"А что же мы? И мы не хуже многих! Мы тоже можем..." - сказал Алдарион, появляясь на сцене.
Весь Нуменор в нетерпении ждал очередной серии нового сезона. Продажи палантиров резко возросли.
The days passed bringing in another year, and then another; in that spring Ancalimĕ was nine years old. Lambs were born and grew; shearing came and passed; a hot summer burned the grass. Autumn turned to rain. Then out of the East upon a cloudy wind Hirilondĕ came back over the grey seas, bearing Aldarion to Rŏmenna; and word was sent to Emeriĕ, but Erendis did not speak of it. There were none to greet Aldarion upon the quays. He rode through the rain to Armenelos; and he found his house shut. He was dismayed, but he would ask news of no man; first he would seek the King, for he thought he had much to say to him.
He found his welcome no warmer than he looked for; and Meneldur spoke to him as King to a captain whose conduct is in question. ‘You have been long away,’ he said coldly. ‘It is more than three years now since the date that you set for your return.’
‘Alas!’ said Aldarion. ‘Even I have become weary of the sea, and for long my heart has yearned westward. But I have been detained against my heart: there is much to do. And all things go backward in my absence.’
‘I do not doubt it,’ said Meneldur. ‘You will find it true here also in your right land, I fear.’
‘That I hope to redress,’ said Aldarion. ‘But the world is changing again. Outside nigh on a thousand years have passed since the Lords of the West sent their power against Angband; and those days are forgotten, or wrapped in dim legend among Men of Middle-earth. They are troubled again, and fear haunts them. I desire greatly to consult with you, to give account of my deeds, and my thought concerning what should be done.’
‘You shall do so,’ said Meneldur. ‘Indeed I expect no less. But there are other matters which I judge more urgent. “Let a King first rule well his own house ere he correct others”, it is said. It is true of all men. I will now give you counsel, son of Meneldur. You have also a life of your own. Half of yourself you have ever neglected. To you I say now: Go home!’
Aldarion stood suddenly still, and his face was stern. ‘If you know, tell me,’ he said. ‘Where is my home?’
‘Where your wife is,’ said Meneldur. ‘You have broken your word to her, whether by necessity or no. She dwells now in Emeriĕ, in her own house, far from the sea. Thither you must go at once.’
‘Had any word been left for me, whither to go, I would have gone directly from the haven,’ said Aldarion. ‘But at least I need not now ask tidings of strangers.’ He turned then to go, but paused, saying: ‘Captain Aldarion has forgotten somewhat that belongs to his other half, which in his waywardness he also thinks urgent. He has a letter that he was charged to deliver to the King in Armenelos.’ Presenting it to Meneldur he bowed and left the chamber; and within an hour he took horse and rode away, though night was falling. With him he had but two companions, men from his ship: Henderch of the Westlands, and Ulbar who came from Emeriĕ.
Riding hard they came to Emeriĕ at nightfall of the next day, and men and horses were weary. Cold and white looked the house on the hill in a last gleam of sunset under cloud. He blew a horn-call as soon as he saw it from afar.
As he leapt from his horse in the forecourt he saw Erendis: clad in white she stood upon the steps that went up to the pillars before the door. She held herself high, but as he drew near he saw that she was pale and her eyes over-bright.
‘You come late, my lord,’ she said. ‘I had long ceased to expect you. I fear that there is no such welcome prepared for you as I had made when you were due.’
‘Mariners are not hard to please,’ he said.
‘That is well,’ she said; and she turned back into the house and left him. Then two women came forward, and an old crone who went down the steps. As Aldarion went in she said to the men in a loud voice so that he could hear her: ‘There is no lodging for you here. Go down to the homestead at the hill's foot!’
‘No, Zamĭn,’ said Ulbar. ‘I'll not stay. I am for home, by the Lord Aldarion's leave. Is all well there?’
‘Well enough,’ said she. ‘Your son has eaten himself out of your memory. But go, and find your own answers! You'll be warmer there than your Captain.’
Erendis did not come to the table at his late evening-meal, and Aldarion was served by women in a room apart. But before he was done she entered, and said before the women: ‘You will be weary, my lord, after such haste. A guest-room is made ready for you, when you will. My women will wait on you. If you are cold, call for fire.’
