А дальше коса находит на камень.
Seven years passed before Aldarion came back, bringing with him ore of silver and gold; and he spoke with his father of his voyage and his deeds. But Meneldur said: ‘Rather would I have had you beside me, than any news or gifts from the Dark Lands. This is the part of merchants and explorers, not of the King's Heir. What need have we of more silver and gold, unless to use in pride where other things would serve as well? The need of the King's house is for a man who knows and loves this land and people, which he will rule.’
‘Do I not study men all my days?’ said Aldarion. ‘I can lead and govern them as I will.’
‘Say rather, some men, of like mind with yourself,’ answered the King. ‘There are also women in Nŭmenor, scarce fewer than men; and save your mother, whom indeed you can lead as you will, what do you know of them? Yet one day you must take a wife.’
‘One day!’ said Aldarion. ‘But not before I must; and later, if any try to thrust me towards marriage. Other things I have to do more urgent to me, for my mind is bent on them. “Cold is the life of a mariner's wife”; and the mariner who is single of purpose and not tied to the shore goes further, and learns better how to deal with the sea.’
‘Further, but not with more profit,’ said Meneldur. ‘And you do not “deal with the sea”, Aldarion, my son. Do you forget that the Edain dwell here under the grace of the Lords of the West, that Uinen is kind to us, and Ossĕ is restrained? Our ships are guarded, and other hands guide them than ours. So be not overproud, or the grace may wane; and do not presume that it will extend to those who risk themselves without need upon the rocks of strange shores or in the lands of men of darkness.’
‘To what purpose then is the gracing of our ships,’ said Aldarion, ‘if they are to sail to no shores, and may seek nothing not seen before?’
He spoke no more to his father of such matters, but passed his days upon the ship Eămbar in the company of the Venturers, and in the building of a vessel greater than any made before: that ship he named Palarran, the Far-Wanderer. Yet now he met Erendis often (and that was by contrivance of the Queen); and the King learning of their meetings felt disquiet, yet he was not displeased. ‘It would be more kind to cure Aldarion of his restlessness,’ said he, ‘before he win the heart of any woman.’ ‘How else will you cure him, if not by love?’ said the Queen. ‘Erendis is yet young,’ said Meneldur. But Almarian answered: ‘The kin of Erendis have not the length of life that is granted to the descendants of Elros; and her heart is already won.’
Now when the great ship Palarran was built Aldarion would depart once more. At this Meneldur became wrathful, though by the persuasions of the Queen he would not use the King's power to stay him. Here must be told of the custom that when a ship departed from Nŭmenor over the Great Sea to Middle-earth a woman, most often of the captain's kin, should set upon the vessel's prow the Green Bough of Return; and that was cut from the tree oiolaire, that signifies 'Ever-summer', which the Eldar gave to the Nŭmenŏreans, saying that they set it upon their own ships in token of friendship with Ossĕ and Uinen. The leaves of that tree were evergreen, glossy and fragrant; and it throve upon sea-air. But Meneldur forbade the Queen and the sisters of Aldarion to bear the bough of oiolaire to Rŏmenna where lay the Palarran, saying that he refused his blessing to his son, who was venturing forth against his will; and Aldarion hearing this said: ‘If I must go without blessing or bough, then so I will go.’
Then the Queen was grieved; but Erendis said to her: ’ Tarinya, if you will cut the bough from the Elven-tree, I will bear it to the haven, by your leave; for the King has not forbidden it to me.’
The mariners thought it an ill thing that the Captain should depart thus; but when all was made ready and men prepared to weigh anchor Erendis came there, little though she loved the noise and bustle of the great harbour and the crying of the gulls. Aldarion greeted her with amazement and joy; and she said: ‘I have brought you the Bough of Return, lord: from the Queen.’ ‘From the Queen?’ said Aldarion, in a changed manner. ‘Yes, lord,’ said she; ‘but I asked for her leave to do so. Others beside your own kin will rejoice at your return, as soon as may be.’
At that time Aldarion first looked on Erendis with love; and he stood long in the stern looking back as the Palarran passed out to sea. It is said that he hastened his return, and was gone less time than he had designed; and coming back he brought gifts for the Queen and the ladies of her house, but the richest gift he brought for Erendis, and that was a diamond. Cold now were the greetings between the King and his son; and Meneldur rebuked him, saying that such a gift was unbecoming in the King's Heir unless it were a betrothal gift, and he demanded that Aldarion declare his mind.
‘In gratitude I brought it,’ said he, ‘for a warm heart amid the coldness of others.’
‘Cold hearts may not kindle others to give them warmth at their goings and comings,’ said Meneldur; and again he urged Aldarion to take thought of marriage, though he did not speak of Erendis. But Aldarion would have none of it, for he was ever and in every course the more opposed as those about him urged it; and treating Erendis now with greater coolness he determined to leave Nŭmenor and further his designs in Vinyalondĕ. Life on land was irksome to him, for aboard his ship he was subject to no other will, and the Venturers who accompanied him knew only love and admiration for the Great Captain. But now Meneldur forbade his going; and Aldarion, before the winter was fully gone, set sail with a fleet of seven ships and the greater part of the Venturers in defiance of the King. The Queen did not dare incur Meneldur's wrath; but at night a cloaked woman came to the haven bearing a bough, and she gave it into the hands of Aldarion, saying: ‘This comes from the Lady of the West-lands' (for so they called Erendis), and went away in the dark.
