***
«Финголфин и Тургон, его сын,
говорили поэтому против Феанора»
«О бегстве нолдор»
Площадь перед жилищем короля нолдор и все прилегающие к ней улицы были забиты народом. Свет множества факелов разгонял тьму. На ступенях чертога, видимый всем, Феанор говорил к нолдор, и слова его были полны гнева и гордости.
— Почему, о народ нолдор, — восклицал он, — почему мы должны долее служить ревнивым валар, которые не могут даже хранить собственное царство безопасным от своего врага? И хотя он теперь их враг, разве они и он не одного рода? Здесь когда-то был свет, который валар пожалели для Средиземья, но теперь тьма уравняла все. Должны ли мы скорбеть здесь бездеятельными навсегда, сумеречным народом туманных призраков, роняющим напрасные слезы в неблагодарное море? Или мы вернемся в наш дом? В Куивиэнен бегут воды под безоблачными звездами, и обширные земли лежат вокруг, где может жить свободный народ. Там они все еще ждут нас, кто в нашей глупости оставил их. Уйдем же! Проститесь со слабостью! Проститесь со своими сокровищами! Отправимся налегке. Но возьмем с собой мечи.
Речь его воспламеняла сердца. Внешние Земли, пока еще пустынные и нетронутые, где можно было жить свободными, по собственной воле и своим законам, притягивали. Но следовало торопиться — многие эльдар сейчас впервые услышали о Младших Детях Эру. Галадриэль с горящими глазами ловила каждое слово, Фингон был готов идти за свободой хоть на край света, а рядом с ним стояли Ангрод и Аэгнор. Но не всем пришелся по душе призыв покинуть со всех сторон ограниченные, но привычные пределы и идти в неизвестность. Финарфин, Ородрет и Тургон о чем-то переговаривались между собой и качали головами. По ступеням поднялся Финголфин и встал рядом с Феанором:
— Народ нолдор! Я согласен с моим братом, и, если он поведет, я, как и обещал, пойду за ним и призову вас всех следовать за нами. Однако, прежде чем уйти, выслушайте и меня. Народ нолдор хочет быть свободным. Но почему для того, чтобы вернуть свободу, мы должны оставить наши дома и наше имущество? Зачем обрекать на тяготы трудного пути наших жен и детей? Для чего самим подвергаться опасностям в незнакомых и диких местах? Зачем бросать все созданное нашими руками, нашим трудом и заново обживаться в чужих краях? Ибо земли, лежащие вокруг Куивиэнен, давно перестали быть домом даже для тех, кто их помнит. Но многие из нас родились в Валиноре, и наша родина, наш дом здесь.
Словно общий вздох пронесся над площадью. Недавнее примирение, казалось, обратилось в ничто, и новый раздор готов был начаться.
— Мой полубрат трус, — сказал Феанор с презрением.
Он готов уже был вспыхнуть, но Финголфин поднял ладонь, предостерегая:
— Не спеши, Феанаро. Я слушал тебя. Так скажите же мне, свободные эльдар, — продолжил он громко, — почему мы не можем быть свободными здесь? Разве ставили мы Манвэ правителем над нами, чтобы подчиняться ему и его собратьям? Пусть валар живут сами по себе, как считают нужным они, а мы будем жить так, как считаем нужным мы. Мы потеряли своего короля, но мы выберем нового, и пусть он правит народом нолдор разумно и справедливо и устанавливает законы, и вершит правосудие, не слушая никого, кроме своего народа.
У Феанора медленно расширились глаза. Теперь он смотрел на Финголфина так, словно видел его впервые.
— Что ты говоришь, отец?! — вскричал Тургон. — Ты призываешь отвергнуть послушание Стихиям?!
— Что нам до этого послушания? — ответил Финголфин. Площадь окутала полная тишина. Не верилось, что здесь стоят тысячи эльдар: ни одного слова, ни одного вздоха, ни шороха не смогло бы уловить самое чуткое ухо. — Финвэ просил у валар позволения на брак с моей матерью и получил его. Но что случилось бы, если бы он женился на ней, не спрашивая разрешения? Что бы было тогда? То же самое. Точно так же жили бы они в любви и согласии, как прожили все эти годы. Так зачем было просить у валар разрешения? К чему разрешения, если и без них мы можем делать то же, что и с ними? Мой брат зовет отвергнуть послушание Стихиям и уйти из Валинора. Я же говорю вам: для этого не нужно уходить.
Его ошеломляющие слова проникали в умы. Нолдор переглядывались, словно ища подтверждения, что не ослышались.
— Это безумие! Мы навлечем на себя гнев валар, — воскликнул, побледнев, Финарфин.
