пес Хуан на хозяина не кинулся в лесу,
А молвил: «в сто раз лучшую найдем тебе красу».

Пред самой свадьбой Турина в Бретиль дракон пришел
И объяснил, что в брак с сестрой вступать нехорошо.

Перевоспитан Финродом, в Ангбанде Саурон
Наводит сон на Моргота и камни тащит вон.

В разгар событий Ульдора хватает вдруг кондрат —
И не бывать предательству. Виктория! Виват!

В пучину Эльвинг незачем, никто не точит нож,
Ведь Элронд подозрительно на Маглора похож.

И Идриль вот к Маэглину выходит на балкон…
Кому нужны трагедии, пускай идет в канон!

Страдания Эарендила

***

     
Я плавал, океаны меря,
На чужедальней стороне,
Но вдруг законная мегера
Свалилась на руки ко мне.

И говорила, горько плача,
Как без меня пришлось страдать,
Какая дома незадача,
Что даже в сказке не сказать.

Что к слабой ей соседи злые
Пришли огромною толпой,
Вернуть сказали сильмарилл им,
Алмаз семейный дорогой,

С деревьев яблоки сожрали,
Хоть на дворе была весна,
И в городской фонтан плевали,
Кабы фонтан стоял у нас.

Пропали деток наших двое,
Она сама, схватив алмаз,
С крутой скалы скакнула в море
И Ульмо кознями спаслась.

Она ни разу не ехидна,
А просто жизнь сложилась так.
Теперь за деток ей обидно,
Ведь дело ихнее табак.

Детишкам пять годков от роду,
Не защитит теперь их мать,
Соседи взяли в оборот их,
Плохому будут научать.

Катились градом слезы ейны,
А у меня возник вопрос:
Ведь я семь лет уж дома не был,
Какой же аист их принес?!

Супруга слезы вытирает
И словесами в склад и в лад:
Жену надолго так бросая,
Во всем я сам и виноват.

Она ко всем делам искусна,
И к обороне, и к труду,
А сам я извращенец гнусный,
И даже птиц в постель кладу.

А если и пришлось некстати
Разок ей заплутать в страстях,
Не удовольствий то заради,
А в политических целя́х.

Я пригорюнился в кручине,
Пришли сомнения уму:
Нельзя ж топить жену в пучине —
Другую где я тут возьму?

Я на развод подал бы сразу,
С вещами выставив за дверь,
Но я ж люблю ее, заразу,
Куда ж деваться мне теперь?

Гляжу на море я на сине,
Качает мой корабль волна…
А может, взять да все простить ей,
Не виноватая она?

Переложил я руль направо
И повернул на Валинор —
Там все печали забывают,
И я забуду свой позор.

А это уже не по канону

Тукан и Капибара

(басня с правильной моралью)

***

Тукану как-то бог послал кусочек перца —
Недаром прозвище тукана «перцеяд».
Решив попировать на радость
Своему туканью сердцу,
Тукан забрался на гевею, очень рад.

Но призадумался о способе и мере
И с перца в клюве взгляда не сводил.
Меж тем по сельве пробегала
Капибара, нос по ветру,
И перца пряный дух ее остановил.

Так ярко спелый плод в туканьем клюве рдеет,
Так в рот и просится, фантазию дразня…
«О дивный птиц лесов! — сказала
Капибара с умиленьем. —
Сколь долгий путь я шла, чтоб лицезреть тебя!

Слух о красе твоей правдив и велегласен!
И клюв, и хвост, и перья выше всех похвал!
Спой, я молю! Будь голос твой хоть
Вполовину так прекрасен,
И титул „Господина трав“ тебе б принадлежал!»

От перспектив таких Тукану дух схватило,
Вскружилась от похвал туканья голова,
И клюв разинув ради пенья,
Тут же перец обронил он
В ответ на Капибары льстивые слова.

Она ж, хитра, схватила на лету добычу,
Но лесть ее и ей самой пошла не впрок:
Тотчас к воде она бежала
Со всех ног, визжа и хныча,
И не торжествовал — наказан был порок.

Чтобы хоть чуть унять внутри пожар ужасный,
Ей пить пришлось едва ль не водоем.
Ведь перца остроту вкушать лишь
Птицам неба безопасно,
Зверям земным он пасти будто жжет огнем.

И вот, читатель, такова мораль сей басни,
Ее наглядно я тебе преподнесу:
Всем лесть гнусна, вредна, и часто
Многажды она опасней
Не внемлющему ей, но самому льстецу.

А это опять по канону, и уже всерьез

Сказ о деяньях былых...

***

     
Начать ли нам сказ о деяньях былых
Героев, пришедших с Заката,
Как двое оставшихся из семерых
Заветные камни искали добыть,
Клялись о которых когда-то.

Как слали они с предложеньем гонца,
Уж зная, что миром не сладить:
«Эонвэ, верни нам каменья отца,
Известно: у вора ты взял из венца
Те камни, что наши по праву».

Таков от Эонвэ суровый ответ:
«Безжалостны были деянья,
К которым привел ваш жестокий обет,
И права на камни давно у вас нет,
И так повелю ныне вам я:

Оставьте упорство, вернитесь туда,
Где был тот в начале свет явлен,
Которым сияет в камнях благодать,
Пусть Высший Король судит ваши дела,
Ему одному сдам я камни».

Продолжить ли сказ нам своим чередом,
Как тяжко задумались братья?
Легко говорить «за своим мы пойдем,
Хотя б против мира стояли вдвоем» —
Поди-ка решись постоять так.

Один говорил: «Брат, мы сдаться должны,
Явиться на суд там, за морем.
Как знать, может, будем и мы прощены,
И будут забыты там наши вины,
И камни вернутся к нам вскоре».

Другой отвечал: «Брат, ты знаешь и сам,
Чего стоит милость тех судей.
Не ради прощенья нас нудят туда,
Нам наших камней не видать никогда,
А Клятва над нами пребудет».

И первый сказал: «Может статься, они
Верховною властью своею
Обет, что их именем мы принесли,
Сумеют по воле в ничто обратить,
Обратно разделать сумеют».

Другой же: «Бессильны здесь их имена,
Способен лишь только Единый
Избавить от Клятвы, что нами дана.
И Вечная будет уделом нам Тьма,
Мы слуха его не достигнем».

«Но если, — так первый ему возражал, —
Никак нам той Тьмы не избегнуть,
Отступимся — и совершим меньше зла,
Чем сделали бы, Клятву нашу сдержав,
Давай же положим предел ей».

И молвил другой: «Все исчезло, как дым,
Утоплены земли и страны,
Погибли бесследно все наши труды,
И братьев могилы под толщей воды,
И всех, кто сражался с Ангбандом.

Хоть в битвах веками кровь наша лилась,
Но нет для нас доли в победе,
Одна только Клятва осталась у нас,
И коль даже в ней мы сдадимся сейчас,
Зачем же и жили на свете?»

Согласью меж братьями быть не впервой,
И держат совет они стройно.
Сказать ли, как скрыты ночной темнотой,
Вдвоем, никого не желая с собой,
Вошли братья в лагерь Эонвэ?

Но что ж не в руке у Эонвэ лежа,
Заветные камни хранятся?
Невмочь, видно, камни Эонвэ держать —
В отдельном шатре, и вокруг сторожа,
Да с братьями им ли тягаться?

Вдвоем против мира — хватило бы сил —
Сквозь лагерь, дремоту стряхнувший,
Напрасна погоня, и след их простыл.
Божился Эонвэ, что сам отпустил —
Про то кому любо, тот слушай,

А нам на вранье тратить речь недосуг.
Поведать осталось немного:
Два камня заветных — и братья сам-друг,
Теперь уж не выпустят Клятву из рук
На этой последней дороге.

Не мнили камнями устроить все в лад,
И в жизни не стало потребы.
Не руки, сгорели их души дотла,
И мертвая пала на сердце зола —
Строптивым нет места под небом.

И бездна, подземного жара полна,
Огнем, никому не покорным,
С одним одного в глубь свою позвала,
С другим и другим что же стало, узнай
У моря, холодного моря.

[BTV]

А я сгребу свое старое стихоплетство в один пост.

Последнее, конечно, душу рвет на части. Особенно про могилы братьев и про долю в победе.

А программное-это прямо предполагаемые сюжеты записаны? Потому что часть узнаю, читала, а часть нет.

[Krakodil]

Последнее, конечно, душу рвет на части. Особенно про могилы братьев и про долю в победе.

Спасибо! Кракодил старался, три дня сочинял.

А программное-это прямо предполагаемые сюжеты записаны? Потому что часть узнаю, читала, а часть нет.

Не, это общее направление, девиз нашего фанфикописательства: кому нужны трагедии, пускай идет в канон!

[Krakodil]

* с умилением* А это был первый фанфик творческого союза... Ну, для #моего_первого_фанфика очень даже неплохо.

Намо не дано предугадать...

***

На вершине одинокой скалы на краю холодных нагорий Арамана мрачная черная фигура вещает притихшим нолдор мрачные слова Пророчества Мандоса…

Черная фигура: «ибо хоть Эру указал вам не умирать в Эа, и никакая болезнь не может напасть на вас, все же убитыми вы можете быть, и убитыми вы будете: оружием, и мучением, и горем; (вздымая руки, многозначительным, хотя уже слегка охрипшим голосом) и ваши бездомные духи придут потом в Мандос».

В ораторскую паузу вклинивается голос Феанора.

Феанор: вот именно!
Черная фигура, сбиваясь с пафосного тона: что это значит? Что ты этим хочешь сказать?
Феанор: я ничего не хочу. Я уже сказал. Мы в самом деле придем, рано или поздно. (многозначительно) К Намо. Вот все, сколько нас есть. Мало не покажется.

Черная фигура, поперхнувшись, окидывает взглядом толпу нолдор. Фигуре делается нехорошо. Спохватившись, фигура вспоминает о своих обязанностях и снова обращается к тексту, однако, чувствуя, что угрозы там какие-то не очень угрозные, продолжает уже совсем не пафосно, бубнящей скороговоркой.

Черная фигура: «там долго будете вы пребывать и тосковать по вашим телам, и находить мало жалости, хоть все, кого вы убили, умоляли бы за вас. И те, кто выдержат в Средиземье и не придут в Мандос, станут усталыми от мира, как от великой ноши, и будут лишаться сил, и станут как тени»…
Феанор: сказали бы коротко «чтоб вам всем пусто было».
Черная фигура, окончательно сбившись, чуть не плачущим голосом: Феанаро! Ты можешь не пререкаться, хотя бы когда тебя проклинают?!
Феанор: проклинай короче! А то ноги уже замерзли тут стоять.
Черная фигура: думаешь, у меня не замерзли, что ли? Пока вас дождался, чуть не околел.
Феанор: тогда будем считать, что ты закончил. Мы всё поняли, ты свободен. Привет Намо.
Черная фигура выпаливает остаток речи в пулеметном темпе: …«тени печали перед более молодой расой, что придет потом. Валар сказали»… Феанаро, не в службу, а в дружбу, скажи уже что-нибудь соответствующее, ну пожалуйста. Не могу же я твои комментарии в отчет писать!
Феанор: соответствующее — это какое?
Черная фигура: ну… внушительное, торжественное, пафосное. Для мифов, легенд и гобеленов Вайрэ, короче.
Феанор: тогда слушай. (к нолдор) После того, как валар прошляпили Мелькора и все его замыслы, мы не очень будем верить их предсказаниям. Провидцы из них, как из меня Ниенна. Мы не шутили, когда давали клятву, и мы ее сдержим! Нас пугали, что мы будем жить в тени Смерти, но это лучше, чем жить тенью жизни! Мы пойдем вперед, и дела наши будут воспеты в песнях, и память о них будет жива до последних дней Арды!

Феанор вскидывает над головой руку, сжатую в кулак. Одобрительный рев тысяч глоток служит ему ответом, тысячи рук отвечают подобным жестом.
Феанор поворачивается и гордо удаляется. Нолдор следуют за ним. Фигура на скале неотрывно смотрит им вслед.

***

Намо, выслушав доклад вернувшегося посланника, хватаясь за голову: что же я наделал?! (убегает на Таникветиль)

Намо, Манвэ: слушай, ты с Самим вроде на связи? Упроси его, уломай — пусть ВОТ ЭТИХ убить будет очень трудно! Пусть их ничто не берет — ну разве что голову отрубить!
Манвэ, про себя, задумчиво: не признаваться же, что Сам давно и прочно на них забил. (вслух) Я попробую, но результат не гарантирую. Зайди на недельке.

