Любовные коллизии в Нарготронде.
Now Túrin marked that Gwindor’s friendship grew cooler towards him; and he wondered also that whereas at first the woe and horror of Angband had begun to be lifted from him, now he seemed to slip back into care and sorrow. And he thought, it may be that he is grieved that I oppose his counsels, and have overcome him; I would it were not so. For he loved Gwindor as his guide and healer, and was filled with pity for him. But in those days the radiance of Finduilas also became dimmed, her footsteps slow and her face grave, and she grew wan and thin; and Túrin perceiving this surmised that the words of Gwindor had set fear in her heart of what might come to pass.
In truth Finduilas was torn in mind. For she honoured Gwindor and pitied him, and wished not to add one tear to his suffering; but against her will her love for Túrin grew day by day, and she thought of Beren and Lúthien. But Túrin was not like Beren! He did not scorn her, and was glad in her company; yet she knew that he had no love of the kind she wished. His mind and heart were elsewhere, by rivers in springs long past.
Then Túrin spoke to Finduilas, and said: ‘Do not let the words of Gwindor affright you. He has suffered in the darkness of Angband; and it is hard for one so valiant to be thus crippled and backward perforce. He needs all solace, and a longer time for healing.’
‘I know it well,’ she said.
‘But we will win that time for him!’ said Túrin. ‘Nargothrond shall stand! Never again will Morgoth the Craven come forth from Angband, and all his reliance must be on his servants; thus says Melian of Doriath. They are the fingers of his hands; and we will smite them, and cut them off, till he draws back his claws. Nargothrond shall stand!’
‘Perhaps,’ said she. ‘It shall stand, if you can achieve it. But have a care, Thurin; my heart is heavy when you go out to battle, lest Nargothrond be bereaved.’
Afterwards Túrin sought out Gwindor, and said to him: ‘Gwindor, dear friend, you are falling back into sadness; do not so! For your healing will come in the houses of your kin, and in the light of Finduilas.’
Then Gwindor stared at Túrin, but he said nothing, and his face was clouded.
‘Why do you look upon me so?’ said Túrin. ‘Often your eyes have gazed at me strangely of late. How have I grieved you? I have opposed your counsels; but a man must speak as he sees, nor hide the truth that he believes, for any private cause. I would that we were one in mind; for to you I owe a great debt, and I shall not forget it.’
‘Will you not?’ said Gwindor. ‘Nonetheless your deeds and your counsels have changed my home and my kin. Your shadow lies upon them. Why should I be glad, who have lost all to you?’
Túrin did not understand these words, and did but guess that Gwindor begrudged him his place in the heart and counsels of the King.
But Gwindor, when Túrin had gone, sat alone in dark thought, and he cursed Morgoth who could thus pursue his enemies with woe, whithersoever they might run. ‘And now at last,’ he said, ‘I believe the rumour of Angband that Morgoth has cursed Húrin and all his kin.’ And going to find Finduilas he said to her: ‘A sadness and doubt is upon you; and too often now I miss you, and begin to guess that you are avoiding me. Since you tell me not the cause, I must guess. Daughter of the house of Finarfin, let no grief lie between us; for though Morgoth has laid my life in ruin, you still I love. But go whither love leads you; for I am become unfit to wed you; and neither my prowess nor my counsel have any honour more.’
Then Finduilas wept. ‘Weep not yet!’ said Gwindor. ‘But beware lest you have cause. Not fitting is it that the Elder Children of Ilúvatar should wed the Younger; nor is it wise, for they are brief, and soon pass, to leave us in widowhood while the world lasts. Neither will fate suffer it, unless it be once or twice only, for some high cause of doom that we do not perceive.
‘But this man is not Beren, even if he be both as fair and as brave. A doom lies on him; a dark doom. Enter not into it! And if you will, your love shall betray you to bitterness and death. For hearken to me! Though he be indeed agarwaen son of úmarth, his right name is Túrin son of Húrin, whom Morgoth holds in Angband, and has cursed all his kin. Doubt not the power of Morgoth Bauglir! Is it not written in me?’
Then Finduilas rose, and queenly indeed she looked. ‘Your eyes are dimmed, Gwindor,’ she said. ‘You do not see or understand what has here come to pass. Must I now be put to double shame to reveal the truth to you? For I love you, Gwindor, and I am ashamed that I love you not more, but have taken a love even greater, from which I cannot escape. I did not seek it, and long I put it aside. But if I have pity for your hurts, have pity on mine. Túrin loves me not, nor will.’
‘You say this,’ said Gwindor, ‘to take the blame from him whom you love. Why does he seek you out, and sit long with you, and come ever more glad away?’
‘Because he also needs solace,’ said Finduilas, ‘and is bereaved of his kin. You both have your needs. But what of Finduilas? Now is it not enough that I must confess myself to you unloved, but that you should say that I speak so to deceive?’
