В "Приходе Туора в Гондолин" этот краткий абзац Сильма развернут вот аж на сколько:
Now Tuor knew that, though fortune still favoured him, yet in the end the days of an outlaw are numbered, and are ever few and without hope. Nor was he willing to live thus for ever a wild man in the houseless hills, and his heart urged him ever to great deeds. Herein, it is said, the power of Ulmo was shown. For he gathered tidings of all that passed in Beleriand, and every stream that flowed from Middle-earth to the Great Sea was to him a messenger, both to and fro; and he remained also in friendship, as of old, with Cirdan and the Shipwrights at the Mouths of Sirion. And at this time most of all Ulmo gave heed to the fates of the House of Hador, for in his deep counsels he purposed that they should play great part in his designs for the succour of the Exiles; and he knew well of the plight of Tuor, for Annael and many of his folk had indeed escaped from Dor-lŏmin and come at last to Cirdan in the far South.
Thus it came to pass that on a day in the beginning of the year (twenty and three since the Nirnaeth) Tuor sat by a spring that trickled forth near to the door of the cave where he dwelt; and he looked out westward towards the cloudy sunset. Then suddenly it came into his heart that he would wait no longer, but would arise and go. ‘I will leave now the grey land of my kin that are no more,’ he cried, ‘and I will go in search of my doom! But whither shall I turn? Long have I sought the Gate and found it not.’
Then he took up the harp which he bore ever with him, being skilled in playing upon its strings, and heedless of the peril of his clear voice alone in the waste he sang an elven-song of the North for the uplifting of hearts. And even as he sang the well at his feet began to boil with great increase of water, and it overflowed, and a rill ran noisily down the rocky hillside before him. And Tuor took this as a sign, and he arose at once and followed after it. Thus he came down from the tall hills of Mithrim and passed out into the northward plain of Dor-lomin; and ever the stream grew as he followed it westward, until after three days he could descry in the west the long grey ridges of Ered Lomin that in those regions marched north and south, fencing off the far coastlands of the Western Shores. To those hills in all his journeys Tuor had never come.
Now the land became more broken and stony again, as it approached the hills, and soon it began to rise before Tuor's feet, and the stream went down into a cloven bed. But even as dim dusk came on the third day of his journey, Tuor found before him a wall of rock, and there was an opening therein like a great arch; and the stream passed in and was lost. Then Tuor was dismayed, and he said: ‘So my hope has cheated me! The sign in the hills has led me only to a dark end in the midst of the land of my enemies.’ And grey at heart he sat among the rocks on the high bank of the stream, keeping watch through a bitter fireless night; for it was yet but the month of Sŭlimĕ, and no stir of spring had come to that far northern land, and a shrill wind blew from the East.
But even as the light of the coming sun shone pale in the far mists of Mithrim, Tuor heard voices, and looking down he saw in amazement two Elves that waded in the shallow water; and as they climbed up steps hewn in the bank, Tuor stood up and called to them. At once they drew their bright swords and sprang towards him. Then he saw that they were grey-cloaked but mail-clad under; and he marvelled, for they were fairer and more fell to look upon, because of the light of their eyes, than any of the Elven-folk that he yet had known. He stood to his full height and awaited them; but when they saw that he drew no weapon, but stood alone and greeted them in the Elven-tongue, they sheathed their swords and spoke courteously to him. And one said: ‘Gelmir and Arminas we are, of Finarfin's people. Are you not one of the Edain of old that dwelt in these lands ere the Nirnaeth? And indeed of the kindred of Hador and Hŭrin I deem you; for so the gold of your head declares you.’
And Tuor answered: ‘Yea, I am Tuor, son of Huor, son of Galdor, son of Hador; but now at last I desire to leave this land where I am outlawed and kinless.’
‘Then,’ said Gelmir, ‘if you would escape and find the havens in the South, already your feet have been guided on the right road.’
‘So I thought,’ said Tuor. ‘For I followed a sudden spring of water in the hills, until it joined this treacherous stream. But now I know not whither to turn, for it has gone into darkness.’
‘Through darkness one may come to the light,’ said Gelmir.
‘Yet one will walk under the Sun while one may/ said Tuor. ‘But since you are of that people, tell me if you can where lies the Gate of the Noldor. For I have sought it long, ever since Annael my foster-father of the Grey-elves spoke of it to me.’