At the open rebellion of Aldarion the King rescinded his authority as Lord of the Ships and Havens of Nŭmenor; and he caused the Guildhouse of the Venturers on Eămbar to be shut, and the shipyards of Rŏmenna to be closed, and forbade the felling of all trees for shipbuilding. Five years passed; and Aldarion returned with nine ships, for two had been built in Vinyalondĕ, and they were laden with fine timber from the forests of the coasts of Middle-earth. The anger of Aldarion was great when he found what had been done; and to his father he said: ‘If I am to have no welcome in Nŭmenor, and no work for my hands to do, and if my ships may not be repaired in its havens, then I will go again and soon; for the winds have been rough, and I need refitment. Has not a King's son aught to do but study women's faces to find a wife? The work of forestry I took up, and I have been prudent in it; there will be more timber in Nŭmenor ere my day ends than there is under your sceptre.’ And true to his word Aldarion left again in the same year with three ships and the hardiest of the Venturers, going without blessing or bough; for Meneldur set a ban on all the women of his house and of the Venturers, and put a guard about Romenna.
Семь лет прошло, прежде чем Алдарион вернулся, привезя с собой руды серебра и золота; и он говорил со своим отцом о своем путешествии и своих деяниях. Но Менельдур сказал:
- Скорее желал бы я иметь тебя рядом со мной, чем любые новости или дары из Темных земель. Это удел торговцев и исследователей, не королевского Наследника. Какую нужду имеем мы в большем серебре и золоте, если только не использовать в гордыне там, где другие вещи послужили бы так же хорошо? Нужда королевского дома в человеке, кто знает и любит эту землю и народ, которым он будет править.
- Не изучаю ли я людей все мои дни? - сказал Алдарион. - Я могу вести и управлять ими, как я хочу.
- Скажи скорее, некоторых людей, похожего ума с тобой, - ответил король. - В Нуменоре есть также женщины, едва немногим [количеством] меньше, чем мужчины; и исключая твою мать, кого действительно ты можешь вести, как ты хочешь, что ты знаешь о них? Все же однажды ты должен взять жену.
- Однажды! - сказал Алдарион. - Но не прежде, чем я должен; и позже, если кто-либо попытается подтолкнуть меня в сторону брака. Другие вещи я имею, [чтобы] делать, более безотлагательные для меня, ибо мой ум склоняется к ним. "Холодна жизнь жены моряка"; и моряк, который единой цели и не привязан к берегу, идет дальше и учится лучше, как иметь дело с морем.
- Дальше, но не с большей выгодой, - сказал Менельдур. - И ты не "имеешь дело с морем", Алдарион, сын мой. Ты забыл, что эдайн живут здесь под милостью Владык Запада, что Уинен добра к нам, и Оссе сдержан? Наши корабли охраняются, и другие руки руководят ими, нежели наши. Так не будь чрезмерно горд, или малость может уменьшиться; и не предполагай, что она будет протягиваться к тем, кто рискует собой без нужды на скалах странных/чуждых берегов или в землях людей тьмы.
- С какой целью тогда благоволение к нашим кораблям, - сказал Алдарион, - если они не должны плыть ни к каким берегам и не могут ["may" - им не позволено] искать ничего, не виденного прежде?
Он не говорил больше со своим отцом о таких материях, но проводил свои дни на корабле "Эамбар" в компании Искателей и в постройке судна более великого, чем любое, сделанное прежде: тот корабль он назвал "Паларран", "Дальний Странник". Все же теперь он встречал Эрендис часто (и это было по измышлению королевы); и король, узнав об их встречах, чувствовал беспокойство, все же он не был недоволен.
- Было бы более добрым исцелить Алдариона от его беспокойности, - сказал он, - прежде чем он завоюет сердце какой-либо женщины.
- Как еще ты исцелишь его, если не любовью? - сказала королева.
- Эрендис все еще молода, - сказал Менельдур.
Но Алмариан ответила:
- Род Эрендис не имеет длины жизни, что дарована потомкам Элроса; и ее сердце уже завоевано.
Теперь, когда великий корабль "Паларран" был построен, Алдарион хотел уйти снова. На это Менельдур разгневался, хоть уговорами королевы он не стал использовать королевскую власть, чтобы остановить его. Здесь должно быть сказано об обычае, что когда корабль уходил из Нуменора через Великое Море в Средиземье, женщина, чаще всего из родни капитана, должна была поместить на носу судна Зеленую Ветвь Возвращения; и та была срезана с дерева ойолайрэ, что означает "Вечно-летнее", которое эльдар дали нуменорцам, говоря, что они помещали ее на их собственные корабли в знак дружбы с Оссэ и Уинен. Листья того дерева были вечнозеленые, блестящие и благоухающие; и оно хорошо/буйно развивалось на морском воздухе. Но Менельдур запретил королеве и сестрам Алдариона нести ветвь ойолайрэ в Роменну, где стоял "Паларран", говоря, что он отказал в своем благословении своему сыну, кто отправляется на поиск приключений против его воли; и Алдарион, услышав это, сказал:
- Если я должен идти без благословения или ветви, значит, так я пойду.