‘Nay, a woman is not easily deceived in such a case,’ said Gwindor. ‘Nor will you find many who will deny that they are loved, if that is true.’
‘If any of us three be faithless, it is I: but not in will. But what of your doom and rumours of Angband? What of death and destruction? The Adanedhel is mighty in the tale of the World, and his stature shall reach yet to Morgoth in some far day to come.’
‘He is proud,’ said Gwindor.
‘But also he is merciful,’ said Finduilas. ‘He is not yet awake, but still pity can ever pierce his heart, and he will never deny it. Pity maybe shall be ever the only entry. But he does not pity me. He holds me in awe, as were I both his mother and a queen.’
Maybe Finduilas spoke truly, seeing with the keen eyes of the Eldar. And now Túrin, not knowing what had passed between Gwindor and Finduilas, was ever gentler towards her as she seemed more sad. But on a time Finduilas said to him: ‘Thurin Adanedhel, why did you hide your name from me? Had I known who you were I should not have honoured you less, but I should better have understood your grief.’
‘What do you mean?’ he said. ‘Whom do you make me?’
‘Túrin son of Húrin Thalion, captain of the North.’
Now when Túrin learned from Finduilas of what had passed, he was wrathful, and he said to Gwindor: ‘In love I hold you for rescue and safe-keeping. But now you have done ill to me, friend, to betray my right name, and call down my doom upon me, from which I would lie hid.’
But Gwindor answered: ‘The doom lies in yourself, not in your name.’
Теперь Турин заметил, что дружба Гвиндора стала холоднее к нему; и он удивлялся также, что тогда как поначалу горе и ужас Ангбанда начали рассеиваться от него, теперь он, казалось, снова соскользнул в заботу и печаль. И он думал: может быть, что он огорчен тем, что я возражаю его советам и одолел его; я бы хотел, [чтобы] это было не так. Ибо он любил Гвиндора как своего проводника и целителя и был наполнен жалостью к нему. Но в те дни сияние Финдуилас также сделалось тусклым, ее шаги - медленными, и ее лицо серьезным, и она побледнела и исхудала; и Турин, заметив это, предположил, что слова Гвиндора поместили страх в ее сердце перед тем, что может произойти.
Вправду, Финдуилас разрывалась в мыслях. Ибо она чтила Гвиндора и жалела его, и не желала прибавлять ни одну слезу к его страданиям; но против ее воли ее любовь к Турину росла день за днем, и она думала о Берене и Лутиэн. Но Турин был не как Берен! Он не презирал ее и был рад в ее обществе; все же она знала, что он не имел любви такого сорта, как она желала. Его разум и сердце были где-то в другом месте, у рек в веснах давно прошедших.
Тогда Турин говорил к Финдуилас и сказал:
- Не давай словам Гвиндора пугать тебя. Он страдал во тьме Ангбанда; и трудно для кого-то столь доблестного быть так искалеченным и робким волей-неволей. Он нуждается в полном утешении и большем времени для исцеления.
- Я знаю это хорошо, - сказала она.
- Но мы выиграем это время для него! - сказал Турин. - Нарготронд будет стоять! Никогда снова Моргот Трус не выйдет из Ангбанда, и вся его опора должна быть на его слуг; так говорит Мелиан из Дориата. Они пальцы его рук; и мы будем бить их и отсекать, пока он не уберет назад свои когти. Нарготронд будет стоять!
- Может быть, - сказала она. - Он будет стоять, если ты сможешь достигнуть этого. Но будь осторожен, Тхурин; мое сердце тяжело, когда ты выходишь на битву, чтобы Нарготронд не осиротел.
После этого Турин отыскал Гвиндора и сказал ему:
- Гвиндор, дорогой друг, ты впадаешь обратно в печаль; не делай так! Ибо твое исцеление придет в домах твоих родичей и в свете Финдуилас.
Тогда Гвиндор посмотрел на Турина, но он ничего не сказал, и лицо его было омрачено.
- Почему ты смотришь на меня так? - спросил Турин. - Часто твои глаза смотрели на меня странно в последнее время. Как я огорчил тебя? Я возражал твоим советам; но человек должен говорить так, как он видит, и не скрывать истины, в которую он верит, по какой-либо личной причине. Я бы хотел, чтобы мы были едины в мыслях; ибо тебе я обязан большим долгом, и я не забуду это.
- Не забудешь? - спросил Гвиндор. - Тем не менее твои деяния и твои советы изменили мой дом и моих родичей. Твоя тень лежит на них. Почему я должен быть рад, кто потерял все для тебя?
Турин не понял этих слов и только догадывался, что Гвиндор завидовал его месту в сердце и советах короля.
