Двинемся дальше.
In the morning before the feast Aldarion gazed out from the window of the bedchamber, which looked west-over-sea. ‘See, Erendis!’ he cried. ‘There is a ship speeding to haven; and it is no ship of Nŭmenor, but one such as neither you nor I shall ever set foot upon, even if we would.’ Then Erendis looked forth, and she saw a tall white ship, with white birds turning in the sunlight all about it; and its sails glimmered with silver as with foam at the stem it rode towards the harbour. Thus the Eldar graced the wedding of Erendis, for love of the people of the Westlands, who were closest in their friendship. Their ship was laden with flowers for the adornment of the feast, so that all that sat there, when evening was come, were crowned with elanor and sweet lissuin whose fragrance brings heart's ease. Minstrels they brought also, singers who remembered songs of Elves and Men in the days of Nargothrond and Gondolin long ago; and many of the Eldar high and fair were seated among Men at the tables. But the people of Andŭniĕ, looking upon the blissful company, said that none were more fair than Erendis; and they said that her eyes were as bright as were the eyes of Morwen Eledhwen of old, or even as those of Avallŏnĕ.
Many gifts the Eldar brought also. To Aldarion they gave a sapling tree, whose bark was snow-white, and its stem straight, strong and pliant as it were of steel; but it was not yet in leaf. ‘I thank you,’ said Aldarion to the Elves. ‘The wood of such a tree must be precious indeed.’
‘Maybe; we know not,’ said they. ‘None has ever been hewn. It bears cool leaves in summer, and flowers in winter. It is for this that we prize it.’
To Erendis they gave a pair of birds, grey, with golden beaks and feet. They sang sweetly one to another with many cadences never repeated through a long thrill of song; but if one were separated from the other, at once they flew together, and they would not sing apart.
‘How shall I keep them?’ said Erendis.
‘Let them fly and be free,’ answered the Eldar. ‘For we have spoken to them and named you; and they will stay wherever you dwell. They mate for their life, and that is long. Maybe there will be many such birds to sing in the gardens of your children.’
That night Erendis awoke, and a sweet fragrance came through the lattice; but the night was light, for the full moon was westering. Then leaving their bed Erendis looked out and saw all the land sleeping in silver; but the two birds sat side by side upon her sill.
When the feasting was ended Aldarion and Erendis went for a while to her home; and the birds again perched upon the sill of her window. At length they bade Beregar and Nŭneth farewell, and they rode back at last to Armenelos; for there by the King's wish his Heir would dwell, and a house was prepared for them amidst a garden of trees. There the Elven-tree was planted, and the Elven-birds sang in its boughs.
Two years later Erendis conceived, and in the spring of the year after she bore to Aldarion a daughter. Even from birth the child was fair, and grew ever in beauty: the woman most beautiful, as old tales tell, that ever was born in the line of Elros, save Ar-Zimraphel, the last. When her first naming was due they called her Ancalimĕ. In heart Erendis was glad, for she thought: ‘Surely now Aldarion will desire a son, to be his heir; and he will abide with me long yet.’ For in secret she still feared the Sea and its power upon his heart; and though she strove to hide it, and would talk with him of his old ventures and of his hopes and designs, she watched jealously if he went to his house-ship or was much with the Venturers. To Eămbar Aldarion once asked her to come, but seeing swiftly in her eyes that she was not full-willing he never pressed her again. Not without cause was Erendis’ fear. When Aldarion had been five years ashore he began to be busy again with his Mastership of Forests, and was often many days away from his house. There was now indeed sufficient timber in Nŭmenor (and that was chiefly owing to his prudence); yet since the people were now more numerous there was ever need of wood for building and for the making of many things beside. For in those ancient days, though many had great skill with stone and with metals (since the Edain of old had learned much of the Noldor), the Nŭmenŏreans loved things fashioned of wood, whether for daily use, or for beauty of carving. At that time Aldarion again gave most heed to the future, planting always where there was felling, and he had new woods set to grow where there was room, a free land that was suited to trees of different kinds. It was then that he became most widely known as Aldarion, by which name he is remembered among those who held the sceptre in Nŭmenor. Yet to many beside Erendis it seemed that he had little love for trees in themselves, caring for them rather as timber that would serve his designs.
Утром перед праздником Алдарион выглянул из окна спальни, которое выходило на запад, за море.
- Смотри, Эрендис! - воскликнул он. - Корабль спешит в гавань; и это не корабль Нуменора, но такой, на который ни ты, ни я никогда не ступим, даже если бы мы захотели.
Тогда Эрендис посмотрела вперед и увидела высокий белый корабль с белыми птицами, кружащимися в солнечном свете вокруг него; и его паруса мерцали серебром, как с пеной у форштевня он шел по направлению к гавани. Так эльдар удостоили свадьбу Эрендис, из любви к народу Западных земель, кто были ближайшими в их дружбе. Их корабль был нагружен цветами для украшения праздника, так что все, кто сидели там, когда вечер пришел, были увенчаны эланорами и сладким лиссуином, чей аромат приносит облегчение сердцу. Менестрелей они привезли также, певцов, кто помнили песни эльфов и людей во дни Нарготронда и Гондолина давным-давно; и многие из эльдар, высокие и прекрасные, были усажены среди людей за столами. Но народ Андуниэ, глядя на блаженную компанию, сказал, что никто не был более прекрасным, чем Эрендис; и они сказали, что ее глаза были такими же яркими, как глаза Морвен Эледвен в древности, или даже как тех, [кто из] Аваллонэ.