Then the Elves laughed, and said: ‘Your search is ended; for we have ourselves just passed that Gate. There it stands before you!’ And they pointed to the arch into which the water flowed. ‘Come now! Through darkness you shall come to the light. We will set your feet on the road, but we cannot guide you far; for we are sent back to the lands whence we fled upon an urgent errand.’ ‘But fear not,’ said Gelmir: ‘a great doom is written upon your brow, and it shall lead you far from these lands, far indeed from Middle-earth, as I guess.’
Then Tuor followed the Noldor down the steps and waded in the cold water, until they passed into the shadow beyond the arch of stone. And then Gelmir brought forth one of those lamps for which the Noldor were renowned; for they were made of old in Valinor, and neither wind nor water could quench them, and when they were unhooded they sent forth a clear blue light from a flame imprisoned in white crystal. Now by the light that Gelmir held above his head Tuor saw that the river began to go suddenly down a smooth slope into a great tunnel, but beside its rock-hewn course there ran long flights of steps leading on and downward into a deep gloom beyond the beam of the lamp.
When they had come to the foot of the rapids they stood under a great dome of rock, and there the river rushed over a steep fall with a great noise that echoed in the vault, and it passed then on again beneath another arch into a further tunnel. Beside the falls the Noldor halted, and bade Tuor farewell.
‘Now we must return and go our ways with all speed,’ said Gelmir; ‘for matters of great peril are moving in Beleriand.’
‘Is then the hour come when Turgon shall come forth?’ said Tuor.
Then the Elves looked at him in amazement. ‘That is a matter which concerns the Noldor rather than the sons of Men,’ said Arminas. ‘What know you of Turgon?’
‘Little,’ said Tuor; ‘save that my father aided his escape from the Nirnaeth, and that in his hidden stronghold dwells the hope of the Noldor. Yet, though I know not why, ever his name stirs in my heart, and comes to my lips. And had I my will, I would go in search of him, rather than tread this dark way of dread. Unless, perhaps, this secret road is the way to his dwelling?’
‘Who shall say?’ answered the Elf. ‘For since the dwelling of Turgon is hidden, so also are the ways thither. I know them not, though I have sought them long. Yet if I knew them, I would not reveal them to you, nor to any among Men.’
But Gelmir said: ‘Yet I have heard that your House has the favour of the Lord of Waters. And if his counsels lead you to Turgon, then surely shall you come to him, whithersoever you turn. Follow now the road to which the water has brought you from the hills, and fear not! You shall not walk long in darkness. Farewell! And think not that our meeting was by chance; for the Dweller in the Deep moves many things in this land still. Anar kaluva tielyanna!*
With that the Noldor turned and went back up the long stairs; but Tuor stood still, until the light of their lamp was lost, and he was alone in a darkness deeper than night amid the roaring of the falls. Then summoning his courage he set his left hand to the rock-wall, and felt his way forward, slowly at first, and then more quickly, as he became more used to the darkness and found nothing to hinder him. And after a great while, as it seemed to him, when he was weary and yet unwilling to rest in the black tunnel, he saw far before him a light; and hastening on he came to a tall and narrow cleft, and followed the noisy stream between its leaning walls out into a golden evening. For he was come into a deep ravine with tall sheer sides, and it ran straight towards the West; and before him the setting sun, going down through a clear sky, shone into the ravine and kindled its walls with yellow fire, and the waters of the river glittered like gold as they broke and foamed upon many gleaming stones.
In that deep place Tuor went on now in great hope and delight, finding a path beneath the southern wall, where there lay a long and narrow strand. And when night came, and the river rushed on unseen, save for a glint of high stars mirrored in dark pools, then he rested, and slept; for he felt no fear beside that water, in which the power of Ulmo ran.
With the coming of day he went on again without haste. The sun rose behind his back and set before his face, and where the water foamed among the boulders or rushed over sudden falls, at morning and evening rainbows were woven across the stream. Wherefore he named that ravine Cirith Ninniach.
Thus Tuor journeyed slowly for three days, drinking the cold water but desiring no food, though there were many fish that shone as gold and silver, or gleamed with colours like to the rainbows in the spray above. And on the fourth day the channel grew wider, and its walls lower and less sheer; but the river ran deeper and more strongly, for high hills now marched on either side, and fresh waters spilled from them into Cirith Ninniach over shimmering falls. There long while Tuor sat, watching the swirling of the stream and listening to its endless voice, until night came again and stars shone cold and white in the dark lane of sky above him. Then he lifted up his voice, and plucked the strings of his harp, and above the noise of the water the sound of his song and the sweet thrilling of the harp were echoed in the stone and multiplied, and went forth and rang in the night-clad hills, until all the empty land was filled with music beneath the stars. For though he knew it not, Tuor was now come to the Echoing Mountains of Lammoth about the Firth of Drengist. There once long ago Fĕanor had landed from the sea, and the voices of his host were swelled to a mighty clamour upon the coasts of the North ere the rising of the Moon.
