Исцеление Берена в Лэйтиан описано более развернуто:
Now sank she weeping at the side
of Beren, and sought to stem the tide
of welling blood that flowed there fast.
The raiment from his breast she cast;
from shoulder plucked the arrow keen;
his wound with tears she washed it clean.
Then Huan came and bore a leaf,
of all the herbs of healing chief,
that evergreen in woodland glade
there grew with broad and hoary blade.
The powers of all grasses Huan knew,
who wide did forest-paths pursue.
Therewith the smart he swift allayed,
while Lúthien murmuring in the shade
the staunching song, that Elvish wives
long years had sung in those sad lives
of war and weapons, wove o'er him.
The shadows fell from mountains grim.
Then sprang about the darkened North
the Sickle of the Gods, and forth
each star there stared in stony night
radiant, glistering cold and white.
But on the ground there is a glow,
a spark of red that leaps below:
under woven boughs beside a fire
of crackling wood and sputtering briar
there Beren lies in drowsing deep,
walking and wandering in sleep.
Watchful bending o'er him wakes
a maiden fair; his thirst she slakes,
his brow caresses, and softly croons
a song more potent than in runes
or leeches' lore hath since been writ.
Slowly the nightly watches flit.
The misty morning crawleth grey
from dusk to the reluctant day.
Then Beren woke and opened eyes,
and rose and cried: ‘Neath other skies,
in lands more awful and unknown,
I wandered long, methought, alone
to the deep shadow where the dead dwell;
but ever a voice that I knew well,
like bells, like viols, like harps, like birds,
like music moving without words,
called me, called me through the night,
enchanted drew me back to light!
Healed the wound, assuaged the pain!
Now are we come to morn again,
new journeys once more lead us on —
to perils whence may life be won,
hardly for Beren; and for thee
a waiting in the wood I see,
beneath the trees of Doriath,
while ever follow down my path
the echoes of thine elvish song,
where hills are haggard and roads are long.’
Теперь опустилась она, рыдая, рядом
с Береном и искала остановить поток
бурлящей крови, что быстро там текла.
Одеяние с его груди она сбросила;
из плеча вырвала стрелу острую;
его рану слезами она омыла дочиста.
Тогда пришел Хуан и принес лист,
всех целебных трав предводитель,
что вечнозеленым на лесной поляне
рос с широким и седым стеблем.
Силы всех трав знал Хуан,
кто широкими леснымы тропами следовал.
Тотчас жгучую боль он быстро успокоил,
пока Лютиэн бормотала в тени
останавливающую кровь песню, которую эльфийские жены
долгие годы пели в тех печальных образах жизни
войны и оружия, сотканных над ним.
Тени падали с гор мрачных.
Затем поднялся над темнеющим Север
Серп Богов, и
каждая звезда выглядывала в каменную ночь
сияя, сверкая холодом и белизной.
Но на земле зарево,
искра красная, что прыгает внизу:
под сплетенными ветвями рядом с костром
из потрескивающих дров и шипящего шиповника
Берен лежит в сонливости глубокой,
ходит и бродит во сне.
Бдительно склонившись над ним, бодрствует
девица прекрасную; его жажду она утоляет,
его лоб ласкает [ну, ухаживает, нувыпонели] и еле слышно напевает
песню, более могущественную, чем в рунах
или лекарских знаниях с тех пор бывали написаны.
Медленно ночные стражи [часы, в смысле] проносятся.
Туманное утро ползет серое
от сумерек к неохотному дню.
Тогда Берен проснулся и открыл глаза,
и поднялся и воскликнул: "Под другими небесами,
в землях более ужасных и неведомых,
я блуждал долго, [как] я думал, один
в глубокой тени, где мертвые живут;
но всегда голос, который я хорошо знал,
как колокольчики, как виолы, как арфы, как птицы,
как музыка, движущаяся без слов,
звал меня, звал меня сквозь ночь,
чарующий, влек меня обратно к свету!
Исцелилась рана, унялась боль!
Теперь мы пришли к утру снова,
новые странствия еще раз продолжают вести нас -
к опасностям, где жизнь может быть выиграна,
вряд ли для Берена; и для тебя ожидание в лесу я вижу,
под деревьями Дориата,
в то время как всегда следует за моим путем
эхо твоей эльфийской песни,
где холмы дики с виду, а дороги длинны.
Какая слащавая викторианская картинка!!
Видит господь, я честно упрекаю себя в предвзятости и говорю себе, что, может, это потому, что меня персонажи бесят
(хотя я же не родилась с неприязнью к ним! И если они меня таки бесят, то причиной тому исключительно текст), а вот если бы это было написано про кого-нибудь другого, я бы такими словами не ругалась, и мне бы, может, и нравилось. Я честно пытаюсь представить, будто это написано про кого-нибудь другого. Но мне все равно
, потому что это в самом деле отвратительно викториански-слащаво, я терпеть эту сусальную слащавость не могу, даже на пазлах. И я рада, что подобная дрянь не написана про персонажей, которые мне симпатичны - потому что это было бы невыносимо.
Такая викторианская дева, эфирный ангел, полный сострадания, сидит у ложа болящего, подносит ему воды и промокает платочком его чело. Все так красиво и так возвышенно. Такой свежий и затасканный в сентиментальной литературе образ!
Ога, блин! А утку из-под этого болящего кто выносит? Этот же светлый целомудренный ангел? Сентиментальная лакированная картинка упорно делает вид, что таких потребностей у героев не существует. Пить они пьют и даже есть едят, а куда деваются отходы жизнедеятельности, особенно когда человек лежит и встать не может - тут слащавая картинка стыдливо отводит глазки в сторону.
Так кто, простите, Берена обихаживал? Даже если он итсмэджиком к утру ожил, не мог же он больше полсуток без туалета обходиться. И кто развел костер? Не, любая нормальная женщина справилась бы, но здесь не нормальная женщина. Здесь маленькая-нежненькая-хрупенькая Лютиэн, которая только и умеет, что танцевать, петь, всего бояться и падать в обморок. Невозможно представить ее за высеканием огня. Да и откуда ей это уметь, всей такой нежненькой? И на чем лежал Берен? Прямо на голой земле под открытым небом? Зимой, хоть бы даже и европейской? Ах, ну да, там же костер - он офигеть как греет же на открытом воздухе. Прямо даже и одеяла не надо.
А дрова для костра откуда берутся? Ну, он же всю ночь горит, дрова прогорают, их надо подкладывать. Причем в этом костре даже не дрова, а хворост - потому что рубить толстые ветви Лютиэн нечем, у нее нет топора. Она может только собирать хворост, который горит быстро. Так кто обеспечивает дрова для этого костра, пока светлый сострадательный ангел вытирает лобик раненому? Хуан таскает? Или хворост приходит сам?
И почему эльфийская итсмэджик-медицина действует на людей?