Aldarion made no answer. He went early to the bedchamber, and being now weary indeed he cast himself on the bed and forgot soon the shadows of Middle-earth and of Nŭmenor in a heavy sleep. But at cockcrow he awoke to a great disquiet and anger. He rose at once, and thought to go without noise from the house: he would find his man Henderch and the horses, and ride to his kinsman Hallatan, the sheep-lord of Hyarastorni. Later he would summon Erendis to bring his daughter to Armenelos, and not have dealings with her upon her own ground. But as he went out towards the doors Erendis came forward. She had not lain in bed that night, and she stood before him on the threshold.
‘You leave more promptly than you came, my lord,’ she said. ‘I hope that (being a mariner) you have not found this house of women irksome already, to go thus before your business is done. Indeed, what business brought you hither? May I learn it before you leave?’
‘I was told in Armenelos that my wife was here, and had removed my daughter hither,’ he answered. ‘As to the wife I am mistaken, it seems, but have I not a daughter?’
‘You had one some years ago,’ she said. ‘But my daughter has not yet risen.’
‘Then let her rise, while I go for my horse,’ said Aldarion.
Erendis would have withheld Ancalimĕ from meeting him at that time; but she feared to go so far as to lose the King's favour, and the Council had long shown their displeasure at the upbringing of the child in the country. Therefore when Aldarion rode back, with Henderch beside him, Ancalimĕ stood beside her mother on the threshold. She stood erect and stiff as her mother, and made him no courtesy as he dismounted and came up the steps towards her. ‘Who are you?’ she said. ‘And why do you bid me to rise so early, before the house is stirring?’
Aldarion looked at her keenly, and though his face was stern he smiled within: for he saw there a child of his own, rather than of Erendis, for all her schooling.
‘You knew me once, Lady Ancalimĕ,’ he said, ‘but no matter. Today I am but a messenger from Armenelos, to remind you that you are the daughter of the King's Heir; and (so far as I can now see) you shall be his Heir in your turn. You will not always dwell here. But go back to your bed now, my lady, until your maidservant wakes, if you will. I am in haste to see the King. Farewell!’ He kissed the hand of Ancalime and went down the steps; then he mounted and rode away with a wave of his hand.
Erendis alone at a window watched him riding down the hill, and she marked that he rode towards Hyarastorni and not towards Armenelos. Then she wept, from grief, but still more from anger. She had looked for some penitence, that she might extend after rebuke pardon if prayed for; but he had dealt with her as if she were the offender, and ignored her before her daughter. Too late she remembered the words of Nŭneth long before, and she saw Aldarion now as something large and not to be tamed, driven by a fierce will, more perilous when chill. She rose, and turned from the window, thinking of her wrongs. ‘Perilous!’ she said. ‘I am steel hard to break. So he would find even were he the King of Nŭmenor.’
Aldarion rode on to Hyarastorni, the house of Hallatan his cousin; for he had a mind to rest there a while and take thought. When he came near, he heard the sound of music, and he found the shepherds making merry for the homecoming of Ulbar, with many marvellous tales and many gifts; and the wife of Ulbar garlanded was dancing with him to the playing of pipes. At first none observed him, and he sat on his horse watching with a smile; but then suddenly Ulbar cried out ‘The Great Captain!’ and ĭbal his son ran forward to Aldarion's stirrup. ‘Lord Captain!’ he said eagerly.
‘What is it? I am in haste,’ said Aldarion; for now his mood was changed, and he felt wrathful and bitter.
‘I would but ask,’ said the boy, ‘how old must a man be, before he may go over sea in a ship, like my father?’
‘As old as the hills, and with no other hope in life,’ said Aldarion. ‘Or whenever he has a mind! But your mother, Ulbar's son: will she not greet me?’
When Ulbar's wife came forward Aldarion took her hand. ‘Will you receive this of me?’ he said. ‘It is but little return for six years of a good man's aid that you gave me.’ Then from a wallet under his tunic he took a jewel red like fire, upon a band of gold, and he pressed it into her hand. ‘From the King of the Elves it came,’ he said. ‘But he will think it well-bestowed, when I tell him.’ Then Aldarion bade farewell to the people there, and rode away, having no mind now to stay in that house. When Hallatan heard of his strange coming and going he marvelled, until more news ran through the countryside.