Пока Манвэ колеблется, Финголфин со своими прокладывает дорогу через льды. Намо чуть не хватает кондратий. Он представляет, как они найдут сгоревшие корабли, решат, что это почему-то сделал Феанор (сам же и внушил им насчёт предательства и прочей ерунды), и теперь ещё пойдут разборки между этими и теми. А если, уже будучи в Мандосе, они объяснятся и поймут, чья собака тут порылась — вот тут настанет окончательный конец.
У Намо остается только один выход. Темной-темной ночью (благо она теперь постоянно темная-темная) Намо стучится в Ангбанд.

Мелькор: кого я вижу! Ты мне, типа, отважился повестку принести?
Намо: какую нафиг повестку? Не до повесток мне.
Мелькор: тогда не понял.
Намо, пытаясь сохранить баланс между Очень Важным Видом и ролью просителя: нет, ты не думай, я на твою сторону не собираюсь.
Мелькор: а жаль. Не то чтобы ты был мне нужен, но это бы смотрелось. Зачем тогда, прости мой валарин, ты приперся?
Намо: в Средиземье высадились нолдор.
Мелькор, перебивая: тоже мне новости.
Намо, продолжая: это не мы! Мамой клянусь, мы на пупе извертелись, чтоб их сюда не пустить. Уговаривали, грозили, не дали средств передвижения, я их даже проклял напоследок…
Мелькор: короче, гробокопатель!
Намо: ты не мог бы убивать их как-нибудь помедленнее?
Мелькор, намереваясь уронить челюсть на пол: и ты не собираешься переходить на мою сторону?! Да ты уже там!! То есть, тут.
Намо, путаясь в словах, торопливо: да нет же! Ты не так понял. Не в смысле убивать медленно, а… ну… как бы это… Не торопись с убиванием вообще. Ну что тебе до них? Пусть живут. Им и так будет плохо, без тебя.
Мелькор, рассматривая его с возрастающим любопытством: а я и не знал, что ты извращенец. Не замечал как-то. Или это тебя жизнь в Валиноре так поломала?
Намо, несколько оскорбленно: с чего ты называешь меня извращенцем?!
Мелькор: а кто же ты? Вот я — нормальное Зло. Я могу своих врагов и пытать, и мучить, но так врагов же. А ты тех нолдор несчастных сперва проклял, теперь тебе надо, чтоб они помучались. Это у валар так принято любить? Тогда я счастлив, что вы меня ненавидите.
Намо, оторопело: а при чем тут любовь?
Мелькор: так вы же, помнится, этих Детей Эру возлюбили чуть ли не до поросячьего визга.
Намо, ошалело глядя на него, а потом что-то вспоминая: а… Ну… Это всё наши валиэр умилялись! И еще Аулэ — учил их всему, как дурак. Вот и выучил на свою шею. И на мою, главным образом.
Мелькор: а ты тут с какого бока?
Намо: ты еще спрашиваешь! Не учил бы — не было бы этих поганых сильмариллов, из-за которых все с ума посходили. И ты в том числе
Мелькор, лениво: да мне они нафиг не нужны. Я их спер, только чтобы вам подгадить.
Намо: и пришил при этом папашу Феанора! Тот и так был не подарок, а теперь взбесился совершенно. Мало того, что папаша у меня в чертогах во всеуслышание куплеты про валар поет — какие они сволочи. Талант поэтический прорезался! Так сынок не нашел ничего лучше, как учинить резню с телери. И теперь эти телери тоже там. Вместе с погибшими нолдор. Поделили территорию и устраивают набеги друг на друга. А в перерывах телери сочиняют плачи и исполняют их хором. У меня от их песнопений мурашки по спине бегают. А что будет, если сам Феанор с ближайшими соратниками туда явится, и подумать страшно!

Мелькор, который давно уже ржет, держась за живот, при этих словах валится на пол и начинает сучить ногами.

Намо, надувшись: ну давай, ага. Валяй, издевайся, сволочь.
Мелькор, сквозь хохот: ну я представил картину!!
Намо, дождавшись, пока Мелькор проржется: ты все же подумаешь над моим предложением?
Мелькор, приняв донельзя серьезный вид: Намо, не знаю, как тебе и сказать… Может, ты сядешь?
Намо, подозрительно: куда сяду? В смысле, то ты у меня сидел, а теперь пусть я у тебя посижу?
Мелькор: все может быть. Кстати, теперь ты видишь, насколько тебе было легче, когда в твоем заведении сидел только я и еще пара эльфей, случайно пострадавших в средиземской темноте?
Намо, вздыхая: да, золотое было время. Даже с твоими вечными подковырками. Но я у тебя сидеть не буду, даже не мечтай!
Мелькор: не хочешь — не надо, но падать больнее будет. Потому что я сейчас тебе такое скажу, что ты сам ко мне за решетку запросишься.

И без того бледный как смерть Намо бледнеет просто катастрофически.

Намо: что?
Мелькор: подожди, дай тебя неведением помучить.
Намо, чуть оправившись: да ну тебя! Что такого ты можешь мне сказать?
Мелькор: понимаешь, в чем дело… Пока мы с тобой тут общались, мои бравые орки все же подрались с нолдор.
Намо, опять бледнея как смерть: и?
Мелькор, меланхолично: у тебя прибавилось постояльцев.
Намо: и всё?
Мелькор: нет, конечно. Стал бы я беспокоить тебя такой мелочью.
Намо, нервно: перестанешь ты уже тянуть кота за хвост или нет?!
Мелькор: к тебе отправился Феанор.
Намо, пошатнувшись, дрожащим голосом: а… а… а где его тело?
Мелькор: а тебе зачем?
Намо, еле шевеля побелевшими губами: я мог бы попробовать вернуть его дух обратно, пока его не успели провести по отчетности.
Мелькор, торжествующе: фигушки! Тело сгорело до пепла.
Намо: о нет!!

Намо оседает на пол в обмороке.

Полчаса спустя.
Намо, распростертый на кушетке в комнатушке, имитирующей медпункт. Вокруг суетятся два орка со знаками медбратьев на рукавах. По полу разбросаны мокрые полотенца, флаконы от каких-то медикаментов, примитивный электрошокер стоит на столике. В дверь заглядывает Мелькор.

Мелькор: ну что?
Первый медбрат, слегка качая головой: ничего. Без перемен.
Второй медбрат: а вы точно знаете, что он вала?
Мелькор: о чем разговор?!
Второй медбрат: странно!
Мелькор: что?
Второй медбрат, задумчиво: не был бы он вала… я бы сказал…
Мелькор: ну?
Второй медбрат: но поскольку он вала, это не имеет смысла.
Мелькор: а все же?
Второй медбрат, помявшись: я бы сказал, что душа покинула это тело.

Реакция Мелькора неожиданна. Он прыскает, и сперва оркам кажется, что он насмехается над этим предположением. Но Мелькор хохочет все сильнее и сильнее, от смеха его сгибает пополам, он садится на пол и уже не хохочет, а завывает, тыкаясь лбом в согнутые колени.

Первый медбрат: чего это он?
Второй медбрат: ну… Ты же знаешь, он сам из валар. Может, этот когда-то был его другом…
Первый медбрат, набравшись храбрости: эй, шеф!

Мелькор уже рыдает от смеха, отмахивается от них и вытирает глаза рукавом. Тогда первый медбрат берет посудину с водой и выплескивает воду на начальство. Мелькор вскакивает, как ошпаренный.

Мелькор, отряхиваясь: что за…! Вы что, спятили?!
Первый медбрат, слегка отступая: никак нет! Но мне показалось… Что вы… Что с вами не все в порядке!
Мелькор, продолжая отряхиваться и фыркая, как лошадь: всё нормально, парни! Я просто подумал… Я представил… (ломким от очередного приступа смеха голосом), что его душа (тычет пальцем в распростертое тело Намо) отлетела в его собственные чертоги! В ту самую компанию нолдор и телери!
Второй медбрат, показывая на бездыханную телесную оболочку Намо: шеф, а с этим-то что делать?
Мелькор, проржавшись: отставить мероприятия. Я думаю, от потрясения он развоплотился, а прежнее тело позабыл ликвидировать.
Первый медбрат: и куда его теперь?
Мелькор, задумчиво, про себя: да, как же все не вовремя. Приди Намо пораньше или убейся Феанор попозже, такого можно было бы отмочить… (вслух) Законсервировать!
Первый медбрат: в смысле, в банку со спиртом?
Второй медбрат, незаметно толкая в бок первого, тихо: с каким спиртом?! Забыл, что ли?!
Первый медбрат: то есть с формалином, я хотел сказать.
Мелькор: нет. Мне не нужны чучело или мумия. Сохранить тело как оно есть. Если подвернется нужный бестелесный дух, его можно будет вселить сюда.

Первый медбрат выскальзывает из медпункта, второй внимательно осматривает тело на предмет повреждений. При этом незаметно, как ему кажется, снимает с пальца перстень с большим алмазом.

Мелькор, стоя у окна, не оборачиваясь, негромко: верни обратно.
Второй медбрат, сделав простодушное лицо: вы про что, шеф?
Мелькор, не меняя ни позы, ни голоса: кольцо надень обратно на палец… не на свой… Совсем охамели, ничего не стесняетесь.
Второй медбрат, оправдываясь: а чего он в искушение вводит? Прийти сюда с таким брюликом!

Входит первый медбрат в сопровождении одного из майа. Тот, видимо, уже в курсе, потому что немедленно начинает накладывать на тело Заклинание Нетления.

Мелькор, потихоньку, первому медбрату: из них никого не убили?
Первый медбрат: нет, а что?
Мелькор: а то. В следующий раз, если будет заварушка, они тоже будут участвовать, я сейчас приказ подготовлю. И если шлепнут кого, мне доложить мгновенно. Надо же вернуть… хм… вала Мандоса обратно. Пока там (кивает на западное окно) не спохватились. (меряет комнату шагами и продолжает размышлять) Хотя кто из майа справится с ролью Намо? Ладно, если бы это был его блаженный братец Ирмо или хотя бы этот придурок Тулкас. Этих сыграет любой вчера проснувшийся в Куивиэнен комедиант. А с Намо сложнее, намного сложнее… (задумывается). А ведь это идея!..

***

Шесть с половиной веков спустя.
Мрачное жилище Намо. Владыка Мандоса работает в своем кабинете, изучая многочисленные бумаги: прошения об освобождении, приказы об освобождении, жалобы, мольбы, просьбы, анонимки и кляузы.

Намо, глядя на очередной документ: «верни мне тело!!» А сильмариллы тебе не вернуть? (пишет) «Составлено не по форме, рассмотрению не подлежит». (откладывает в сторону, берет следующий) Угу…угу… «терзания страдающей души…», так… «невыразимые муки отчаяния…», главное, каждый считает, что он один такой умный, и никто другой до него не догадался… отказать, естественно… так… «собирался жениться… несчастный случай на охоте…» знаем мы эти несчастные случаи! Наверняка соперник постарался. «Если невозможно выпустить меня, заберите сюда мою невесту». Однако!.. (в задумчивости чешет за ухом) И как он это себе представляет? Я сам её топором зарублю? (вертит бумагу так и этак) А просто отказать как-то… (снова чешет за ухом, потом пишет) «Провести разъяснительную работу и напомнить, что каждый попадает сюда в предначертанное время. Во время беседы проявить должный такт» (подчеркивает).

Кто-то стучит в дверь и открывает ее, не дожидаясь разрешения войти.

Майа-секретарша, из-за двери, кому-то: вы куда?! Прием по личным вопросам в следующем месяце!
Намо, не поднимая головы от бумаг: выйди вон, пока я тебя не проклял. (присмотревшись к вторженцу) А, это ты…
Чей-то дух: да, это я! Верни мне тело, сволочь!!
Намо, откладывая перо и откидываясь на спинку стула: присаживайся.
Чей-то дух: и не подумаю.
Намо: если бы в прошлый раз ты воспользовался моим советом, возможно, ты не оказался бы сейчас в таком положении.

Чей-то дух, неразборчиво и коротко ругнувшись, садится на диванчик для посетителей.