Then Tuor was filled with wonder and stayed his song, and slowly the music died in the hills, and there was silence. And then amid the silence he heard in the air above him a strange cry; and he knew not of what creature that cry came. Now he said: ‘It is a fay-voice,’ now: ‘Nay, it is a small beast that is wailing in the waste’; and then, hearing it again, he said: ‘Surely, it is the cry of some nightfaring bird that I know not.’ And it seemed to him a mournful sound, and yet he desired nonetheless to hear it and follow it, for it called him, he knew not whither.
The next morning he heard the same voice above his head, and looking up he saw three great white birds beating down the ravine against the westerly wind, and their strong wings shone in the new-risen sun, and as they passed over him they wailed aloud. Thus for the first time he beheld the great gulls, beloved of the Teleri. Then Tuor arose to follow them, and so that he might better mark whither they flew he climbed the cliff upon his left hand, and stood upon the top, and felt a great wind out of the West rush against his face; and his hair streamed from his head. And he drank deep of that new air, and said: ‘This uplifts the heart like the drinking of cool wine!’ But he knew not that the wind came fresh from the Great Sea.
Now Tuor went on once more, seeking the gulls, high above the river; and as he went the sides of the ravine drew together again, and he came to a narrow channel, and it was rilled with a great noise of water. And looking down Tuor saw a great marvel, as it seemed to him; for a wild flood came up the narrows and strove with the river that would still press on, and a wave like a wall rose up almost to the cliff-top, crowned with foam-crests flying in the wind. Then the river was thrust back, and the incoming flood swept roaring up the channel, drowning it in deep water, and the rolling of the boulders was like thunder as it passed. Thus Tuor was saved by the call of the sea-birds from death in the rising tide; and that was very great because of the season of the year and of the high wind from the sea.
But now Tuor was dismayed by the fury of the strange waters, and he turned aside and went away southward, and so came not to the long shores of the Firth of Drengist, but wandered still for some days in a rugged country bare of trees; and it was swept by a wind from the sea, and all that grew there, herb or bush, leaned ever to the dawn because of the prevalence of that wind from the West. In this way Tuor passed into the borders of Nevrast, where once Turgon had dwelt; and at last at unawares (for the cliff-tops at the margin of the land were higher than the slopes behind) he came suddenly to the black brink of Middle-earth, and saw the Great Sea, Belegaer the Shoreless. And at that hour the sun went down beyond the rim of the world, as a mighty fire; and Tuor stood alone upon the cliff with outspread arms, and a great yearning filled his heart. It is said that he was the first of Men to reach the Great Sea, and that none, save the Eldar, have ever felt more deeply the longing that it brings.
Теперь Туор знал, что, хоть фортуна все еще благоволила ему, все же в конце концов дни внезаконника сочтены и всегде немноги и без надежды. Равно не желал он жить так вечно, дикий человек в бездомных холмах, и его сердце побуждало его постоянно к великим деяниям. В этом, говорят, сила/власть Ульмо была выказана. Ибо он собирал вести обо всем, что происходило в Белерианде, и каждый ручей, что тек из Средиземья к Великому Морю, был ему вестником равно туда и сюда; и он оставался также в дружбе, как встарь, с Кирданом и Корабелами в Устьях Сириона. И в это время более всего Ульмо уделял внимание судьбам Дома Хадора, ибо в своих глубоких намерениях он предполагал, что они сыграют великую часть в его замыслах для оказания помощи Изгнанникам; и он знал хорошо нужду Туора, ибо Аннаэль и многие из его народа в самом деле спаслись бегством из Дор-Ломина и пришли наконец к Кирдану на далеком юге.
Так это случилось, что в [некий] день в начале года (двадцать и третьего с Нирнаэт) Туор сидел у источника, что тонкой струйкой тек недалеко от двери пещеры, где он жил; и он смотрел на запад, на облачный закат. Тогда внезапно пришло в его сердце, что он не будет ждать дольше, но встанет и пойдет.
- Я покину теперь унылую землю моих родичей, которых нет больше, - воскликнул он, - и я пойду на поиски моей судьбы! Но куда я обернусь? Долго я искал Ворота и не нашел их.