Aldarion rode only a short way from Hyarastorni and then he stayed his horse, and spoke to Henderch his companion. ‘Whatever welcome awaits you, friend, out West, I will not keep you from it. Ride now home with my thanks. I have a mind to go alone.’
‘It is not fitting, Lord Captain,’ said Henderch.
‘It is not,’ said Aldarion. ‘But that is the way of it. Farewell!’
Then he rode on alone to Armenelos, and never again set foot in Emeriĕ.
Дни проходили, принося другой год и затем другой; той весной Анкалимэ было девять лет. Ягнята родились и выросли; стрижка пришла и прошла; жаркое лето выжгло траву. Осень повернула на дождь. Затем с востока с облачным ветром «Хирилондэ» вернулся через серые моря, неся Алдариона в Роменну; и весть была послана в Эмериэ, но Эрендис не говорила об этом. Не было никого, чтобы приветствовать Алдариона на причалах. Он поехал сквозь дождь в Арменелос; и он нашел свой дом закрытым. Он был встревожен, но он не хотел спрашивать новостей ни у какого человека; сперва он хотел найти короля, ибо он думал, что имеет много что сказать ему.
Он нашел свой прием не теплее, чем он ожидал; и Менельдур говрил с ним как король с капитаном/предводителем, чье поведение под вопросом.
- Ты был долго вдали, - сказал он холодно. – Больше, чем три года, теперь с той даты, что ты установил для твоего возвращения.
- Увы! – сказал Алдарион. – Даже я стал усталым от моря, и долгое время мое сердце тосковало по западу. Но я был задерживаем против моего сердца: есть много, что делать. И все вещи пошли к худшему в мое отсутствие.
- Я не сомневаюсь в этом, - сказал Менельдур. – Ты найдешь это верным здесь также, в твоей надлежащей стране, я боюсь.
- Это я надеюсь исправить, - сказал Алдарион.- Но мир меняется снова. Снаружи почти тысяча лет прошли с тех пор, как Владыки Запада выслали свою власть/силу против Ангбанда; и те дни забыты или окутаны в смутные легенды среди людей Средиземья. Они тревожимы снова, и страх преследует [как призраки] их. Я желаю сильно проконсультироваться с тобой, дать отчет о моих деяниях и мою мысль о том, что должно быть сделано.
- Ты сделаешь так, - сказал Менельдур. – В самом деле, я ожидаю не меньшего. Но имеются другие материи, которые я сужу более неотложными. «Пусть король сперва правит хорошо своим собственным домом, прежде чем он будет исправлять остальных», говорится. Это верно для всех людей. Я теперь дам тебе совет, сын Менельдура. Ты имеешь также жизнь свою собственную. Половиной себя ты постоянно пренебрегал. Тебе я скажу теперь: «Иди домой!»
Алдарион замер внезапно, и его лицо было суровым.
- Если ты знаешь, расскажи мне, - сказал он. – Где мой дом?
- Там, где твоя жена, - сказал Менельдур. – Ты нарушил своей слово ей, по необходимости ли или нет. Она живет теперь в Эмериэ в ее собственном доме, далеко от моря. Туда ты должен отправиться сразу.
- Будь какое-либо слово оставлено для меня, куда идти, я бы отправился прямо из гавани, - сказал Алдарион. – Но по меньшей мере я не нуждаюсь теперь в спрашивании вестей у посторонних. – Он повернулся, чтобы идти, но задержался, говоря: - Капитан Алдарион забыл что-то, что принадлежит его другой половине, которое в своем своенравии он также считает неотложным. Он имеет письмо, что ему поручено доставить королю в Арменелос.
Вручив его Менельдуру, он поклонился и покинул палату; и в пределах часа он сел на лошадь и уехал прочь, хоть ночь наступала. С собой он имел только двух спутников, людей с его корабля: Хендерха из Западных земель и Улбара, кто пришел из Эмериэ.
Скача во весь опор, они прибыли в Эмериэ с наступлением темноты следующего дня, и люди и лошади были усталыми. Холодным и белым выглядел дом на холме в последнем проблеске заката под облаками. Он выдул из рога призыв, как только он увидел его [дом] издалека.