Много даров эльдар принесли также. Алдариону они дали сеянец дерева, чья кора была белоснежной, и его стебель прямым, крепким и гибким, как если бы был из стали; но он не был еще в листьях.
- Я благодарю вас, - сказал Алдарион эльфам. - Древесина такого дерева должна быть драгоценна в самом деле.
- Может быть; мы не знаем, - сказали они. - Ни одно не было когда-либо срублено. Оно несет прохладные листья летом и цветет зимой. за это мы ценим его.
Эрендис они дали пару птиц, серых, с золотыми клювами и ногами. Они сладко пели друг другу со многими модуляциями, никогда не повторяющимися на протяжении долгого трепета песни; но если одна была отделена от другой, сразу они слетались вместе, и они не пели бы порознь.
- Как мне содержать их? - спросила Эрендис.
- Позволь им летать и быть свободными, - ответили эльдар. - Ибо мы говорили с ними и назвали тебя; и они будут оставаться, где бы ты ни жила. Они образуют пару на всю жизнь, и она долгая. Может быть, будет много таких птиц, чтобы петь в садах твоих детей.
В ту ночь Эрендис проснулась, и сладкий аромат приходил через решетку; но ночь была светлой, ибо полная луна клонилась к западу. Тогда, оставив их постель, Эрендис выглянула наружу и увидела всю землю, спящую в серебре; но две птицы сидели бок о бок на ее подоконнике.
Когда празднование было закончено, Алдарион и Эрендис отправились на какое-то время в ее дом; и птицы снова уселись на подоконник ее окна. Наконец они простились с Берегаром и Нунет, и они поехали наконец обратно в Арменелос; ибо там по желанию короля его наследник должен был жить, и дом был приготовлен для них среди сада деревьев. Там эльфийское дерево было посажено, и эльфийские птицы пели в его ветвях.
Два года спустя Эрендис зачала и весной следующего года она родила Алдариону дочь. С самого рождения дитя было прекрасным и постоянно возрастало в красоте: женщина самая прекрасная, как старые истории рассказывают, что когда-либо была рождена в роду Элроса, исключая Ар-Зимрафель, последнюю. Когда ее первое имянаречение наступило, ее назвали Анкалимэ. В сердце Эрендис была рада, ибо она думала: "Несомненно, теперь Алдарион пожелает сына, чтобы был его наследником; и он пробудет со мной долго еще". Ибо втайне она все еще боялась Моря и его власти над его сердцем; и хотя она старалась скрыть это и говорила с ним о его старых приключениях/предприятиях, о его надеждах и замыслах, она следила ревниво, идет ли он на корабль-дом или был много с Искателями. На "Эамбар" Алдарион однажды просил ее прийти, но, видя быстро в ее глазах, что она не была вполне готова, он никогда не настаивал снова. Не без причины был страх Эрендис. Когда Алдарион был пять лет на берегу, он начал быть занятым снова со своим Хозяйством Лесов, и был часто много дней вдали от своего дома. Было теперь в самом деле достаточно древесины в Нуменоре (и это было главным образом благодаря его благоразумию); все же коль скоро народ был теперь более многочисленным, была постоянно нужда в древесине для строительства и для изготовления многих вещей кроме того. ибо в те древние дни, хоть многие имели великое искусство с камнем и с металлами (коль скоро эдайн встарь выучили много от нолдор), нуменорцы любили вещи, сделанные из дерева, для повседневного ли употребления или для красоты резьбы. В то время Алдарион снова уделял большинство внимания будущему, сажая всегда там, где была вырубка, и он имел новые леса, посаженные расти, где было место, свободная земля, что была подходящей для деревьев разных пород. Это было тогда, что он сделался наиболее широко известен как Алдарион, по которому имени он помнится среди тех, кто держал скипетр в Нуменоре. Все же многим, кроме Эрендис, казалось, что он имел мало любви к деревьям самим по себе, заботясь о них скорее как о древесине, что могла бы служить его замыслам.
Невестка (моет пол шваброй): мама, я так мою?
Свекровь: нет, не так.
Невестка (откладывает швабру, моет пол вручную): а теперь так?
Свекровь: нет, не так.
Невестка: а как надо?
Свекровь: не знаю, как. Но не так!
Алдарион сажает деревья, дерева много - но опять не так! Опять не знаю, как надо, но не так! Без уважения делает это, наверное!
Да какого ж хрена этим "многим" и Эрендис надо?! Или если он деревья не любит сами по себе, то результат будет какой-то другой, что ли? Сделай, как мне нравится, да еще и чтоб добровольно и с песней?
И что, блин, такое эта любовь к деревьям самим по себе? Надо любить и ценить дерево просто за то, что оно дерево? Блин, автор, ну хватит уже рукоблудить на большие деревья, древоложец ты чертов!! У тебя ж мания натурально!