Затем он взял арфу, которую он носил всегда с собой, будучи искусным в игре на ее струнах, и, не обращая внимания на опасность его чистого голоса одинокого в пустоши, он пел эльфийскую песню севера для воодушевления сердец. И точно когда он пел, источник у его ног начал кипеть большим увеличением воды, и она вышла из берегов [«перелилась»], и ручеек потек шумно вниз по каменистому склону холма перед ним. И Туор принял это как знак, и он поднялся сразу и последовал за ним. Так он сошел вниз с высоких холмов Митрима и вышел на северную равнину Дор-Ломина; и постоянно поток рос по мере того, как он следовал за ним на запад, пока через три дня он не смог разглядеть на западе длинные серые хребты Эред-Ломина, которые в этих областях тянулись на север и юг, отгораживая дальние побережья Западных Берегов. К тем холмам во всех своих путешествиях Туор никогда не ходил.
Теперь земля сделалась более разбитой и каменистой снова, по мере того, как она приближалась к холмам, и вскоре она начала подниматься под ногами Туора, и ручей сошел в рассеченное русло. Но именно когда тусклые сумерки наступили на третий день его путешествия, Туор нашел перед собой стену из скал, и в ней было отверстие как большая арка; и ручей прошел внутрь и пропал. Тогда Туор был встревожен, и он сказал:
- Так моя надежда обманула меня1 Знак в холмах привел меня только к темному концу в середине земли моих врагов.
И унылый сердцем, он сел среди скал на высоком берегу ручья, держа дозор на протяжении горькой лишенной огней ночи, ибо это был только месяц Сулимэ, и никакого движения весны не пришло в ту далекую северную землю, и пронзительный ветер дул с востока.
Но точно когда свет восходящего солнца засиял бледно в далеких туманах Митрима, Туор услышал голоса и, посмотрев вниз, он увидел с удивлением двух эльфов, что брели в мелкой воде; и как они поднимались по ступеням, высеченным в береге, Туор встал и позвал их. Сразу они выхватили свои яркие мечи и подскочили к нему. Тогда он увидел, что они были в серых плащах, но одеты в кольчуги под ними [плащами], и он дивился, ибо они были прекраснее и более ужасны на вид из-за света их глаз, чем кто-либо из эльфийского народа, которого он доселе знал. Он стоял в полный рост и ждал их; но когда они увидели, что он не носит оружия, но стоит одиноко и приветствует их на эльфийском языке, они вложили свои мечи в ножны и говорили вежливо с ним. И один сказал:
- Гельмир и Арминас мы, из народа Финарфина. Но один ли ты из эдайн древности, что жили в этих землях прежде Нирнаэт? И действительно родичем Хадора и Хурина я полагаю тебя; ибо так золото твоей головы объявляет тебя.
И Туор ответил:
- Да, я Туор, сын Хуора, сына Галдора, сына Хадора; но теперь наконец я желаю покинуть эту землю, где я вне закона и лишен родичей.
- Тогда, - сказал Гельмир, - если ты хочешь бежать и найти гавани на юге, уже твои ноги ведомы по правильной дороге.
- Так я думал, - сказал Туор. – Ибо я следовал за внезапным источником воды в холмах, пока он не присоединился к этому предательскому потоку. Но теперь я не знаю, куда обратиться, ибо он ушел в темноту.
- Сквозь темноту можно прийти к свету, - сказал Гельмир.
- Все же [некто, безличный оборот] будет ходить под солнцем, пока может, - сказал Туор. – Но коль скоро вы из этого народа, скажите мне, если можете, где лежат Врата Нолдор. Ибо я искал их долго, всегда с тех пор, как Аннаэль, мой приемный отец из серых эльфов, рассказал о них мне.
Тогда эльфы засмеялись и сказали:
- Твой поиск окончен; ибо мы сами только что прошли теми Вратами. Вот они стоят перед тобой! – И они показали на арку, в которую вода текла. – Иди сейчас! [ну, давай] Сквозь темноту ты придешь к свету. Мы поставим твои ноги на дорогу, но мы не можем вести тебя далеко; ибо мы посланы обратно в земли, откуда мы бежали по неотложному поручению.
- Но не бойся, - сказал Гельмир, - великая судьба написана на твоем лбу, и она поведет тебя далеко от этих земель, далеко в самом деле от Средиземья, как я догадываюсь.