Намо: разве ты не знаешь здешнего устройства? Напиши прошение, подай установленным образом…
Чей-то дух, перебивая: а ты как будто не в курсе, что мне тебе еще и письменно объяснять надо!!
Намо, спокойно: мало ли что я в курсе. Порядок есть порядок, его надо соблюдать, тем более в таком ведомстве, как мое.
Чей-то дух, едва не задохнувшись: твое?! Твое?! Ты это говоришь мне?!
Намо, с прежним спокойствием: да, это я говорю тебе… (машинально водя глазами по следующему документу, далее себе под нос) Вот ведь склочник. Ни одной недели без ябеды!.. угу… угу… «И выразил намерение вступить с владыкой Манвэ в противоестественные отношения…» — и что я должен делать? Дальше Мандоса все равно не зашлешь, а тут даже карцера не предусмотрено… (накладывает резолюцию «не нравится — не слушай»).
Чей-то дух: а ты здесь освоился.
Намо: согласись, это место просто создано для меня.
Чей-то дух: но ты не сможешь заморочить головы всем!!
Намо: ты так считаешь?
Чей-то дух, горячо: разумеется! Ты всегда был чересчур самоуверен. Но нельзя же считать, что кругом тебя одни дураки!
Намо, невозмутимо: разумеется, нельзя. А кто так считает?
Чей-то дух: ты! Ты, в своей невыносимой надменности…
Намо: по-моему, это ты считаешь сейчас дураком меня, явившись сюда со своим требованием. Да и в надменности тебе не откажешь.
Чей-то дух: так ты вернешь мне тело или нет?
Намо: это же был твой подарок.
Чей-то дух: с какой стати я стал бы тебе что-то дарить?!
Намо, подумав: ну, скажем, в знак дружеского расположения. Или в качестве компенсации. Да хоть бы и вовсе «на тебе, Эру, что нам ни к… чему совершенно», я не обижусь. Я согласен и на это.
Чей-то дух, хватая ртом воздух: не… не…
Намо: выпей воды.
Чей-то дух: пошел ты со своей водой, гад! Не хочешь по-хорошему, так я тебя заставлю!
Намо, с умеренным удивлением: каким образом?
Чей-то дух: ты еще меня не знаешь!!

Дух выбегает из кабинета, едва не сорвав дверь с петель и хлопнув ею так, что с потолка сыплется штукатурка.

Намо, возвращаясь к бумагам: как будто я тебя не знаю.

***

Круг Судьбы с четырнадцатью тронами. Все валар в сборе. Варда полна величавого достоинства, Намо сумрачен, Вайрэ прикидывает заранее, стоит ли изображать сборище на гобелене, Оромэ прикидывает заранее, куда бы поехать на охоту. Ниэнна любовно укладывает рядышком с собой стопочку чистых носовых платков, Вана изучает состояние своего маникюра, Йаванна дуется на Аулэ, Аулэ с тоской думает, что по возвращении его ожидает продолжение семейной ссоры, Тулкас сидит, развалясь в кресле, и откровенно зевает, пока нет Манвэ. С появлением Владыки он живо подбирает ноги и принимает более пристойную позу.

Манвэ: сегодня я собрал всех, чтобы рассмотреть один очень необычный вопрос. На рассвете в мои чертоги…
Варда, перебивая: в наши чертоги, дорогой.
Манвэ: в наши чертоги на Таникветиле проник чей-то дух. Его речи, а также тот факт, что он так легко до меня добрался, показались мне настолько интересными, что я созвал вас сюда. (в сторону) Введите!

Двое прислужников-майа вводят в центр Круга Судьбы какого-то неизвестного духа.

Йаванна: и что в нем интересного?
Манвэ: он утверждает, что Намо, наш Намо (жест в сторону сидящего ошую Владыки Мандоса), не тот, за кого себя выдает, а некто иной. А сей дух и есть дух Намо, лишившийся тела.

Изумленный ропот.

Безвестный дух: да, я Намо. Настоящий Намо.
Тулкас, со смехом: вот же придурок! Откуда только такие берутся!
Аулэ: помолчи, а?
Ульмо: Намо, а в самом деле, откуда он взялся?
Намо: прибыл шестьдесят пять лет назад. Шестьсот пятьдесят, если считать в солнечных. Совершенно неизвестно, кто он такой. О себе он не говорит ничего, кроме того, что вы уже слышали, и никто из обитателей Мандоса не может его опознать.

Все пристально рассматривают безвестного духа.

Безвестный дух: Ирмо, мы же братья! Разве ты не узнаешь меня?! Разве ты не помнишь мой голос?!
Ирмо, безвестному духу: да, твой голос очень похож. Настолько, что я чуть было не поверил. Но мой брат вот он здесь передо мной, я вижу его своими собственными глазами.
Оромэ, задумчиво: да, сходство поразительное. Если бы Намо не сидел здесь же, я бы, чего доброго, и впрямь подумал, что это он.
Безвестный дух: потому что я и есть Намо.
Эсте, ласково, указывая на Намо: ну хорошо, а это тогда кто, по-твоему?
Безвестный дух: это Мелькор.

Тулкас ржет. Остальные несколько шокированы.

Эсте, духу, все так же ласково: но этого не может быть. Мелькора давно поймали, судили и отправили в Пустоту за Стены Мира.
Аулэ, перебивая: заковав его в цепи. Я лично заковывал.
Тулкас: а я его вот этими вот руками за шкирятник взял и туда выкинул и дверь за ним закрыл, понял?
Эсте, продолжая: и у Дверей Ночи вечно стоит стража. Мелькора больше нет в нашем мире.
Безвестный дух, упрямо: значит, вы отправили в Пустоту неизвестно кого или вовсе одну бренную телесную оболочку Мелькора, а сам он, вселившись в мое тело, находится здесь.
Ульмо: по-моему, с ним все ясно.
Безвестный дух, в отчаянии: неужели вы не видите, что это Мелькор?! Неужели никто из вас ни разу не замечал никаких перемен?!
Манвэ, про себя: если подумать… С некоторых пор Намо в разговорах со мной постоянно опускает взгляд. Но я думаю, что это от почтения, тем более, что с ним такое бывало и раньше. В любом случае Мелькора я хорошо знаю, он пялился бы мне в глаза со всей наглостью. (вслух) Нет, это прежний Намо.
Вайрэ, про себя: пожалуй, кое в чем он все же немного изменился, но об этом неловко говорить во всеуслышание. К тому же Мелькор не вел бы себя так. (вслух) Если бы это был не мой супруг, а кто-то другой, я бы заметила.
Вана, Нессе, по осанвэ: в последнее время он смотрит на меня как-то… ну я не знаю… как-то по-другому.
Несса, Ване, по осанвэ: да, и на меня тоже поглядывает… мне порой неловко становится.
Вайрэ, подключаясь к осанвэ: если вы еще раз что-то такое подумаете, я на вас обеих так посмотрю! На гобеленах в таком виде изображу — себя не узнаете!

Вана и Несса испуганно замолкают.

Ниэнна, подключаясь к осанвэ: а на меня никто никак не смотрит!

Ниэнна плачет.

Манвэ, духу: видишь, всё совсем не так, как представляется тебе.
Безвестный дух, с горечью: вы все обмануты. Ему и вправду удалось сбить с толку вас всех! А мы удивлялись, что он совратил с пути истинного нолдор. Да вы оказались еще более легковерны!
Варда, духу, рассудительно: допустим, ты Намо, а это Мелькор. Но скажи, как это могло случиться?

Безвестный дух молчит.

Тулкас, теряя терпение: язык проглотил, что ли?
Аулэ, Тулкасу: я же сказал тебе заткнуться.
Тулкас, недовольно: а какого рожна тогда я тут сижу, если мне и рот открыть нельзя?! Для чего меня позвали?!
Манвэ: для кворума.
Тулкас: для кво… чего?
Аулэ: за компанию. А теперь заткнись, пожалуйста.
Безвестный дух, наконец решившись: хорошо, я расскажу вам, как было дело. После ухода нолдор в Средиземье я был в Ангбанде…

Валар едва могут дослушать до конца эту невероятную повесть.

Манвэ, в гневе: ты обвиняешь одного из Аратар в попытках сторговаться с Мелькором?! Как смеешь ты говорить такие чудовищные вещи?!
Ульмо: спокойствие.
Аулэ: в самом деле. Это всего лишь какой-то псих.
Ирмо, духу, с сочувствием в голосе: друг мой, ты болен, твоя душа совершенно расстроена, тебя надо лечить. (к Намо) Может, ты передашь его мне? Ведь действительно тяжелый случай.
Ниэнна, хватаясь за свежий платок: умоляю, только не твои эксперименты! Мне так его жаль, так жаль…

Ниэнна снова плачет.

Намо, отрицательно качая головой: нет, Ирмо, тебе же известно, что никто не может покинуть Мандос раньше положенного ему срока, а я даже не знаю, кто это, чтобы определить ему этот срок.
Манвэ, строго: кстати, Намо! Как ты объяснишь тот факт, что он все же покинул Мандос? Что там у тебя творится, раз любой сумасшедший может выйти оттуда и смущать наши умы?
Намо, опустив голову: в Мандосе все в порядке. Просто чем кто-то сумасшедшее, тем он хитрее.
Манвэ, еще строже: в порядке?! А двадцать лет назад ты выпустил обратно смертного. Смертного! Может, на самом деле он тоже сбежал?
Намо, опустив голову еще ниже: это было единственное исключение. За него просила прекраснейшая из Детей Эру, (мечтательно) Лютиэн. Может у меня быть одна мелкая слабость?
Манвэ, поднимаясь во весь рост, грозно: что-о-о?!
Намо, все так же глядя куда-то в пол: я имею в виду эльфийское пение, а ты что подумал? Всего один раз я не смог отказать эльфийке с такими выдающимися… кхм… вокальными данными. Вдобавок, так было предрешено.
Манвэ, усаживаясь обратно, с сомнением: ты уверен?
Намо: конечно. Я предсказатель судьбы или кто?
Безвестный дух: ты самый гнусный и подлый мерзавец из всех, которые были, есть и будут!!
Намо, остальным валар: и так шестьдесят пять лет.
Манвэ, возвращаясь к происходящему: все равно, даже единичный побег — это безобразие.
Намо: согласен. Я приму меры.
Манвэ, про себя: нет, это точно не Мелькор, тот ни за что не ответил бы так смиренно.
Ниэнна, всхлипывая: все же будь с ним помягче, Намо. Не наказывай его за этот побег.
Намо: конечно, не буду, сестричка. Он уже наказан так, что дальше некуда.
Ниэнна, плача: спасибо.
Безвестный дух: сволочь!
Манвэ, поднимаясь снова: се мое решение. Дело оказалось пустяковым и не стоящим нашего внимания. Неизвестного вернуть обратно в Мандос. Намо, тебе выговор за ненадлежащее исполнение обязанностей. На всякий случай, Оромэ, следи, чтобы стража у Дверей ночи не расслаблялась.
Тулкас, себе под нос: да там он, там.
Намо: да будет так.
Безвестный дух, шепотом, безнадежно: это конец.

Намо по своему новому обыкновению не поднимает головы. Чтобы никто не видел злорадного торжествующего блеска его глаз.

Занавес.

[Ursa Maior]

* с умилением* А это был первый фанфик творческого союза... Ну, для #моего_первого_фанфика очень даже неплохо.

Так "мой первый" был только для Союза. А отдельные союзные составляющие были к тому времени весьма опытными авторами.

[Krakodil]

А это второй фанфик творческого союза

Тук-тук, я от Ульмо...

***

Гондолин, тронный зал. Тургон, извещенный о прибытии посланца самого Ульмо, спехом усаживается на трон, поправляя корону и принимая вид, исполненный величавого достоинства. Слева на троне поменьше столь же поспешно устраивается Идриль, радуясь, что так кстати переоделась в новое платье. На другой трон поменьше, который справа, с размаху брякается Маэглин, по своему обыкновению, весь в черном, и готовится отпускать ядовитые замечания. Королевские советники, соратники и царедворцы привычно занимают предназначенные им места.

Двери тронного зала открываются…

…и на пороге, вооруженный его, Тургона, собственным мечом, и неизвестным науке и здравому смыслу способом кое-как втиснутый в кольчугу, разошедшуюся там и сям на могучей анатомии, стоит Темный Повелитель и Великий Враг Моргот Бауглир собственной персоной.

Немая сцена. Эльфы застывают недвижными изваяниями. От шагов Темного дрожит каменный пол. Моргот становится напротив трона Тургона, вытесняя половину освещения.

Тургон, поднимая челюсть: кккккак?!
Моргот: а что не так?! Я посланник от самого Ульмо, вот видишь, на мне весь условленный гардероб. (поведя плечами, отчего на пол осыпается несколько кольчужных колечек, и звон их падения кажется грохотом в наступившей тишине) Мандос забрал бы этих хилых смертных! Дышать нечем! (вслух) Всё как договаривались.
Тургон: но… Ульмо же обещал, что посланник придет, когда опасность подступит близко…
Моргот: все так и есть. Куда уж ближе.
Тургон, потихоньку возвращая себе способность к связному разговору: я все же думал, что это будет выглядеть как-то по-другому…

Моргот разводит руками. Кольчуга с треском лопается окончательно. Тургон вздрагивает, Идриль в ужасе закрывает рот ладонями, и даже ехидное замечание Маэглина замерзает у него на губах.