Как он спрыгнул со своей лошади, он увидел Эрендис: одетая в белое, она стояла на ступеньках, что поднимались к колоннам перед дверью. Она держалась торжественно, но, как он подошел ближе, он увидел, что она была бледна, и ее глаза слишком блестят.
- Ты пришел поздно/опоздал, мой господин, - сказала она. – Я давно перестала ожидать тебя. Я боюсь, что не имеется такого приема, приготовленного для тебя, как я бы сделала, когда ты обязан был [вернуться].
- Морякам нетрудно угодить, - сказал он.
- Это хорошо, - сказала она; и она вернулась назад в дом и покинула его. Тогда две женщины вышли вперед и старая карга, которая спустилась вниз по ступенькам. Как Алдарион вошел, она сказала мужчинам громким голосом, так что он мог слышать ее:
- Здесь нет размещения для вас. Идите вниз в усадьбу у подножия холма!
- Нет, Замин, - сказал Улбар. – Я не останусь. Я домой, с позволения лорда Алдариона. Там все хорошо?
- Хорошо достаточно, - сказала она. – Твой сын выелся из твоей памяти. Но иди и найти свои собственные ответы! Тебе будет теплее там, чем твоему капитану.
Эрендис не пришла к столу при его поздней вечерней трапезе, и Алдарион был обслуживаем женщинами в отдельной комнате. Но прежде чем он закончил, она вошла и сказала перед женщинами [в смысле, при них, в их присутствии]:
- Ты, должно быть, устал, мой господин, после такой спешки. Гостевая комната приготовлена для тебя, когда ты пожелаешь. Мои женщины будут прислуживать тебе. Если тебе будет холодно, позови [чтобы разожгли] огонь.
Алдарион не ответил. Он отправился рано в спальню и, будучи теперь усталым в самом деле, он бросился на постель и забыл вскоре тени Средиземья и Нуменора в тяжелом сне. Но с пением петухов он проснулся к великому беспокойству и гневу. Он сразу поднялся и думал выйти без шума из дома: он хотел найти своего человека Хендерха и лошадей и ехать к своему родичу Халлатану, овечьему лорду [из] Хьярасторни. Позже он хотел призвать Эрендис привезти его дочь в Арменелос и не иметь дел с ней на ее собственной земле/территории. Но, как он выходил в сторону дверей, Эрендис вышла вперед. Она не ложилась в постель той ночью, и она стояла перед ним на пороге.
- Ты уходишь более проворно, чем пришел, мой господин, - сказала она. – Я надеюсь, что, будучи моряком, ты не нашел этот дом женщин утомительным уже, чтобы идти так, прежде чем твое дело будет сделано. Действительно, какое дело привело тебя сюда? Могу я узнать это, прежде чем ты уйдешь?
- Мне было сказано в Арменелосе, что моя жена была здесь и перевезла мою дочь сюда, - ответил он. – Что до жены, я ошибся, кажется, но не имею ли я дочь?
- У тебя была одна несколько лет назад, - сказала она. – Но моя дочь еще не встала.
- Тогда пусть она встанет, пока я иду за моей лошадью, - сказал Алдарион.
Эрендис удержала бы Анкалимэ от встречи с ним в это время; но она боялась зайти так далеко, как потерять милость короля, и Совет долго выказывал свое неудовольствие от воспитания ребенка в деревне. Поэтому когда Алдарион приехал обратно с Хендерхом рядом с ним, Анкалимэ стояла рядом со своей матерью на пороге. Она стояла прямо и принужденно/чопорно, как ее мать, и не оказала ему никакой учтивости, как он спешился и пошел вверх по ступенькам к ней.
- Кто ты? - сказала она. - И почемут ы велел мне подняться так рано, прежде чем дом пробудился?
Алдарион посмотрел на нее пристально, и хоть его лицо было суровым, он улыбался внутренне: ибо он видел там ребенка своего собственного, нежели [ребенка] Эрендис, несмотря на все ее обучение.
Алдарион пристально посмотрел на нее, и хотя его лицо было суровым, он внутренне улыбнулся: ибо он увидел в ней своего собственного ребенка, а не Эрендис, несмотря на все ее обучение.