Тогда Туор последовал за нолдор вниз по ступеням и [пошел] вброд в холодной воде, пока они не прошли в тень за каменной аркой. И тогда Гельмир извлек одну из тех ламп, которыми нолдор были известны; ибо они [лампы] были сделаны встарь в Валиноре, и ни ветер, ни вода не могли погасить их, и когда они были открыты [с них снимали колпаки], они рассылали чистый синий свет из пламени, заключенного в белом кристалле. Теперь при светильнике, что Гельмир держал над головой, Туор увидел, что река начала спускаться внезапно по гладкому склону в большой туннель, но рядом с ее вырубленным в камне путем бежали длинные пролеты ступеней ведущих вперед и вниз в глубокий мрак за пределами луча лампы.
Когда они пришли к подножию перекатов, они остановились под великим скальным куполом, и там река устремлялась через крутой обрыв с великим шумом, что отдавался эхом в своде, и она проходила затем снова под другой аркой в следующий туннель. Рядом с водопадом нолдор остановились и попрощались с Туором.
- Теперь мы должны вернуться и идти своим путем со всей скоростью, - сказал Гельмир, - ибо материи великой опасности движутся в Белерианде.
- Тогда пришел ли час, когда Тургон выйдет наружу? – сказал Туор.
Тогда эльфы посмотрели на него с изумлением.
- Это материя, что касается скорее нолдор, чем сыновей людей, - сказал Арминас. – Что ты знаешь о Тургоне?
- Мало, - сказал Туор, - исключая, что мой отец помог ему бежать из Нирнаэт, и что в его скрытой твердыне живет надежда нолдор. Все же, хоть я не знаю почему, всегда его имя волнуется в моем сердце и приходит на мои уста. И будь моя воля, я бы пошел на его поиски скорее, нежели по темному пути страха. Разве, может быть, эта тайная дорога путь к его жилищу?
- Кто скажет? – ответил эльф. – Ибо коль скоро жилище Тургона скрыто, то также и пути туда. Я не знаю их, хоть искал их долго. Все же, если бы я знал их, я не открыл бы их тебе и ни кому-либо среди людей.
Но Гельмир сказал:
- Все же я слышал, что твой Дом имеет благосклонность Повелителя Вод. И если его советы приведут тебя к Тургону, тогда определенно ты придешь к нему, куда бы ты ни повернул. Следуй теперь дорогой, к которой вода привела тебя с холмов, и не бойся! Ты не будешь идти долго во тьме. Прощай! И не думай, что наша встреча была случайной; ибо Живущий в Глубине движет многие вещи в этой земле все еще. Анар калува тиелианна!*
С тем нолдор повернулись и пошли обратно вверх длинными лестницами; но Туор стоял неподвижно, пока свет их ламп не был потерян, и он был один во тьме глубже, чем ночь, среди рева водопада. Затем, призвав свою храбрость, он поместил левую руку на скальную стену и нащупал свой путь вперед, медленно поначалу, и затем более быстро, по мере того, как он становился более привычным к темноте и не находил ничего, что препятствовало бы ему. И после долгого времени, как показалось ему, когда он был усталым и все же не желающим отдыхать в черном туннеле, он увидел далеко перед собой свет; и, поспешив дальше, он пришел к высокой и узкой расщелине и проследовал за шумным потоком между ее наклонными стенами наружу в золотой вечер. Ибо он попал в глубокое ущелье с высокими отвесными стенами, и оно бежало прямо на запад; и перед ним [Туором] заходящее солнце, спускаясь по чистому небу, сияло в ущелье и зажигало его стены желтым огнем, и воды реки блестели как золото, когда они разбивались и пенились на многих блестящих камнях.
В том глубоком месте Туор продолжал идти теперь в великой надежде и удовольствии, находя путь под южной стеной, где лежала длинная и узкая полоса. И когда ночь пришла, и река продолжила нестись невидимой, исключая блеск высоких звезд, отражавшихся к темных заводях, тогда он отдохнул и спал; ибо он не чувствовал никакого страха рядом с той водой, в которой сила/власть Ульмо бежала.
С приходом дня он продолжил идти дальше снова, без спешки. Солнце вставало за его спиной и садилось перед его лицом, и там, где вода пенилась среди валунов или мчалась через внезапные вдопады, по утрам и вечерам радуги были сплетены через поток. Поэтому он назвал это ущелье Кирит Нинниах.