Моргот, вздохнув с облегчением: ты уже будешь слушать меня или нет?!

Тургон только в отчаянии машет рукой.

Моргот, прибавив громкости и интонаций: предупреждаю тебя, Тургон, что Проклятие Мандоса спешит к своему исполнению, и все труды нолдор должны погибнуть! Се повелеваю тебе: уходи! оставь этот прекрасный и могущественный город, который ты построил, и ступай вниз по Сириону к морю!

Дребезжание оконных стекол стихает.

Тургон, переведя дыхание: это ты сейчас говоришь как Моргот или как Ульмо?
Моргот: как оба. И да, не хами послу. Я и то себе такого не позволяю. У меня есть имя. Нечего звать меня всякими кличками.

Тургону становится немножко неловко.

Тургон, про себя, в раздумьях: с одной стороны, словами Ульмо никак нельзя пренебрегать. Он обещал предупредить о приближающейся опасности и предупредил. Но с другой стороны, Враг уже тут! Он уже в Гондолине, в моем тронном зале! Ну и какого тогда я должен куда-то уходить?! Хуже ведь уже не будет. (вслух, с досадой) Сидел тихо, никого не трогал, принесла нелегкая. (встает, далее решительно) Да ну вас всех, никуда я отсюда не пойду! Таково мое королевское слово. Можешь прямо сейчас устраивать войну и разорение, и что там еще… ага, пожар и предательство. Хоть умрем не хуже, чем все остальные.

Идриль стискивает пальцы в замок.

Моргот, задумчиво: балроговски соблазнительная перспектива. Пожалуйста, изложи все это в виде королевского указа.
Тургон, садясь, подозрительно: это еще зачем?
Моргот: да будете потом жаловаться, Моргот то, Моргот се… как будто у меня своих грехов мало. Ну вот, а я сразу им под нос твой указ об устройстве войны и разорения.
Тургон: иди ты…
Моргот, предостерегающе, чуть повысив голос: не бери на себя слишком много. Послать меня удалось только одному.
Тургон: вот ведь подложил мне Ульмо свинью…
Моргот, строго: не клевещи. Ульмо просто не разглядел, кто влез в условленные доспехи.
Тургон: а ты как в них оказался?
Моргот: гулял, зашел в развалины, увидел, заинтересовался, решил примерить. Тут и началось: волна до неба, трубный глас, выходит Ульмо во всех регалиях… Эффектно у него это получается, ничего не скажешь. Когда он объявлял мне программу действий, я печенкой чувствовал, что он принимает меня за кого-то другого, но расстраивать его не хотелось. В конце концов, все его наставления я мог выполнить не хуже этого другого. И ведь выполнил же.
Тургон, размышляя, себе под нос: ну и что мне теперь делать?
Моргот: а что там дальше по протоколу Ульмо задумал, то и делай. Оставишь меня здесь, назначишь мне должность сообразно моему происхождению…
Тургон: на трон только через мой труп.
Маэглин, оживившись: дядя, это можно считать публичной офертой?
Моргот: конечно!
Тургон: еще чего!
Моргот: это я не о себе хлопочу. Трон, корона и все прочее у меня давно есть.
Тургон: тогда какую должность ты себе хочешь?
Моргот: нннуууу… главного казначея, скажем.
Тургон: нет, это не пойдет. У тебя судимость, к тому же еще и не погашенная.
Моргот: тогда хоть главнокомандующим.
Эктелион: главнокомандующий здесь я.
Моргот, окинув взглядом главу вооруженных сил Гондолина: тоже мне главком. Да тебя любой мой балрог в фонтан закинет.
Эктелион, спокойно: хочешь проверить?
Маэглин, с ленцой: пари, господа?
Моргот, Тургону: еще варианты есть?
Глорфиндель: Пенлод у нас два Дома сразу возглавляет.
Пенлод, моментально: причем на одну ставку. Государь, вы мне уже сколько лет обещаете решить этот вопрос.
Тургон, приободрившись: вот сейчас и решу! Какой Дом тебе оставить, Колонны или Снежной Башни?

Лицо Пенлода недвусмысленно свидетельствует, что он рассчитывал на другой способ решения.

Моргот: вот и чудненько. Пророчества сбываются на глазах.
Тургон: что там потом?
Моргот: потом я полюблю твою дочь, а она меня… кстати, Идриль, это платье тебе очень идет… и мы поженимся.
Идриль: еще один на мою голову!
Моргот: почему «еще»?!
Идриль показывает глазами на Маэглина.
Моргот: ну ты сравнила! Кто он и кто я.
Идриль: вы оба насквозь черные, я вас не различаю.
Моргот: по-моему, нас и в полной темноте нельзя перепутать.

В глазах Маэглина зажигается нехороший огонек.

Моргот, Маэглину: не надо так на меня зыркать. Лучше подумай о том, что когда тебе захочется сдать твоего дядю, тебе не придется для этого бегать валар знает куда в Ангбанд.

Все с удивлением поворачиваются к Маэглину.

Маэглин, невозмутимо: Отец Лжи и есть Отец Лжи.
Моргот: ничего подобного, так предвидел Ульмо. (глядя на Идриль) Я, может, только ради тебя в это дело вписался.
Маэглин, тоже глядя на Идриль: я, может, только ради тебя дядю сдавать собирался.
Идриль: а на что-нибудь хорошее вы способны?!
Моргот: а как же! Я вон на сколько ему путь сократил.
Маэглин: а я дядю сдавать передумал.
Моргот, продолжая смотреть на Идриль: чтоб ты знала, дальше по протоколу у нас с тобой родится сын, такой, что все только ахнут. В хорошем смысле.
Маэглин, торжествующе: Идриль, он нагло врет! Все же знают, что у него не может быть детей.
Моргот: ты на что, собственно, намекаешь?
Тургон, упреждающе: оба держите себя в руках! Я не желаю, чтобы моя дочь слушала подобные вещи!
Маэглин: у валар и майар не бывает детей, это всем известно.
Моргот, торжествующе: что же, по-твоему, майа Мелиан родила чужого ребенка? Между прочим, прекраснейшую из Детей Эру. (к Идриль) Представь только, какое сокровище родится у нас.

Идриль невольно чуть-чуть склоняется в мечты.

Маэглин: чудовище, ты хотел сказать.
Моргот: чудовища бывают от близкородственного скрещивания. (к Идриль) В общем, выбирай, я или он.
Идриль, потупив очи: я не могу так сразу, мне надо подумать…
Моргот: вот так всегда. У всех любовь с первого взгляда, кроме меня. Как сглазили!
Маэглин: добро пожаловать в мой клуб.
Тургон, слегка опешив от этих внезапных матримоний: а дальше, дальше-то что?
Моргот, оторвавшись от рисуемых воображением картин: ну, а дальше через какое-то время сюда нагрянет мое войско с претензиями «куда девали нашего господина и повелителя?!»
Тургон, нахохлившись: и что будет?
Моргот: что ты пристал?! Откуда я знаю?! Я что, пророк?! Доживем — увидим.

Занавес

Написан был, как щас помню, буквально на коленке, но в целом получился ничотак. Во всяком случае, за него не стыдно, и переделать желания не возникает. Как и наш первый фанфик, мы бы сейчас написали его несколько по-другому, более литературно. Но второй фанфик выглядит более литературно, чем первый.
Ну и образ Маэглина тут появляется и складывается - ехидного за**анца, при случае подбивающего клинья к Идриль - всегда безуспешно.

[Golondrina]

А я сгребу свое старое стихоплетство в один пост.

А я с удовольствием его разгребаю . Всё читано раньше, всё нравится, мои фавориты «О затемнении Валинора» и «Сказ о деяниях былых». Что же касается «Исправим Сильмариллион!» - это Гран-При, forever.

[Golondrina]

А это второй фанфик творческого союза

Тук-тук, я от Ульмо...

Это был один из первых, прочитанных мной фанфиков Творческого Союза . И до сих пор он у меня в любимейших — какие там все персонажи классные! Я их всех обожаю. И авторов обожаю за первостатейный юмор — умеете вы в смешное, в иронию, в пародию, просто идеально получается.

[BTV]

* с умилением* А это был первый фанфик творческого союза... Ну, для #моего_первого_фанфика очень даже неплохо.

Намо не дано предугадать...

***

    Ага, Намо, бездомная душа, сам оказался в том же положении, что и пророчил/устроил нолдор в каноне. Феанор, портящий даже проклятие-каноничнее некуда. Мелькор, шестьсот пятьдесят лет треплющий нервы Намо-это месть за триста лет сидения, да. Попутно женское счастье Вайре привалило.
    Видимо, опечатка:"Чей-то дух: с какого стати я стал бы тебе что-то дарить?!"
    А вот технический вопрос: Мелькор, получается, поменял свое собственное царство на контору Намо? Нет, жизнь в тишине и покое, с шансом отомстить всем разом-на что тут жаловаться. Но всю жизнь прятать глаза от Манвэ? Или он со временем доведет дело до того, что валар (не валиэр, наверно) станут безмолвными истуканами, отомстит всему этому кагалу и вернется в Средиземье? Или перевезет сюда своих орков-климат тут хороший, это не Ангбанд в сейсмоопасной зоне...

[BTV]

А это второй фанфик творческого союза

Тук-тук, я от Ульмо...

      А, помню, как же я смеялась, аж до слез. И до сих пор пробирает!
     Поддерживаю предыдущего оратора-очень классные получились образы, яркие, выразительные.

[Krakodil]

Видимо, опечатка:"Чей-то дух: с какого стати я стал бы тебе что-то дарить?!"

Блин, сколько лет не замечали! Исправила.

А вот технический вопрос: Мелькор, получается, поменял свое собственное царство на контору Намо? Нет, жизнь в тишине и покое, с шансом отомстить всем разом-на что тут жаловаться. Но всю жизнь прятать глаза от Манвэ? Или он со временем доведет дело до того, что валар (не валиэр, наверно) станут безмолвными истуканами, отомстит всему этому кагалу и вернется в Средиземье? Или перевезет сюда своих орков-климат тут хороший, это не Ангбанд в сейсмоопасной зоне...

Но в контора Намо таки лучше, чем за Дверью Ночи. Мы так полагаем, что Мелькор всю Первую Эпоху обитал в Ангбанде, как положено, но порой, надев тело Намо, появлялся в Валиноре. А когда Ангбанд утопили - тут уж деваться некуда было, против такого лома нет приема - Мелькор перебрался в Мандос окончательно. Теперь вот работает пока и думает, какие планы построить дальше.

[Ursa Maior]

У Медведя сегодня особенный день. Много-много лет назад Медведь написал первые придуманные строчки. Притащу-ка я в честь этого события сюда своего "Хоббита..."

Хоббит, снятый по канону

Первая серия

Представим, друзья, что Джексон внял настоятельным просьбам многочисленных толкинистов и решил снимать Хоббита заново! На сей раз — строго следуя канону, поклявшись отступать лишь там, где невозможно поступить иначе, но при этом свести количество отступлений к минимуму. Робкие возражения, что, быть может, не стоит снимать прямо-таки всё, были отметены режиссёром в сторону. Одним кажется, что надо выбросить одно и оставить другое, иным — в точности наоборот, и опять начнутся всевозможные инсинуации. Поэтому снимаем всё, что только снимается! Точка. К его огромному удивлению, при полном отсутствии отсебятины, впихнуть маленькую книгу в 1 серию не получилось. Не получилось и в 2, и, махнув на всё рукой, ПиДжей снимает привычную трилогию — на сей раз единым махом. Фильм демонстрировался весь сразу — с перерывами на буфет, туалет и обед, в течении целого дня. Социологический опрос показал, что зрителей в зале условно можно разделить на 5 групп — пуристы; фанаты; простые любители; зрители, прочитавшие книгу и пожелавшие увидеть её на экране; зрители, книгу не читавшие. Актёры, музыка, декорации — всё из знакомого нам уже фильма, исключение — костюмы ряда персонажей. Гаснет свет, на экране Хоббит, попытка №2.

