Наверное, я так и не соберусь с духом переводить необъятные километры "Падения Гондолина" в Лостах, поэтому попробую немного фрагментами.
В общем, Туор пришел на берег моря (до сих - это я переводила) и поселился там. Но через какое-то время даже ему стало там скучно без общества, и Ульмо послал ему трех лебедей. Нет, не для общества, а чтобы показывали дорогу. И Туор пошел за ними прочь от моря и долго-долго шел, много дней шел, пока не пришел к устью некоей большой реки. Там его встретили некие нолдор (их тоже направлял Ульмо) и повели вверх по течению реки. Эта река оказалась Сирионом, и Туор шел вверх по течению еще много дней и пришел в ту самую Землю Ив, описание которой мы читали в рассказе Воронвэ - оно перекочевало в этот рассказ из Лостов (не дословно, конечно), а там все это наблюдал и всем этим восторгался Туор, и это он провел там много дней, слушая мух и валяясь в травах. Куда делись нолдор, не сказано.
И так прочно Туор поселился в этой прекрасной земле под ивами, что Ульмо забеспокоился, как бы планы не сорвались. Но присылать нолдор он уже не стал, потому что те явно не оправдали оказанного им высокого доверия и вообще служили Ульмо тайно, боясь, что Мелькор увидит. И еще чары той земли были такие сильные, что нолдор могли бы их и не одолеть:
"Nor were they strong against the magic of that place of willows, for very great was its enchantment. Did not even after the days of Tuor Noldorin and his Eldar come there seeking for Dor Lómin and the hidden river and the caverns of the Gnomes' imprisonment; yet thus nigh to their quest's end were like to abandon it? Indeed sleeping and dancing here, and making fair music of river sounds and the murmur of grass, and weaving rich fabrics of gossamer and the feathers of winged insects, they were whelmed by the goblins sped by Melko from the Hills of Iron and Noldorin made bare escape thence. But these things were not as yet".
"Равно не были они сильно против магии этого места из, ибо очень велико было его очарование. Разве даже после дней Тура Нолдорин и его эльдар не пришли туда, ища Дор-Ломин и скрытую реку и пещеры Гномьего [здесь "гномы" - это нолдор, мы помним] заточения; и все же так близко к концу их поиска хотели ли они оставить его [это место]? В самом деле, спящие и танцуя здесь, и создающие прекрасную музыку из речных звуков и бормотания травы, и ткущие богатые ткани из паутинок и перьев крылатых насекомых, они были поглощены гоблинами, ускоряемыми Мелько с Холмов Железа, и Нолдорин с трудом бежал оттуда. Но этих вещей не было еще пока".
И Ульмо решил явиться лично:
Behold now Ulmo leapt upon his car before the doorway of his palace below the still waters of the Outer Sea; and his car was drawn by narwhal and sealion and was in fashion like a whale; and amidst the sounding of great conches he sped from Ulmonan. So great was the speed of his going that in days, and not in years without count as might be thought, he reached the mouth of the river. Up this his car might not fare without hurt to its water and its banks; therefore Ulmo, loving all rivers and this one more than most, went thence on foot, robed to the middle in mail like the scales of blue and silver fishes; but his hair was a bluish silver and his beard to his feet was of the same hue, and he bore neither helm nor crown. Beneath his mail fell the skirts of his kirtle of shimmering greens, and of what substance these were woven is not known, but whoso looked into the depths of their subtle colours seemed to behold the faint movements of deep waters shot with the stealthy lights of phosphorescent fish that live in the abyss. Girt was he with a rope of mighty pearls, and he was shod with mighty shoes of stone.
Thither he bore too his great instrument of music; and this was of strange design, for it was made of many long twisted shells pierced with holes. Blowing therein and playing with his long fingers he made deep melodies of a magic greater than any other among musicians hath ever compassed on harp or lute, on lyre or pipe, or instruments of the bow. Then coming along the river he sate among the reeds at twilight and played upon his thing of shells; and it was nigh to those places where Tuor tarried. And Tuor hearkened and was stricken dumb. There he stood knee-deep in the grass and heard no more the hum of insects, nor the murmur of the river borders, and the odour of flowers entered not into his nostrils; but he heard the sound of waves and the wail of sea-birds, and his soul leapt for rocky places and the ledges that reek of fish, for the splash of the diving cormorant and those places where the sea bores into the black cliffs and yells aloud.
Смотри теперь, Ульмо вскочил на свою колесницу перед дверью своего дворца под спокойными водами Внешнего моря; и его колесница была ведома нарвалом и морским львом и была образом как кит; и среди звучания великих раковин он поспешил из Ульмонана. Столь велика была скорость его движения, что в дни, и не в годы без счета, как может быть подумано, он достиг устья реки. Вверх по ней его колесница не могла путешествовать без вреда ее водам и ее берегам; поэтому Ульмо, любя все реки и эту больше, чем большинство [других], отправился оттуда пешком, одетый до середины в кольчугу как чешуи синих и серебряных рыб; но его волосы были синеватого серебра и его борода до пят была того же оттенка, и он не носил ни шлема, ни короны. Ниже его кольчуги ниспадали полы его платья [полагаю, что тут все люди культурные и знают, что "платье" - это не только разновидность женской одежды, но и одежда вообще] мерцающей зелени, и из какого вещества они были сотканы, неизвестно, но кто бы ни смотрел в глубины их тонких/неуловимых цветов, казалось, зрел слабые движения глубоких вод, пронизанные тайными огнями фосфоресцирующих рыб, что жили в пучине. Опоясан он был веревкой громадных жемчужин, и он был обут в громадные башмаки из камня.
Туда он принес также свой большой музыкальный инструмент; и тот был странной конструкции, ибо он был сделан из многих длинных скрученных раковин, пронизанных отверстиями. Дуя в него [инструмент] и играя своими длинными пальцами, он создавал глубокие мелодии магии более великой, чем любой другой среди музыкантов когда-либо исполнял на арфе или лютне, или лире, или свирели, или смычковых инструментах. Затем, идя вдоль реки, он сидел среди тростников в сумерках и играл на своей штуке из раковин; и это было близко к тем местам, где Туор медлил. И Туор внимал и был поражен немотой. Там он стоял по колено в траве и не слушал больше ни жужжания насекомых, ни бормотания речных границ, и аромат цветов не проникал в его ноздри; но он слышал звук волн и стенания морских птиц, и его душа переметнулась к скалистым местам и рифам, что пахнут рыбой, к плеску ныряющего баклана и тем местам, где море врезается в черные утесы и вопит громко.
Ну очень живописный и поэтичный отрывок, каких много в Лостах и которые несут на себе откровенную печать не мифа и эпоса, а волшебной сказки, явно детской. Эта легкая волшебно-сказочная атмосфера быстро сойдет на нет, и уже даже Хоббит, с самого начала предназначенный для детской аудитории, будет написан намного более серьезно.
Заодно здесь, так же, как и повсюду в Лостах, мы встречаем слова, которые Профессор перестал употреблять в дальнейших текстах. Например вот, слово "car" или слово "palace" - в следующих текстах везде будут "halls", "чертоги", а
паласов дворцов не будет. Последний, если мне не изменяет память, "дворец" мелькнет в Хоббите как обозначение жилища короля эльфов.
Да, Илиндель когда-то спрашивала, написано ли где-то, что Ульмо с бородой - ну, вот тут это таки написано.