- Ты знала меня когда-то леди Анкалимэ, - сказал он, - но неважно. Сегодня я только вестник из Арменелоса, чтобы напомнить тебе, что ты дочь королевского наследника; и (насколько я могу теперь видеть) ты будешь его наследницей в свой черед. Ты не всегда будешь жить здесь. Но иди обратно в свою кровать теперь, моя госпожа, пока твоя служанка не проснулась, если ты хочешь. Я спешу увидеть короля. Прощай!
Он поцеловал руку Анкалимэ и сошел вниз по ступенькам; затем он сел в седло и уехал прочь с мановением руки [в смысле, помахав рукой].
Эрендис одна у окна наблюдала за ним, едущим вниз с холма, и она заметила, что он поехал в сторону Хьярасторни, а не в сторону Арменелоса. Затем она заплакала, от горя, но все же больше от гнева. Она искала некоторого раскаяния, что она могла бы продлить после упреков прощением, если бы [оно] было вымаливаемо: но он имел дело с ней, как если бы она была обидчицей, и игнорировал ее перед ее дочерью. Слишком поздно она вспомнила слова Нунет, [сказанные] задолго прежде, и она видела Алдариона теперь как нечто большое и не [подлежащее] приручению, ведомое яростной волей, более опасной, когда холодная. Она поднялась и отвернулась от окна, думая о своих несправедливостях.
- Опасной! - сказала она. - Я сталь, которую трудно сломать. Так/это он найдет, даже будь он королем Нуменора.
Алдарион продолжал ехать в Хьярасторни, дом Халлатана, его кузена; ибо он имел мысль отдохнуть там какое-то время и подумать. Когда он подъехал ближе, он услышал звук музыки, и он нашел пастухов, веселящихся ради возвращения домой Улбара с многими удивительными историями и многими дарами; и жена Улбара в венке танцевала с ним под игру свирелей. Сначала никто не заметил его, и он сидел на своей лошади, наблюдая с улыбкой; но потом внезапно Улбар закричал:
- Великий Капитан! - и Ибал, его сын, выбежал вперед к стремени Алдариона.
- Лорд Капитан! - сказал он с нетерпением.
- Что такое? Я спешу, - сказал Алдарион; ибо теперь его настроение изменилось, и он чувствовал гнев и горечь.
- Я хотел только спросить, - сказал мальчик, - какого возраста ["насколько старым"] должен человек быть, прежде чем он может [ему позволено] идти за море на корабле, как мой отец?
- Таким же старым, как холмы, и ни с какой другой надеждой в жизни, - сказал Алдарион. - Или всякий раз, как он имеет намерение! Но твоя мать, сын Улбара: не поприветствует ли она меня?
Когда жена Улбара вышла вперед, Алдарион взял ее за руку.
- Примешь ли ты это от меня? - сказал он. - Это только малое возмещение за шесть лет помощи доброго человека, которого ты дала мне. - Хатем из кошелька под своей туникой он взял драгоценный камень, красный как огонь, на ленте из золота, и он сжал его в ее руке. - От короля эльфов он пришел, - сказал он. - Но он будет думать это хорошо размещенным/как хорошую награду, когда я скажу ему.
Затем Алдарион попрощался с людьми там и уехал прочь, не имея никакого намерения теперь оставаться в том доме. Когда Халлатан услышал о его странном приходе и уходе, он удивлялся, пока больше новостей не разнеслось по сельской местности.
Алдарион отъехал только короткое расстояние от Хьярасторни, и затем он остановил свою лошадь и говорил с Хендерхом, своим спутником:
- Какой бы прием ни ожидал тебя, друг, на западе, я не буду удерживать тебя от него. Поезжай теперь домой с моими благодарностями. Я имею намерение идти один.
- Это не подобает, лорд капитан, - сказал Хендерх.
- Так и есть, - сказал Алдарион. - Но так оно и есть. Прощай!
Затем он продолжил ехать один в Арменелос и никогда снова не ступал ногой в Эмериэ.
Знаете, насчет этой четы у меня давно уже вертится та фраза из Тредиаковского: "Здравствуйте женившись, дурак и дура!"