Начальные титры, название, «В норе под землёй жил-был хоббит…», на фоне ширских пейзажей — голос Бильбо довольно подробно объясняет, кто такие хоббиты и кто таков он сам. Пуристы благостно кивают, фанаты млеют, среди нечитавшей публики зреет недоумение. Наконец, появляется Бильбо в дверях Бэг Энда, он курит трубку, «такую длинную, что она почти касалась его мохнатых ног». Оживление среди большинства. Появляется Гэндальф — серый плащ, громадные чёрные сапоги, синяя шляпа, серебряный шарфик. Возглас в рядах простых любителей: «Это чего он так разоделся?» На него шикают — канон есть канон, хотя народ, привыкший к облику Гэндальфа по прежним фильмам, слегка обескуражен. «Доброе утро…», «Приключения… » «Я — Гэндальф, а Гэндальф — это я» — всё, как полагается. В стане пуристов снова мир и благолепие.
Неприятности начинаются с визита гномов. Едва появляется Двалин, как из среды нечитавших раздаётся возглас: «Это чё — Синяя Борода?» Дальше — больше. Разноцветные бороды, яркие одёжки, Бильбо, мечущийся из кухни к дверям, гномы, требующие наперебой того и этого, Торин, на которого свалилась троица гномов. Детишки, присутствующие в зале, в восторге. Торин исключительно важен и болтлив со склонностью к длинным речам. Песня гномов («Бейте тарелки…»), потом курение с пусканием колечек и команда Торина принести музыкальные инструменты. Из среды нечитавших доносится недовольный голос: «Какой-то балаган!» — «В самом деле, — ворчит один из пуристов. — Нельзя же всё понимать так буквально! Можно было бы и не ударяться в шутовство!». Весёлый возглас со стороны простых любителей: «Нет уж, получи, пурист, грана… э… канон!» Музыка, правда, хороша и примиряет всех с действительностью, далее звучит песня «За синие горы, за белый туман…» — в полном объёме, на её фоне мелькают обрывки пейзажей, событий и т.д., тем не менее, она гораздо длиннее, чем хотелось бы даже самому фанатичному из фанатов.
Далее долгая речь Торина и ещё более долгое обсуждение предстоящего похода, его причин, целей и задач, сопровождаемых соответствующими кадрами. Бильбо, засыпающий опять под песню гномов. Несколько нечитавших зрителей, бормоча нечленораздельное, пробираются к выходу.
Утро, горы грязной посуды, визит Гэндальфа и т.д. Поскольку ничего не сказано, что гномы оставили свои тромбоны и арфы у Бильбо, на экране они тащат их с собой. Оружия ни у кого нет. Долгое путешествие по Ширу. Пуристы, фанаты и любители очень довольны, остальные нетерпеливо ёрзают в креслах. Далее путешественники попадают в местность, где говорят на незнакомом языке. Некоторая оторопь, шёпот:«Они что — вестрон забыли?» — «Да нет, было такое, кажется…» Фанаты, подсвечивая себе телефонами, яростно листают первоисточники, прихваченные с собой, дабы ущучить Джексона при малейшем отступлении от канона. Пуристы сидят с каменными, хотя и кисловатыми лицами. Текст они помнят наизусть, и знают, что такое и вправду было, надеялись только на то, что негодный ПиДжей закроет глаза на эту явную нестыковку. Но он и не подумал это сделать, и теперь приходится слушать нервные переговоры: «А гномы и хоббиты на одном языке…» — «И тролли, и эльфы…» — «Да вообще все — гоблины, Беорн, люди в Эсгароте, который вообще чёрт знает где! А тут, рядом с Широм!.. Чепуха получается!»
Переговоры эти никому особенно не мешают, потому что на экране ничего существенного не происходит — гномы идут и идут себе по всё более дикой местности. Дождь, исчезновение Гэндальфа, пони, убежавший в реку, холодная голодная ночь, огонь вдалеке, непрерывная перебранка и жалобы гномов, «а Оин и Глоин подрались». Пуристы досадливо морщатся. Они помнят, что именно эти события описаны в Книге, но у Толкина всё это было как-то не так! Драка вызывает некоторое оживление в рядах нечитавших зрителей. Далее Бильбо крадёт у тролля говорящий кошелёк, чем опять несказанно веселит детишек, потом гномы по одному попадают в плен. Примерно на середине этого действа раздаётся голос среди нечитавшей публики: «Неужели эти идиоты так и будут попадаться все до единого?»
Идиоты, согласно канону, естественно, попались все. Даже сопротивление, оказанное Торином, не примиряет недовольных с этой сценой. Ворчание: «Ну, хоть один нашёлся, да и то как дурак…» Зато появление Гендальфа, смятение, которое он внёс в компанию троллей, троллиные споры и потасовки изрядно веселит всех, кроме пуристов. Пуристы терзаются смутными сомнениями. Выглядит это, конечно, забавно, но как-то мало похоже на «волшебную сказку» и «возвышенный дух Средиземья», о которых столько было говорено во время обсуждения первого фильма. Вроде бы всё, как в книге, никакой отсебятины, только вот у Толкина как-то оно было не так!
Торин в жёлтых чулках пробивает брешь в рядах торинолюбок. Он вообще выглядит иначе, нежели они привыкли. Длинная каноничная борода, важные манеры и склонность к произнесению речей заставили многих дрогнуть и отступить с прежних позиций, а жёлтые чулки наносят удар по наиболее чувствительным сердцам уже бесповоротно.
«Рассвет вас застанет, и камнем всяк станет!», тролли благополучно превращаются в камень, «Куда ты ходил? — Посмотреть, что впереди», пещера, мечи, припасы — и долгий-долгий путь к горам. Торин с Оркристом на поясе и арфой за плечами неподражаем.
И наконец путники попадают в Ривенделл…
Фурор, произведённый поющими, хихикающими и хохочущими эльфами, которые «мололи порядочную чепуху», на читавших, нечитавших, да и на фанатов с любителями, не поддаётся никакому описанию. Народ рыдает и плачет от хохота, топает ногами и показывает пальцами на экран, держится за животы и валяется под креслами. Сцена, бесспорно, удалась. Большую роль играет тот факт, что подавляющее большинство хорошо помнит чопорных и важных пиджеевских эльфов из предыдущих фильмов. Контраст потрясающий.
Возгласы «Ребята, отсыпьте травы!», «ЛТП добралось до самогона» и «Филиал психушки» выглядят лепетом невинного дитяти на фоне тех преехиднейших реплик, коими наиболее изощрённые остряки сопровождают происходящее на экране.
Чтобы отвлечься от всего этого, пуристы прикидывают в уме, что они сотворят с ПиДжеем, если посчастливится изловить его в тихом углу: зажарят на костре, искрошат и сварят или сядут на него и… впрочем, последнее действо вряд ли будет иметь для него серьёзные последствия. Ну, разве что сядут всем скопом… Всё-таки он редкостный мерзавец. Вроде бы и не в чем его упрекнуть, всё снято по книге — и песня, и прочие слова, но… но, чёрт побери всё на свете, у Толкина это выглядело совершенно не так!
Две недели, проведённые в Ривенделле, создают у зрителей ощущение, будто они длятся именно как две недели — от первого до последнего дня. ПиДжей явно хорошо усвоил прежние упрёки типа: «Он показывает так, будто они там всего один день пробыли!» На сей раз всем ясно: в Ривенделле проведено гораздо больше одного дня. На всю жизнь врезается в память почтеннейшей публики, что в доме Элронда хорошо и тем, кто любит поесть и поспать, и тем, кто любит трудиться, и кто любит слушать или рассказывать истории, петь или просто сидеть и думать, и тем, кому нравится всё понемножку.
Элронд рассматривает мечи и карту, обнаруживает лунные руны — всё, как положено. И, наконец, ясным утром Иванова дня путешественники отправляются в дальнейший путь.

Конец первой серии

[Ursa Maior]

Хоббит, снятый по канону

Вторая серия

Вторая серия, как легко догадаться, начинается с того, что гномы, обременённые всё теми же музыкальными инструментами, а с ними хоббит и Гендальф медленно и трудно поднимаются на Мглистые горы. Грозовая ночь, великаны, перебрасывающиеся обломками скал и гогочущие; Фили и Кили посланные на поиски пещеры; сама пещера; снова пускание колечек дыма, обсуждение, кто что сделает со своей долей золота. Всё прекрасно, никаких косяков, никаких отклонений, никакой отсебятины. Сон Бильбо, превратившийся в явь, бильбин вопль, от которого у многих кровь застывает в жилах, вспышка света от посоха Гендальфа — всё, всё как полагается! Пуристы смотрят на экран недоверчиво, однако, ничего плохого там не происходит. Вернее, для путешественников дело оборачивается скверно, они схвачены гоблинами, но для самого пуристичного из пуристов нет причин быть недовольным: гоблины с каноничной песней волокут пленников, далее происходит каноничный допрос Верховным Гоблином, обнаружение Оркриста, ярость Главгоблина, явление Гендальфа, бегство, погоня — всё, всё показано строго по книге и выглядит очень даже прилично! Правда, гоблины-скороходы в мягких тапочках вызывают всплеск хихиканья, но это совершенно не страшно. Всё хорошо, всё прекрасно, какой Джексон молодец!

Дальше происходит облом.
«Загадки в темноте» оказываются действительно загадками в темноте. Поначалу зрители ничего не понимают. Вот гоблины настигают беглецов и хватают за ногу бегущего последним Дори с хоббитом на спине, Бильбо падает, стукается головой, и экран становится чёрным. Все воспринимают это как должное, но через минуту темноты и тишины в зале нарастает недоумение, а потом раздаются недовольные выкрики в адрес «сапожников». Но администрацией кинотеатра это явно предусмотрено, потому что откуда-то сверху раздаётся Голос. В кромешной тьме он кажется Голосом Свыше.
Голос Свыше: Успокойтесь, господа, всё в порядке. Так и снято, ведь в пещере была кромешная тьма.
Робкий голос из зала: Но ведь в таких случаях предусмотрены всякие приёмы… Когда вроде бы тьма, но зритель видит…
Голос Свыше: Ничего не знаю! В каноне сказано (шелест страниц):«Когда Бильбо открыл глаза, он даже не понял, открыл ли их: такая вокруг стояла непроницаемая темень». Непроницаемая темень, ясно вам? Механик, продолжайте показ!

Обескураженным зрителям остаётся таращиться на абсолютно чёрный экран и слушать голос Бильбо — того Бильбо, который пишет Книгу и вспоминает о своих приключениях: «С великим трудом поднялся на четвереньки… Полз довольно долго… Рука коснулась маленького металлического колечка… поворотный пункт в карьере… Не мог сообразить, что делать дальше… Случайно наткнулся на рукоять кинжала, который гоблины не заметили, потому что он был спрятан под бриджами… » Девичий возглас из зала: «Вот, а на Килечку бочку катили — пошляк, пошляк! А он просто оружие этой Тарелке поискать в штанах предлагал!» На девицу шикают — когда ничего не видно, хочется хотя бы всё услышать.

Слабое свечение бильбовского кинжала вселяет робкую надежду в сердца зрителей, которая тут же и гаснет, ибо свечение ничего не освещает.
В рядах пуристов растерянность. Они не могут выбрать, что им делать — негодовать на мерзавца Джексона, который выкинул этакий фортель, или наслаждаться текстом канона. Когда с экрана раздаётся:«Всё-таки замечательно иметь при себе оружие, сделанное в Гондолине для войны с гоблинами», на пуристско-фанатские души снисходит блаженство.

Наконец, Бильбо добирается до озера, и народ имеет счастье лицезреть мир глазами Голлума, который, как известно, видел в темноте. В поле зрения этих глаз периодически попадаются его задние лапы, которыми он канонично гребёт, свесив за борт лодки. Как ему это удаётся с точки зрения анатомии, остаётся невыясненным.

Счастье, однако заканчивается быстро, весь эпизод с загадками на экране видны только клинок Бильбо и светящиеся глаза Голлума. Загадки, правда, загаданы все до единой, и текст их озвучен целиком до последнего слова. И, хотя нечитавшие считают, что сцена неимоверно затянута, остальные получают от неё удовольствие. Которое всё-таки портит эта раздражающая тьма! Ну да, у Толкина тоже сказано про тьму, но, когда читаешь книгу, всё это выглядит как-то не так! Лишить зрителей потрясающей мимики Голлума! Его ужимок, его взглядов… Нет, Джексон определённо негодяй!