Тогда королева была огорчена; но Эрендис сказала ей:
- Таринья, если ты срежешь ветвь с эльфийского дерева, я отнесу его в гавань с твоего позволения; ибо король не запрещал это мне.
Моряки считали это дурной вещью, что Капитан должен уходить так; но когда все было готово, и люди приготовились поднять якорь, Эрендис пришла туда, мало хоть она любила шум и суету великой гавани и крики чаек. Алдарион приветствовал ее с удивлением и радостью; и она сказала:
- Я принесла тебе Ветвь Возвращения, господин: от королевы.
- От королевы? - сказал Алдарион в изменившейся манере.
- Да, господин, - сказала она, - но я попросила ее разрешения сделать так. Другие, кроме твоей родни, будут радоваться твоему возвращению так скоро, как возможно.
В то время Алдарион впервые посмотрел на Эрендис с любовь.; и он стоял долго на корме, глядя назад, как "Паларран" уходил наружу в море. Говорится, что он ускорил свое возвращение и отсутствовал меньше времени, чем он задумывал; и, придя назад, но принес дары для королевы и леди ее дома, но богатейший дар он принес для Эрендис, и то был алмаз. Холодными теперь были приветствия между королем и его сыном; и Менельдур упрекнул его, сказав, что такой дар был неприличным/не к лицу для королевского наследника, если только это не был обручальный дар, и он потребовал, чтобы Алдарион объявил о своем решении.
- В благодарность я принес его, - сказал он, - за теплое сердце среди холодности других.
- Холодные сердца не могут [им не позволено] воспламенять другие, чтобы дать им тепло при их уходах и приходах, - сказал Менельдур; и снова он побуждал Алдариона подумать о женитьбе, хоть он не говорил об Эрендис. Но Алдарион не желал ничего подобного, ибо он был всегда и в каждой линии поведения тем больше против, чем те, кто вокруг него, настаивали на этом; и обходясь с Эрендис теперь с большей холодностью, он решил покинуть Нуменор и продолжить свои замыслы в Виньялондэ. Жизнь на суше была утомительна/скучна ему, ибо на борту своего корабля он не были подчинени ничьей другой воле, и Искатели, кто сопровождали его, знали только любовь и восхищение Великим Капитаном. Но теперь Менельдур запретил его поход; и Алдарион, прежде чем зима была полностью ушедшей, отплыл с флотом из семи кораблей и большей частью Искателей вопреки королю. Королева не дерзнула навлечь на себя гнев Менельдура; но ночью женщина в плаще пришла в гавань, неся ветвь, и она отдала ее в руки Алдариона, сказав: "Это происходит от леди Западных земель" (ибо так называли Эрендис), и ушла прочь в темноте.
После открытого восстания Алдариона король отменил/аннулировал его власть как Лорда Кораблей и Гаваней Нуменора; и он приказал, [чтобы] Дом Гильдии Искателей на "Эамбаре" был заперт, и верфи Роменны закрыты, и запретил валить все деревья для кораблестроения. Пять лет прошло; и Алдарион вернулся с девятью кораблями, ибо два были построены в Виньялондэ, и они были нагружены отличной древесиной из лесов побережий Средиземья. Гнев Алдариона была велик, когда он нашел, что было сделано; и своему отцу он сказал:
- Если я не буду иметь привета в Нуменоре и никакой работы для моих рук, [чтобы] делать [ее], и если мои корабли не смогут [им не будет позволено] ремонтироваться в его гаванях, тогда я уйду снова и скоро; ибо ветра были жестокими/грубыми, и я нуждаюсь в снаряжении [кораблей]. Не имеет ли сын короля что-либо делать, кроме как узичать женские лица, чтобы найти жену? Работу лесничего я взял, и я был благоразумен в ней; прежде чем дни мои кончатся, в Нуменоре будет больше древесины, чем есть под твоим скипетром.
И верный своему слову Алдарион ушел снова в тот же год с тремя кораблями и отважнейшими из Искателей, идя без благословения или ветви; ибо Менельдур установил запрет на всех женщин его дома и Искателей, и поставил стражу вокруг Роменны.
Но опять и снова я хочу возопить: какое качество самого текста!! И человек, который был способен так писать, написал за всю жизнь всего ничего!! Какая обида, какая досада пекучая!! И больше не написал только потому, что просто не мог придумать, о чем писать. Ему бы соавтора, который сюжеты бы генерировал - и мир бы умер! Этому композитору был нужен либреттист.