Так Туор путешествовал медленно три дня, пия холодную воду, но не желая еды, хоть там было много рыб, что сияли как золото и серебро или блестели цветами как радуги в брызгах сверху. И на четвертый день канал сделался шире и его стены ниже и менее отвесные; но река бежала глубже и более сильно, ибо высокие холмы теперь тянулись по каждой стороне, и свежие воды изливались из них в Кирит Нинниах сверкающими водопадами. Там долгое время Туор сидел, наблюдая за бурлением потока и слушая его бесконечный голос, пока ночь не пришла снова и звезды засияли, холодные и белые, на темной тропинке неба над ним. Тогда он возвысил свой голос и дернул струны своей арфы, и над шумом воды звук его песни и сладкое трепетание арфы отдавались эхом в камне и умножались, и выходили дальше и звенели в одетых ночью холмах, пока вся пустая земля не была наполнена музыкой под звездами. Ибо, хоть он не знал этого, Туор теперь пришел к [Звучащим] Эхом горам Ламмота над заливом Дренгист. Там когда-то давно Феанор высадился с моря, и голоса его дружины разрослись до могучего шума на побережьях севера прежде восхода луны.
Тогда Туор был наполнен удивлением и остановил свою песню, и медленно музыка угасала в холмах, и была тишина. И затем среди тишины он услышал в воздухе над собой странный крик; и он не знал, от какого создания тот крик пришел. То он говорил:
- Это голос фей, - то: - Нет, это маленький зверь, что воет в пустоши, - и затем, слыша его снова, он сказал: - Определенно это крик какой-то ночной птицы, которую я не знаю.
И он показался ему скорбным звуком, и все же он желал, тем не менее, слышать его и следовать за ним, ибо тот звал его, он не знал куда.
На следующее утро он услышал тот же голос над своей головой и, посмотрев вверх, он увидел трех больших белых птиц, преодолевающих ущелье против западного ветра, и их сильные крылья сияли в ново-взошедшем солнце, и, как они пролетали над ним, они причитали/вопили громко. Так в первый раз он увидел больших чаек, любимых телери. Тогда Туор поднялся следовать за ними, и так, чтобы он мог лучше замечать, куда они летят, он поднялся на утес слева от себя и стоял на вершине, и чувствовал, как сильный ветер с запада ударил его в лицо; и его волосы струились с его головы. И он испил глубоко того нового воздуха и сказал:
- Это воодушевляет сердце, как питье холодного вина!
Но он не знал, что тот ветер пришел только что с Великого Моря.
Теперь Туор продолжил идти еще раз, ища чаек высоко над рекой; и, как он шел, стороны ущелья сблизились снова, и он пришел к узкому каналу, и тот тек ручейком с большим шумом воды. И, взглянув вниз, Туор увидел великое чудо, как показалось ему; ибо буйный поток пришел вверх по теснинам и боролся с рекой, которая все еще стремилась вперед, и волна, как стена, поднялась почти до вершины утеса, увенчанная пенистыми гребнями, летящими по ветру. Затем река была отброшена назад, и входящий потоп понесся, ревя, вверх по каналу, затопив его глубокой водой, и грохот валунов был как гром, когда тот проходил. Так Туор был спасен криков морских птиц от смерти в поднимающемся приливе; и тот был очень велик из-за времени года и сильного ветра с моря.
Но теперь Туор был встревожен яростью странных вод, и он повернул в сторону и пошел прочь на юг, и так не пришел на длинные берега залива Дренгист, а скитался еще несколько дней по суровой местности, лишенной деревьев; и она была выметаема ветром с моря, и все, что росло там, трава или кустарник, склонялось постоянно к рассвету из-за преобладания того ветра с запада. Этим путем Туор прошел в пределы границ Невраста, где когда-то Тургон жил; и наконец неожиданно (ибо вершины утесов на окраине земли были выше, чем склоны позади) он пришел внезапно к черной кромке Средиземья и увидел Великое море, Белегаэр Безбрежный. И в тот час солнце зашло за край мира, словно могучее пламя; и Туор стоял один на утесе с раскинутыми руками, и великая тоска наполнила его сердце. Говорят, что он был первым из людей, кто достиг Великого Моря, и что никто, исключая эльдар, никогда не чувствовал более глубоко тоску, которую оно приносит.
И если вы офигели это читать, то представьте, как я офигела это переводить.
В описаниях все вроде бы ничего, но слишком много повторялось и повторялось ущелий, потоков и воды. Прям перебор. Но под конец эти гнущиеся кусты и травы и черная кромка Средиземья искупила все. Только Туора убрать, он мешает, всю картину портит.