Наконец звучит «Что у меня в кармане?», спор, разгневанный Голлум, бегство Бильбо. Всё это — лишь устный рассказ Бильбо-рассказчика, что-то становится видно, когда начинает проникать свет от двери.
От рыданий Голлума у зрителей разрываются сердца. Всё дальнейшее — бормотание Голлума, колебания Бильбо, его прыжок, «Вор! Вор! Бэггинс вор! Ненавистный навсегда!», гоблины у двери, Бильбо, на миг оставшийся без Кольца, жмурки с гоблинами, наконец, рывок к свободе, сопровождаемый отрыванием пуговиц, — всё сделано исключительно потрясающе. Зрители затаили дыхание, боясь даже моргнуть, чтобы не пропустить ни кадра в калейдоскопе сменяющихся событий. Когда выбравшийся на свободу Бильбо говорит: «Я потерял капюшон, плащ, еду, пони, пуговицы и друзей», зал, охваченный единым порывом, разражается аплодисментами. Голос одинокого скептика: «Н-да, друзей он ценит меньше, чем пуговицы, не говоря уж про еду,» — тонет в гуле оваций.

Сомнения Бильбо, голоса, встреча с гномами, долгие рассказы — сперва Бильбин, потом Гендальфа. После чего Гендальф объявляет, что им надо спешить. Голос из нечитавших: «А ты бы ещё подольше разговоры разговаривал!» Дальнейший путь, гномы наконец-то идут налегке — они лишились музыкальных инструментов, отобранных гоблинами. Волчий вой, гномы влезают на деревья, оставив Бильбо внизу, препирательства гномов, наконец, Дори помогает хоббиту влезть.

Совещание варгов на какое-то время вгоняет зрительный зал в ступор. Потом раздаётся несмелое хихиканье. Фанаты, подсвечивая телефонами, снова лезут в первоисточники.
Среди нечитавших есть такие, кто смотрел первый фильм. Разочарованный мужской голос: «Я не понял, а где Азог?» Ему торопливым шёпотом объясняют ситуацию. Пуристы пренебрежительно улыбаются уголком рта.

Гендальф начинает бросаться шишками, радость гномов, Повелитель орлов на своей скале, всеобщее остолбенение от того, что орлы разговаривают. Читавшая публика, впрочем, быстро спохватывается, нечитавшая реагирует редкими возгласами «Офигеть, попугайчики!», детишки довольны. «Орлов не назовёшь добрыми», появление гоблинов, лесной пожар. Танцующие вокруг огня с топорами и копьями гоблины затягивают песню «Пятнадцать птиц сидели на деревьях…» Зрители валятся друг на друга. Пуристы в некотором смятении. Всё это очень канонично, но нехорошо смеяться, когда герои в столь бедственном положении. В книге определённо было как-то не так!

Гоблины продолжают песнопения, Гендальф готовится прыгать с верхушки, но тут появляются орлы, Бильбо, хватающийся за ноги Дори, их причитания «ручки мои, ручки», «ножки мои, ножки» снова вызывают приступ неуместного веселья и торопливую дискуссию о физических возможностях хоббита. Пиджеисты едко напоминают о том, как кто-то возмущался «физикой» в первом фильме. Крыть особо нечем, потому что подобный акробатический трюк явно лежит за гранью разумного. Ужин и ночёвка в орлином гнезде, полёт верхом на орлах на Каррок, речь Гендальфа, гномы умоляют не бросать их и, наконец, знаменитое купание у Каррока. Впрочем, всё очень скромно, в рамках рейтинга, хотя Гендальф и гномы, выжимающие бороды после купания, опять служат поводом для общего смеха. Гендальф расказывает о Беорне, Бильбо называет его меховщиком, и возглас Гендальфа «Боже милостивый!» заставляет пуристов содрогнуться. Да, да, это было в Книге, но зачем же так старательно воспроизводить все ранние ляпы? Упоминание Гендальфа о том, что не стоит появляться всем вместе, а надо по двое. Возглас: «Что — опять?!»

Наконец, долгий рассказ окончен, и компания пускается в не менее долгий путь. Клеверные поля, знакомые по прежнему фильму гигантские пчёлы, живая изгородь. Беорн с каноничной бородой, в каноничной тунике, с голыми руками и ногами. Единственное отступление — он всё-таки не так высок ростом, чтобы Бильбо смог пройти между его ногами, не зацепив край туники головой. Рассказ Гендальфа, реплики Беорна, которые, будучи высказанными вслух с экрана, кажутся довольно грубыми, и периодичное появление гномов. Где-то в середине этого действа раздаётся мужской голос: «Ну, третий раз хохма — это уже не хохма!» Пуристы и фанаты чувстуют себя не лучшим образом. Даже те, кто прежде считал эту сцену «юморной», понимают: третий раз применение одного и того же приёма — это явный перебор.

Но всё на свете имеет конец, Беорн предлагает отужинать, и на сцену выступают овцы, пони и собаки, накрывающие на стол. Детишки просто захлёбываются от восторга. Возгласы «Мама, мама, смотри, овечки скатерть стелят!», «Ой, какие собачки!», «А что это лошадка делает?» — прорезает недоуменный бас: «Я чего-то пропустил, и он опять видит сон?»

Долгая трапеза, разговоры, уход Беорна и песня гномов. И далее всё по канону («Они что тут — навеки поселились?») вплоть до головы гоблина на воротах и шкуры варга на дереве, отчего «ощущение волшебной сказки» снова получает тяжкий урон. Но вот, после очередной порции долгих разговоров, путники отправляются дальше и достигают Лихолесья, где Гендальф покидает команду.

Путь через лес строго каноничен, пуристы блаженствуют, остальные тоже довольны — после бесконечной говорильни наконец какие-никакие приключения. Олень, лань, чёрные белки, глаза в темноте, лодка, уснувший Бомбур — всё, о чём так мечтали в первом фильме. Правда, беготня за пирующими эльфами заставляет часть нечитавших предположить, что гномы чего-то нанюхались или накурились. В самом деле, выглядят в этих сценах они, мягко говоря, неинтеллигентно.

Долгожданная сцена с пауками никого не оставляет равнодушным. Дразнилки Бильбо вызывают одобрительный смех. Правда, очень уж шустр этот пятидесятилетний ширский бюргер — и гномов освобождал, и по деревьям вверх-вниз скакал, и с пауками воевал — Жалом размахивал, камнями кидался, потом пауков отвлекал от гномов, бегая взад-вперёд. В общем, не хоббит, а терминатор какой-то, как совершенно справедливо заметил кто-то из нефанатской части зала. В самом деле, Бильбо здесь настолько шустр, боевит и находчив, что ВКшно-киношный Леголас на его фоне просто инвалид второй группы. Это не слишком нравится пуристам, но они сдержанно молчат — канон есть канон, хотя в глубине души каждому кажется, что у Толкина это было всё-таки немножко не так!

Наконец, кое-как освободившись от пауков, гномы пристают к хоббиту насчёт того, как ему удалось стать невидимым. Насмешливый голос: «Эх, Бильбо! Не мог отдуться — про Скарапеино волшебно кольцо рассказывает!» Потом спохватываются, что потеряли Торина, и зрителю показывают его пленение и допрос у Лесного Короля, который, согласно книге «Хоббит», не имеет имени, отчего многочисленные поклонницы Трандуила теряют дар речи. Впрочем, это происходит постепено, по мере понимания, а пока в зале довольно шумно, ибо ториновский рефрен «мы/они помирали/помирают с голоду» после второго ответа бОльшая часть зала начинает скандировать хором, что никак не способствует серьёзному отношению к происходящему на экране.

Серьёзным народ становится, когда эльфы, прежде, чем запереть Торина в камере, связывают его по рукам и ногам. Жалостливый женский голос из нечитавших: «Это зачем же они его так?» Насмешливый ответ: «Добрый народ, чо!» — показывает, что отвечавший неплохо знает канон, но ни в коем случае не относится к числу эльфолюбов. Всё тот же женский голос:«Как жестоко! Он ведь и без того заперт!» Пуристы тихо ропщут. Нет, они ни в коем случае не отрицают, в Книге так и было: «Эльфы связали Торина ремнями и заперли в одну из самых дальних темниц». Но ведь в той же книге неоднократно подчёркивается, что эльфы — Добрый Народ! Значит, надо было показать как-то не так! Например, вязать пленника по рукам и ногам следовало гораздо добрее…

Пленение остальных гномов, транспортировка их во дворец. Разочарованный мужской голос: «А что — рыжей не будет, что ли?» Ему снова торопливым шёпотом разъясняют ситуацию. Пуристы улыбаются краешком рта ещё пренебрежительнее, чем раньше.

Допрос гномов Лесным Королём постоянно прерывается репликами и комментариями. «Верёвки больше не нужны. Кто сюда попал, тому не убежать через волшебные ворота», — «Значит, Торина из любви к искусству связали?» — «Нет, из любви к самому Торину!» «В лесу вы трижды нападали на моих подданных и взбудоражили пауков криками и буйством!» — «Какие пугливые эльфы, однако!» — «А что целых тринадцать гномов на такую толпу напали!» — «Сами пауков своим пиршеством приманили, а на гномов валят!» В общем, претензии Лесного Короля, произнесённые вслух, выглядят несколько нелепо, это про себя признают даже те, кто раньше с пеной у рта доказывал, что «на своей территории король в своём праве».

Тайное существование Бильбо во дворце сначала вгоняет зал в уныние, потому что так воспринимает его сам Бильбо, но потом народ постепенно чувствует воодушевление — по мере того, как его начинает чувствовать мистер Бэггинс. И наконец-то сцена, которую ждали ещё в первом фильме — эльфы, пьющие вино громадными кружками, болтающие и смеющиеся и постепенно засыпающие. Происходит каноничнейший побег «в бочках на волю», включая ввалившуюся в погреб компанию пьяных эльфов из пиршественного зала. Всё снято очень здорово и забавно, зрители в восторге, но далее снова облом.

Река, вид сверху. По реке плывут бочки. Вид с левого берега реки. По реке плывут бочки. Вид с середины реки, снизу вверх по течению. Прямо на зрителя по реке плывут бочки. Вид с правого берега. По реке… В общем, понятно. Правда, всё это сопровождается закадровыми словами Бильбо-рассказчика, но зрителю абсолютно не на что смотреть, кроме того, как по реке, блин, плывут бочки! Несколько зрителей из нечитавших снова пробираются к выходу, бормоча под нос на сей раз более членораздельно, поэтому отдельные слова разобрать можно. Но лучше бы было нельзя…

Даже похищение невидимым Бильбо еды в селении во время стоянки не очень-то развлекает зрителей, ибо похожие сцены они уже видели в пещере Лесного Короля. Но всему на свете приходит конец, и вот над заболоченной местностью, прорезанной десятками ручейков, перед невидимым Бильбо и зрителями встаёт Одинокая Гора. Разговоры плотовщиков о том, что тропа, идущая через Лихолесье стала непроходимой, ибо приводит в болото, вызывают предположение в зале — не родственник ли Гендальф некоему И. Сусанину? Долгое Озеро, рассказ про Озёрный город, плотовщики уходят, и Бильбо, наконец, снимает Кольцо и начинает освобождать гномов.
Мокрый, несчастный, еле стоящий на ногах, жалобно стонущий Торин со свалявшейся бородой, в которой застряла солома, в грязном и рваном капюшоне, имеющий вид «как у голодного пса, которого привязали к будке и забыли на неделю», повергает в шок большинство своих оставшихся поклонниц и делает их ряды ещё менее сплочёнными и многочисленными. А слова Бильбо «Если вы хотите продолжать вашу дурацкую затею» вызывают одобрительный смех у большинства зрителей.

Следующий удар получают фанаты бывшего «Брюса Уиллиса Средиземья», ибо Двалин (с синей бородой) наряду с Балином — самые пострадавшие и беспомощные. Но в конце концов все гномы извлечены из бочек, речь Торина, беспечные стражники. Выступление Торина «Я — Торин, сын Трайна, сына Трора» — вышло изумительно хорошо, совсем как в книге, когда Торин «выглядел как король, несмотря на порванную одежду и выпачканный капюшон». Далее каноничная встреча с бургомистром, празднества в Эсгароте, насморочный Бильбо и — сюрприз! Сцена, которой не было в первом фильме: недоумевающие лесные эльфы, вернувшиеся к своему Королю с докладом, и размышления последнего насчёт гномов и их намерений, а также засылка им шпионов в сторону Одинокой Горы. Правда, этот момент заставил отдельных фанатов снова полезть в первоисточники, но в целом пуристско-фанатская коалиция осталась довольна, хотя пребывание гномов в Эсгароте с песнями и гульбищами могло бы быть и покороче.