Но Гвиндор, когда Турин ушел, сидел один в мрачных мыслях, и он проклинал Моргота, который мог так преследовать своих врагов горем, куда бы они ни бежали. "И теперь, наконец, - сказал он, - я верю слухам Ангбанда, что Моргот проклял Хурина и всех его родичей". И, пойдя искать Финдуилас, он сказал ей:
- Печаль и сомнение на тебе; и слишком часто теперь я чувствую твое отсутствие и начинаю догадываться, что ты избегаешь меня. Коль скоро ты не говоришь мне причину, я должен догадываться. Дочь дома Финарфина, пусть никакого горя не лежит между нами; ибо хотя Моргот разрушил мою жизнь, я все еще люблю тебя. Но иди куда любовь ведет тебя; ибо я стал непригоден жениться на тебе; и ни моя доблесть, ни мой совет не имеют чести больше.
Тогда Финдуилас заплакала.
- Не плачь еще! - сказал Гвиндор. - Но берегись, чтобы тебе не иметь [к тому] причины. Неподходяще это, чтобы Старшие Дети Илуватара вступали в брак с Младшими; равно это неразумно, ибо они кратки и скоро проходят, [чтобы] оставить нас во вдовстве, пока мир длится. Также судьба не потерпит этого, если это будет один или два раза только, по какой-то высокой причине рока, которую мы не постигаем. Но этот человек не Берен, даже если будь он так прекрасен и так храбр. Рок лежит на нем; темный рок. Не входи в него [в этот рок, в смысле]! И если ты сделаешь [это], твоя любовь предаст тебя горечи и смерти. Ибо внемли мне! Хоть он в самом деле агарваэн, сын умарта, его правильное имя Турин, сын Хурина, которого Моргот держит в Ангбанде и проклял всех его родичей. Не сомневайся в могуществе Моргота Бауглира! Не написано ли оно во мне?
Тогда Финдуилас встала, и царственно в самом деле она выглядела.
- Твои глаза затуманены, Гвиндор, - сказала она. - Ты не видишь или не понимаешь, что здесь произошло. Должна ли я теперь быть подвергнута двойному стыду, чтобы открыть тебе правду? Ибо я люблю тебя, Гвиндор, и я стыжусь, что я не люблю тебя больше, но взята любовью еще большей, от которой я не могу избавиться. Я не искала ее, и долго я откладывала ее в сторону. Но если я имею жалость к твоим ранам/повреждениям, имей жалость к моим. Турин не любит меня и не будет.
- Ты говоришь это, - сказал Гвиндор, - чтобы взять вину с того, кого ты любишь. Почему он ищет тебя и сидит подолгу с тобой, и уходит всегда более радостным прочь?
- Потому что он тоже нуждается в утешении, - сказала Финдуилас, - и лишен своих родичей. Вы оба имеете свои нужды. Но что насчет Финдуилас? Теперь недостаточно того, что я должна исповедаться тебе, нелюбимому, но что ты должен сказать, что я говорю так, [чтобы] обмануть?
- Нет, женщина не легко обманывается в таком случае, - сказал Гвиндор. - Равно не найдешь ты многих, кто будет отрицать, что они любимы, если это правда.
- Если кто-либо из нас троих неверен, это я, но невольно. Но что насчет твоего рока и слухов Ангбанда? Что насчет смерти и разрушения? Аданэдель могущественен в истории Мира, и его стать достигнет еще Моргота в некоторый далекий день грядущий.
- Он горд, - сказал Гвиндор.
- Но также он милосерден, - сказала Финдуилас. - Он еще не осознал, но все еще жалость может когда-нибудь пронзить его сердце, и он никогда не откажется от нее. Жалость, может быть, будет всегда единственным входом. Но он не жалеет меня. Он держит меня в благоговении [благоговеет передо мной], как будь я его матерью, и королевой.
Может быть, Финдуилас говорила истинно, видя зоркими глазами эльдар. И теперь Турин, не зная, что произошло между Гвиндором и Финдуилас, был всегда к ней мягче, по мере того, как она казалась более грустной. Но однажды Финдуилас сказала ему:
- Тхурин Аданедель, почему ты скрыл свое имя от меня? Знай я, кто ты такой, я бы почитала тебя не меньше, но я лучше понимала бы твое горе.
- Что ты имеешь в виду? - спросил он. - Кем ты меня делаешь?
- Турином, сыном Хурина Талиона, предводителя Севера.
Теперь, когда Турин узнал от Финдуилас о том, что произошло, он разгневался, и он сказал Гвиндору:
- В любви я держу тебя за спасение и защиту. Но теперь ты сделал зло мне, друг, предав мое настоящее имя и призвав мой рок на меня, от которого я хотел быть скрытым.
Но Гвиндор ответил:
- Рок лежит в тебе, а не в твоем имени.