— Если валар гневит наша свобода, уход в Эндорэ не обезопасит нас. Мы навлечем их гнев и там.
Финарфин закусил губу. Сказанное вряд ли могло его успокоить. Хмурился и Феанор, и спросил резко:
— Ты хочешь оставить Внешние Земли тем, кто придет следом?
— Пусть их, — ответил Финголфин. — Если Младшим Детям Илуватара суждено явиться в мир, они сделают это, и неважно, придем ли мы во Внешние Земли или нет. Оставим эти земли нашим родичам, тем, кто не дошел сюда. Просторы Амана велики ничуть не менее. Ты странствовал больше, чем любой из нас. Знаешь ли ты, где заканчивается Аман?
— Не знаю. Но разве дело только в этом? Мой отец убит, и мщение зовет меня отсюда.
— Финвэ и мой отец, — сдержанно напомнил Финголфин. — Наш уход не поможет ему вернуться. Что же до мщения, мы обдумаем его вместе на холодную голову. Слепой гнев здесь не помощник, скорее наоборот.
— Есть еще и сильмариллы, — сказал Феанор. — Я не собираюсь отказываться от них.
— Но у тебя ведь нет нужды получить их немедленно? Моргот не в силах повредить им. Сильмариллы пребудут у него в сохранности до того времени, когда мы придумаем, как добыть их. Сейчас ты стремишься неведомо куда, не представляя, что там происходит и каковы силы Моргота. Но во Внешних Землях остались наши родичи, которые знают это хорошо. Кто помешает нам сноситься с ними? Мы свободны уходить и возвращаться.
На площади Тириона повеяло холодом. Воздух дрогнул, как от далекого удара. Пламя факелов подернулось дымом. На ступенях королевского чертога появилась высокая темная фигура в плаще с наброшенным на голову капюшоном. Финарфин вздрогнул, сделал неверный шаг назад, оступился и упал бы, не поддержи его Финрод. Нолдор невольно попятились. Наверху широкой лестницы остались только двое.
Никто из эльдар не видел Намо Мандоса без капюшона. Никто не видел его лица. Никто даже не знал, есть ли у него лицо. На всех празднествах Владыка Домов Мертвых маячил тенью позади общего веселья. Он не водил знакомства ни с кем из Воплощенных. Его жилище было обителью без возврата, и неотвратимость была в его словах.
— Твой приговор изгнания, Феанаро, еще не отменен. Явившись сюда, ослепленный ложью Мелькора, ты восстал мятежом против валар и подстрекаешь к мятежу остальных. Гнев валар ляжет на всякого, кто ослушается их.
Намо говорил тихо, но голос его был слышен даже в самых дальних уголках. Холод Мандоса растекался по площади, охватывал каждого, вползал в сердца.
— Гневайтесь, если вам угодно, — твердо ответил Феанор. — Эрухини были сотворены не для того, чтобы подчиняться валар. Единый создал нас не для того, чтобы вам было кем повелевать. Судия, слышавший Музыку Творения, скажи, что это не так.
Но Намо сказал совсем другое:
— Итак, мы пригласили эльдар и дали место в нашей земле, и вот чем вы платите за наше благодеяние.
— Ты сам говорил мне, вала Намо Мандос, и слова твои слышали многие, что Манвэ король Арды, не одного только Амана. Если так, то и в Эндорэ эльфы жили на вашей земле ничуть не меньше, чем в Валиноре. В чем же тогда ваше благодеяние? Волей Единого вы устроили дом, в котором нам жить, и за это мы вам благодарны. Но это наш дом, а не ваш.
Холод разжал когти. Нолдор услышали биение своих сердец. Мандос не был всесильным.
— Что ж, — сказал Намо, — жить без нашей помощи и защиты вы можете здесь так же, как в Эндорэ. Но есть одна вещь, в которой вам не обойтись без валар, ибо она не во власти Эрухини. Только милостью валар могут умершие обрести новые тела и вернуться в мир живых. Согласны ли вы отказаться и от этого тоже?
— Если возвращение в мир живых происходит не по замыслу Эру, а только по желанию валар, пусть валар скажут, чего они хотят взамен. И если за освобождение немногих умерших из оков Мандоса вы желаете видеть в оковах всех живущих, эта цена слишком велика. Мы не станем ее платить.
— Ты сказал, — произнес Намо.
И исчез, рассеялся в окружающем мраке. Финарфин спросил:
— И что теперь?
На лбу его блестели бисеринки пота.
— Будем жить, — ответил Финголфин. — Это еще только начало.
Глядя на брата, Феанор сказал:
— Впервые в жизни у меня нет слов! — и обнял Финголфина.