Но вот Торин решает, что, пока энтузиазм жителей не остыл, пора двигаться дальше. Проводы гномов, путь на лодках через озеро, встреча с людьми, пригнавшими для гномов пони с поклажей, ночёвка, Пустошь Смауга, разрушенный Дейл, Воронья Высота, дым и пар из главных ворот — придраться не к чему, кроме разве того, что на экране ничего интересного не происходит. Единственным развлечением служат каноничные разговоры гномов и хоббита. Эти же разговоры во время поисков двери, но теперь дело пошло веселее, а подъём гномов и поклажи на верёвках и вовсе вносит оживление в ряды заскучавшей было публики.
Но вот обнаружен вход, следуют попытки открыть дверь. Недоумевающий голос: «Это что — они и в книге кретины? Я думал, Джексон от себя приплёл! Написано же — последний луч и тыры-пыры». Последний луч сделал таки своё дело, дверь открыта. Выступление Торина, непочтительное вмешательство в его речь Бильбо. Народ веселится, торинолюбки обиженно поджимают губы. Балин, провожающий хоббита до определённого места, и, наконец, мистер Бэггинс остаётся один.
Конец второй серии.

[Ursa Maior]

Хоббит, снятый по канону

Третья серия

Третья серия, вопреки ожиданиям, начинается смехом в зале — это хоббит, пробирающийся подземным ходом, слышит храп дракона, а потом и видит его, спящего. «Из пасти и из ноздрей вырывался дребезжащий звук и струйки дыма» Лежащий на боку, светящийся золотисто-красным светом, мирно храпящий гигантский дракон на самом деле представляет собой довольно таки комическое зрелище. Груда золота, на которой он спит, значительно меньше, нежели в первом фильме, но, учитывая размеры Смауга, всё-таки внушительная.
Однако далее всё идёт как надо — похищение чаши, буйство дракона, обнаружившего пропажу, спасение Бофура и Бомбура, гномы, спрятавшиеся за потайной дверью в самый последний миг — всё это очень здорово и захватывающе.

Но потом, когда гномы приходят к выводу, что «подобного рода происшествия неизбежны, когда имеешь дело с таким грозным и коварным хранителем сокровищ», в зале снова раздаются смешки и скептические реплики: «Дошло наконец!» - «А я всё жду — когда же вспомнят, что надо как-то с драконом решать вопрос» - «Хорошо, что хоть сейчас приняли факт его существования как некую помеху для себя!» Дальше — больше. Закадровый голос Бильбо извещает, что он с самого начала считал эту проблему слабым местом их замысла, на что немедленно откликается голос из зала: «Так какого же чёрта ты молчал?!»
Свара из-за того, что Бильбо унёс чашу и разозлил дракона, второй визит Бильбо в пещеру и, наконец-то то, чего ждали все любители, независимо от рангов — разговор Бильбо со Смаугом. Это — шедевр, это — песня! Даже нечитавшие слушают его с огромным интересом и одобрением, а пуристы готовы простить за него ПиДжею пару смертных грехов. Когда дракон пускается в рассуждения на тему насколько прибыльно это дело для Бильбо, слышится негромкий возглас: «Ну, наконец-то кто-то умную вещь сказал!» Впечатление портит сам Бильбо, заявляющий, что они пришли ради мести — это вызывает приступ безудержного хохота дракона, а вместе с ним и бОльшей части публики. Ибо это действительно смешно. Но ещё смешнее выглядит Смауг, который, перекатившись на спину, кверху пузом демонстрирует хоббиту свой панцирь на груди. Правда, вывод Бильбо «неразумно смеяться над живым драконом» зал воспринимает одобрительно.
Появление дрозда, рассказ Бильбо и долгий разговор — сначала о намёках Смауга насчёт гномов, потом о сокровищах. Первое упоминание об Аркенстоне. Всё по канону, но несколько затянуто. Впрочем, к этому зрители уже начинают привыкать. В качестве компенсации за терпение они имеют возможность лицезреть шикарный налёт дракона на склон горы и его отбытие в сторону Эсгарота.

Гномы, уныло сидящие в темноте и предающиеся отчаянию, вылазка Бильбо и находка Аркенстона. Затем гномы, копающиеся в грудах сокровищ, Торин, вручающий Бильбо кольчугу из мифрила, путь к выходу, разрушенный Дейл и дорога к Вороньей высоте — ничего примечательного. Даже пуристы признают, что всё это довольно скучно, но претензии у них опять же к ПиДжею, ибо у Толкина всё было как-то не так!
Но наконец очередная реплика гномов «Где же дракон?» как будто вызывает смену кадра и приводит зрителя в Эсгарот. Налёт дракона на город строго каноничен, и это выглядит просто великолепно: туча выпущенных ему навстречу стрел вспыхивает в воздухе как гигантский фейерверк, дракон кругами носится над городом, озеро и деревья на берегу освещены его пламенем, мечутся огромные чёрные тени — фантастическое зрелище! Впечатление несколько портит Бард, который сам поначалу не стреляет, а бегает от одной группы к другой, уговаривая сражаться до последней стрелы, хотя все вроде и без него знают, что им делать — поливают водой крыши и стены, что выглядит более действенной мерой, нежели выпускание стрел в воздух, потому что а) стрелы всё равно сгорают от огненного дыхания Смауга и б) против огромного дракона выглядят совершенно неубедительно.
От взмаха драконьего хвоста рассыпается крыша ратуши, языки пламени взмётываются к небу. Новые атаки Смауга — и дома один за другим рушатся и пылают. Плач, крики, прыгающие в воду люди, женщин и детей грузят в лодки на рыночной площади. Сказка явно закончилась, неподдельное горе и страдание хлынули в зал с экрана. Проклятия, произносимые в адрес гномов, бургомистр, крадущийся к большой позолоченной лодке. Слова автора «Пусть они рассаживаются по лодкам, славно будет поохотиться за ними, когда они поплывут» и так далее — в фильме отданы дракону, и у зрителей невольно мурашки по коже пробегают, когда на фоне рушащегося и горящего города слышат произнесённые злорадным драконьим голосом реплики: «А попробуют сунуться на сушу — я буду тут как тут! Я подожгу прибрежные леса, спалю посевы и пастбища! Давно я так не развлекался, ха-ха-ха!» Это выглядит на самом деле страшно, и даже те, кто испытывал симпатию к Смаугу после первого фильма, перестают видеть в нём «классного дракошу». Дракон здесь действительно чудовище, приносящее реальные бедствия.

Группа лучников, засевшая среди руин во главе с Бардом. К ним подбирается пламя пожара, и товарищи оставляют Барда одного. Он кладёт на тетиву последнюю стрелу — и тут ему на плечо садится дрозд. Начиная с этого момента пламя почему-то перестаёт подбираться к Барду, ибо сначала он выслушивает рассказ дрозда (причём, дракона не видно и не слышно всё это время), потом ждёт восхода Луны. Наконец, светило выходит из-за горизонта, и как по заказу является дракон. Бард затягивает свой монолог, обращённый к стреле. Примерно на середине его речи, из зала раздаётся бас, подделывающийся под голос дошкольника: «Лети, лети, лепесток...» Общий хохот. Не потому, что это так уж остроумно, просто пафосная речь Барда выглядит столь же неуместно.
Дракон кидается вниз, лунный свет играет разноцветной радугой на его груди и брюхе, и это очень красиво. Заодно хорошо видно тёмное пятно — там, где незащищённое тело «торчит, как улитка из раковины». Выстрел — и дракон с рёвом подпрыгивает в воздухе, переворачивается и рушится вниз. От его рёва валятся деревья и рассыпаются камни. В предсмертных судорогах дракон разрушает остатки города — всё, как положено. Крики и жалобы людей, обвинения в адрес гномов. Недоумевающий голос из зала: «А они хотели избавиться от дракона, словно муху прихлопнуть? Или чтобы гномы им на блюде драконью голову принесли, а самим только золотых рек дожидаться?» Пуристы слегка усмехаются, слыша этот глас святой невинности.

Разборки, кому править — Барду или бургомистру, обустройство погорельцев и прочее в этом духе не слишком интересно, зато потом на экране возникает следующее утро — а с ним дворец лесного короля! Оживление в зале. К королю входит эльф с докладом: лесные птицы щебечут, будто Смауг убит.
Снова озеро, то же утро, люди, оплакивающие умерших за ночь от ран, Бард, снующий туда и сюда и раздающий указания от лица бургомистра, повсеместные разговоры о сокровищах, которые никто не охраняет.

Опять дворец, к лесному королю входят эльфы-гонцы с подтверждением — да, Смауг умер. «Боюсь, что больше мы не услышим о Торине Дубощите... … самый дурной ветер приносит добрую весть» - и эльфы выступают в поход за богатствами Трора, о которых, по словам короля, «он никогда не забывал». Часть фанатов снова включает подсветку на телефонах — до сих пор они почему-то были уверены, что эльфы отправились к озеру бескорыстно помогать пострадавшим жителям Эсгарота. И поначалу у них вырывается торжествующий клич — им кажется, что они ущучили таки Джексона! Ан нет — ПиДжей лишь слегка переставил эпизоды, но по факту — всё верно, а тем временем показывают совещающихся в своей пещере гоблинов.

Встреча посланцев Барда с эльфами — та ещё картинка. Лесной король в сопровождении «множества копьеносцев и лучников», а над ними летают целые тучи ворон. Сочувствующий женский голос: «Зонтики бы эльфам...»
Эльфы в Эсгароте, бургомистр объявляет о своём согласии заключить любую сделку в обмен на помощь, совместный договор о походе к горе и, наконец, оставив в городе женщин, стариков и больных во главе с бургомистром и некоторыми мастеровыми людьми и эльфами, все остальные (прихватив немало провианта), отправляются к Горе. Прежний наивный голос: «Интересно, против кого это они этакое воинство собрали? Против гномов, что ли?» - «Да нет же, гномов мёртвыми считают!» - «Так какого все туда попёрлись? Делом бы занялись, сами говорят, что зима на носу!» На сей раз никто из пуристов не улыбается — у них возникает дурное предчувствие.

Смена кадра — гномы наблюдают за клубящимися в стороне озера птицами. Появление дрозда, следом — вОрона, «мир будет стоить вам немало золота», реплика из рядов нечитавших: «Да какое там «немало»! Так и говори, что всё отберут!» Ответ Торина, просьба отправить молодого вОрона к Даину и сооружение оборонительной стены и защитного водоёма. Появление людей и эльфов, визит разведгруппы, «Почему вы пришли к воротам короля Под Горой вооружённые, словно желая войны?» - слова, оставшиеся без ответа — всё это настраивает на серьёзный лад. Даже самому неискушённому зрителю ясно, что надвигаются важные события. Волшебной сказкой уже не пахнет, пахнет крутой разборкой. Однако...

Однако к вечеру эльфы заиграли на арфах, сидя у костров. В зале некоторое время оторопелая тишина. Потом голос наивного албанца: «Ээээ... Они их что — из своего леса волокли?!» На экране не то Фили, не то Кили высказывает сентенцию, что лучше, мол, нам дружить «с этими весельчаками». Ехидный голос из зала: «В чём проблема? Отвали золотишка — и дружи, сколько влезет!» Насупившийся Торин бросает на племянничков неласковый взгляд, и гномы дружно кидаются внутрь пещеры. Появляются обратно они тоже с музыкальными инструментами. Хохот зала почти полностью заглушает песню «Король законный занял трон...»

Утро, появление отряда копьеносцев с двумя знамёнами — зелёным и голубым. Какая-то язва из любителей: «Интерэээсно! В Озёрном городе во время пожара знамя целенаправленно спасали?» Но это даже ещё не цветочки, а так, бутончики. Начинается тот самый момент, по поводу которого у некоторых присутствующих теплятся дурные предчувствия. И не зря. Если речь Барда прерывали лишь краткие реплики («Мы пока не враги» - «Мне нравится это «пока»..), то дальнейшие слова Бильбо в качестве слов автора («Я не принял во внимание власти золота...»), уже вызывают неодобрительное гудение некоторых зрителей, а когда Бард заявляет «Образумьтесь к нашему приходу», кого-то из нечитавших прорывает: «Что ты смотришь, пальни ему в спину, вымогателю!» Немедленно следует ответ: «Бард не вымогатель, он хороший и честный! А Торин жадный!» - «Видал я таких честных! Пришёл с армией, требует, чтобы под его дудку плясали...» - «Да тихо вы, смотреть мешаете!» На какое-то время устанавливается тишина, которая снова взрывается после появления гонца от Барда. Выстрел Торина и заключительная речь посланца происходят уже под активное препирательство в зале.
«Вот он, хороший и честный! Гони бабло, а то блокадой удушим!»
«Гномам тогда помогли, а они теперь отказываются помочь!»
«Выплатить размер помощи они согласны! А про остальное договорились бы, если бы Бард эльфов убрал!»
«Эльфы его друзья!»
«Хороши друзья – бургомистр в обмен на помощь любую сделку предлагал!»
«То бургомистр, а это Бард!»
«А гномам какое до этого дело?»
«А гномам ни до чего нет дела, кроме их драгоценного золота!»
«Значит, теперь разбазаривать налево и направо?»
«Ему не предлагают разбазаривать, а только просят помочь...»
«С ножом у горла! Хороша просьба о помощи!»
«Если бы у них была совесть, они бы сами помощь предложили...»
«Да вы что — оглохли? С него не помощи требуют, а долю для Барда, а уж там он посмотрит, чего выделить в помощь — сколько сочтёт нужным!»
«Бард по-честному бы поступил!»
«Оно и видно! Ему предложили по-хорошему: убери эльфов и свою армию, тогда будем разговаривать, а он что?»
«А он не обязан!»
«А Торин обязан, получается? А если завтра они опять придут?»

И далее в этом же духе.
Почти весь зал на ногах. Сторонники Барда и сторонники Торина пробираются друг к другу, и в результате две противоборствующие группировки собираются одна слева от ряда кресел, другая — справа. Воздух наэлектризован. Кажется, в нём даже потрескивают искры разрядов. Ни одна половина не может переубедить другую, да никто и не желает быть переубеждённым. Голоса постепенно повышаются, накал нарастает. От конкретных аргументов спор то и дело срывается на обсуждение умственных способностей и моральных качеств противоположной стороны. Кулаки сжаты. Волосы всклокочены. Немногим оставшимся на своих местах зрителям кажется, будто в полутьме поблёскивают клыки и сверкают глаза разъярённых хищников. Нечитавшие пребывают в полном обалдении, хотя некоторые поддались общему запалу и тоже стоят сейчас плечом к плечу со своими единомышленниками. Но и им невдомёк, что конфликт этот родился не вот только что. Немало копий было сломано в Интернете ещё в процессе показа первого фильма, немало эмоций выплеснуто, немало эпитетов в адрес друг друга высказано. Будь это обычный киносеанс, ничего бы не произошло, но здесь слишком велика концентрация тех, кто совсем недавно бился на страницах различных толкинистских форумов, и вот теперь непримиримые противники сошлись лицом к лицу.

Спорящие не сразу замечают, что демонстрация фильма давно остановлена. Наконец, в спор вклинивается Голос Свыше.
Голос Свыше: «Дамы и господа! Прошу всех сесть на свои места и дать возможность закончить сеанс! Желающим продолжить дискуссию предлагается сделать это по окончании фильма в фойе кинотеатра! Нарушителей порядка мы будем вынуждены удалить из зала!»
Гневно фыркая и бросая свирепые взгляды в сторону оппонентов, участники дискуссии рассаживаются — но не на прежние места, а так, как стояли сейчас, поближе к «своим». Лишь группа пуристов сидит там же, где и раньше, сохраняя на лицах каменное выражение, демонстрируя тем самым своё пренебрежение к происходящему. Что они понимают, эти профаны! Пусть даже некоторые из них мнят себя фанатами! О чём можно спорить? В книге совершенно ясно написано после слов Барда: «Сказано было справедливо и честно». И автор (правда, с позиции Бильбо) дал понять, что Торин должен был признать законность сказанного. Но им (опять же написано чёрным по белому) овладела алчность. Вот и всё. Так нет же, пытаются что-то там доказать! Мало ли, что там справедливо или несправедливо! В каноне написано — значит, так и есть! Профессор всегда прав!

Остальные продолжают перешёптываться между собой, отстаивая свою концепцию событий уже в кругу «своих». Демонстрации фильма это не слишком мешает, ибо на экране гномы уныло коротают дни ожидания, пока подоспеет Даин.
Наконец, Торин снова упоминает об Аркенстоне, испуг Бильбо, а Роак приносит весть о приближении Даина. Зал несколько оживляется. Бильбо, спроваживающий Бомбура с поста и пробирающийся в лагерь противника, снова вызывает некоторое негодование части зала, а реплика Барда: «Ну и пусть! Такому безмозглому упрямцу туда и дорога» немедленно вызывает ответную: «Зато ты чересчур продуманный!» Зал снова начинает гудеть, как перегретый трансформатор, но Голос Свыше начеку, и одно лишь сказанное им внушительно слово: «Господа!...» - осаждает поднимающуюся волну очередного обмена мнениями.

Передача Аркенстона выглядит вовсе не так благородно, как это виделось многим раньше. Да, в книге тоже были слова Бильбо о том, что ему надоела эта история, и он хочет вернуться поскорее домой, что напрочь исключает какое-либо бескорыстие и выдаёт его насквозь шкурный интерес, но ведь у Толкина это звучало совершенно иначе!

Появление Гендальфа. Его невнятные предсказания порождают впечатление, что он норовит навести тень на плетень.
Утро, визит Барда с Аркенстоном и весь последующий разговор. Всё снято и показано просто отлично, сцена получилась яркой и выразительной, только сюртук благородства никак почему-то не лезет на Барда, сколько ни пытался автор этот сюртук на персонажа натянуть. В тексте-то читателю поясняют, что Торин был во власти золота, поэтому не слушал справедливых и честных предложений, но слова, произнесённые с экрана и предоставленные на суд зрителя, производят несколько иное впечатление. Как ни крути, а выглядит всё так: два армии стараются правдами и неправдами вытянуть золото у тринадцати запертых в горе гномов. Причём одна их этих армий, эльфийская, тут вообще непонятно с какого бока. А если ещё вспомнить, что на предложение Торина договориться, если уберут эльфов, так никто и не ответил, то становится и вовсе нехорошо. Впрочем, это ничуть не колеблет позиций тех, кто убеждён в обратном. Это лишь вызывает у них гнев в адрес ПиДжея, ибо это он снял неправильно, а у Толкина всё было не так!

Появление Даина, встреча его посланцев с Бардом, «Зачем вы стоите перед укреплёнными стенами, словно враги?» - всё это принимается с молчаливым одобрением зала. Но закадровый голос Бильбо, поясняющий, что понимать их следовало не так, а иначе, снова вызывает возмущённое гудение «прогномской коалиции», как назвали эту часть зала в рядах сторонников Барда, хотя многим там не было дела до гномов как таковых, просто притязания Барда и его поведение показалось им несправедливым. Зато слова лесного короля «Ради золота я не стану торопиться начинать битву» вызывают чуть ли не ликование у его поклонников. Противники настроены более скептически: «А куда ему торопиться? У них численный перевес и припасов вдоволь!»
Попытка гномов напасть, внезапная гроза, потемневшее небо и каноничный выход на сцену Гендальфа: «Грядёт ужас! Увы, скорее, чем я думал!...» - что вызывает немедленную реакцию: «Так чего ж ты раньше молчал, болван?!»

Битва пяти воинств в каноничном виде великолепна. Вдобавок она сопровождается закадровыми коментариями-объяснениями Бильбо рассказчика, и время от времени на экране предстаёт Эребор как бы снятый сверху, и на нём, как на объёмной карте, разноцветными пятнами обозначены группировки войск. Это делает картину боя наглядной, а впечатление – ярким. Правда, любители стратегий отмечают два-три изъяна в действиях защищающейся стороны, но относятся к ним с пониманием – люди действовали спонтанно, времени не было. К тому же быстро сменяющиеся картины не дают зависать на отдельных деталях.

Выход Торина, «Ко мне, мои родичи», ярость и неукротимость гномов, теснящих гвардию Больга – всё показано так, что даже у «гномопротивников» в зале захватывает дух. Но потом...
Потом следует объяснение, почему Бильбо взирал на всё с Вороньей высоты, что снова портит всю картину, а его намерение «защищать в последней схватке короля эльфов» ещё и вызывает недоумение и невольный смех: тот ещё защитничек, просидел весь бой с Кольцом на пальце! Ещё большее недоумение вызывает безучастно сидящий на земле Гэндальф.

После Бильбиного крика «Орлы летят» снова наступает облом. Бильбо, получив камнем по голове, отключается, и экран погружается в знакомую уже темноту. На сей раз наученные опытом зрители сидят молча и терпеливо ждут. Бильбо благополучно приходит в себя, его находят и переправляют в шатёр. Прощание Бильбо с Торином вызывает противоречивые чувства. То, что говорит Торин, не соответствует ни моменту — хотя бы потому, что умирающему королю в первую очередь следует позаботиться о преемнике, ни характеру гнома. Но задумываться особенно некогда, потому что далее следует описание окончания БПВ. Оно рассказано устами Гендальфа и временами сопровождается соответствующими картинами, но это уже совсем не то, как если бы зритель наблюдал течение боя беспрерывно. Ведь сейчас исход битвы понятен даже тем, кто не имел о содержании никакого представления.
Похороны Торина, раздел сокровищ, прощание Бильбо с гномами и его отъезд домой. Кое-кто из нечитавших потихоньку начинает собираться, чтобы двинуться в сторону выхода. Их останавливают, объясняя, что если всё по канону, то до конца пока ещё не скоро.

Обратный путь, Бильбо, Гендальф и Беорн шагают позади лесного короля. Беорн всё время то смеётся то громко распевает. Комментарий из зала: «Головой повредился, не иначе. Головокружение от успехов». Фанаты хватаются за изрядно подсевшие телефоны. Никуда не денешься — всё так и есть. На глаза попадается ещё одна фраза из дальнейшего текста: «Дорога была длинной и скучной». Это вызывает дурные предчувствия. А пока весь табор останавливается на краю Чернолесья, и лесной король долго уговаривает мага и хоббита погостить во дворце, но те упорно отказываются. Наконец, они прощаются, Бильбо дарит ожерелье, объясняя, что это плата за съеденное им и выпитое за время пребывания во дворце. «Однако, и расценки у них там на кормёжку!» - замечает кто-то из нечитавших.
Дорога в обход леса действительно оказывается долгой и скучной. Хотя закадровый голос и уверяет зрителей, что «в пути им встретилось немало трудностей и приключений», на экране видны только Гендальф, Бильбо и Беорн, бредущие по унылой пустынной местности. Вид то сбоку, то сверху, то сзади. Наконец, добираются до дома Беорна. Празднество, много гостей, закадровый рассказ о будущем Дикого края и о Беорнингах. Голос наивного албанца (с ужасом): «Они что — теперь обратно столько же времени идти будут?!» - Ехидный голос в ответ: «Ещё и дольше! Они только у Беорна до весны гостить будут!»
Весна, правда, наступает несколько быстрей, чем думалось, но всё-таки у группы нечитавших лопается терпение, и они пробираются к выходу. Подъём на перевал, вид на Одинокую Гору — зрелище красивое и почему-то печальное.

Снова Ривенделл, снова песнопения эльфов — и наконец обратный путь. Бильбо по ходу вспоминает, где что произошло, потом откапывание зарытого золота, дальнейший путь, вид на Шир с холма, стихи Бильбо — и возвращение в разгар аукциона!
Довольно подробная история злоключений Бильбо с упоминанием серебряных ложек наверняка пришлась бы по душе большинству любителей, но все чувствуют себя уставшими и с радостью оживляются, когда после надписи на экране «Несколько лет спустя» пишущий мемуары Бильбо слышит стук в дверь, и в его жилище входят Гендальф и Балин. Разговор с ними достаточно долог, но занимателен, к тому же теперь уже все точно знают, что это – конец. Напоследок ПиДжей позволяет себе ещё раз отойти от канона: Бильбо провожает гостей, чего нет в книге и выходит вслед за ними за свою зелёную дверь – почти как в первом фильме. Финальные титры, песня, надпись «Конец фильма».

Зрители поднимаются как во сне, идут к выходу. Постепенно народ оживляется, взбадривается. Начинается обсуждение увиденного. Те, кто без особых претензий, считают, что «всё ничего, но если кое-что выкинуть, а кое-что поменять, то было бы гораздо лучше». Фанатская часть занята разбором отдельных эпизодов и деталей. Сборная команда пиджеистов (в ней и фанаты, и любители, и несколько нечитавших) увлечённо сравнивает оба фильма, пытаясь понять, который им больше по душе. Сходятся на том, что фильм, как всегда, «безупречен».
Позади всех идут молчаливые пуристы. Они испытывают какое-то странное ощущение. Придраться не к чему. Всё снято строго по канону. И всё-таки... Всё-таки у Толкина было как-то не так!

[Krakodil]

У Медведя сегодня особенный день. Много-много лет назад Медведь написал первые придуманные строчки.

Поздравляем, Медведь!